<<<     ΛΛΛ   

В рамках концепции «отсталости» обычно выделяются три тенденции субразвития: во-первых, зависимость между характером развития «метрополии» в центре и «сатолитов» на периферии; во-вторых, неравные условия развития «богатых» и «бедных» государств и, наконец, в-третьих, неравномерные темпы экономического роста и институциональных перемен в различных странах. А. Франк отмечает, что проблему отсталости можно интерпретировать только в рамках современной системы международных экономических и политических отношений, мирового капиталистического развития, разделения труда и экспортно-импортных связей. Например, в ряде случаев аграрный сектор производил продукцию на экспорт лишь для того, чтобы импортировать предметы потребления для богатых, а вовсе не внедрять современные технологии, что сохраняло доиндустриальные отношения и экономике и консервировало отсталость в организации политических институтов (авторитарные и олигархические режимы в Парагвае, Никарагуа и т. д.). Тем не менее, некоторые теоретики «субразвития» (С, Амин) считали, что в мировом контексте переход от капитализма к социализму
215

как новому международному порядку начнется скорее на «отсталой Периферии», чем в «развитом Центре»40.

Концепция «зависимости»

Тесно связана с подходом «субразвития» И теория «зависимости» (или «депендьизма». зависимого развития от испан. «dependiente» — зависимость). Возникла эта концептуальная модель в 1960-е гг. для анализа стратегии социально-экономического и политического развития стран Латинской Америки, позднее найдя сферы приложения и в отношении Азии и Африки. Что же представляет собой «зависимость» Я «зависимое развитие»? «Под зависимостью,— пишет бразильский ученый Т. Дос Сантос,— мы подразумеваем ситуацию, при которой экономика определенных стран обуславливается развитием и экспансией иной экономики, в отношении которой первая носит подчиненный характер»41. В рамках теории зависимости встречаются различные, марксистские и немарксистские, подходы и версии: структурализм и национализм, «субимпериализм» и «развитие отсталости» и т. д.
Одна из версий, в рамках которой интерпретируются проблемы зависимости, изложена в трудах известного бразильского социолога и политика Фернандо Кардозо, автора концепции «зависимого капиталистического развития», нынешнего президента Бразилии. Ф. Кардозо считает, что в латиноамериканских странах сложилась ситуация «структурного дуализма», когда развитие современного капиталистического сектора и деятельность транснациональных корпораций раскалывают общество на различные группы интересов. С одной стороны, национальная буржуазия и рабочий класс, сотрудничающие или вовлеченные в деятельность ТНК, заинтересованы в укреплении этого сектора национальной экономики, тем более что в последнее время зарубежные инвестиции стали смещаться из аграрно-сырьевых отраслей в развитие промышленности. Но с другой стороны, деятельность ТНК нередко разоряет и маргинализирует часть местной буржуазии и рабочего класса, не связанных с международными корпорациями, что порождает внутренние противоречия и политическую нестабильность, порой даже приводящие к военным переворотам42. Кроме того, в этих противоречивых процессах заметную роль нередко играют такие международные организации, как Организация американских государств, Мировой Банк, Международный валютный фонд, требующие от правительств проведения довольно жесткой социально-экономической политики и, в частности, сокращения расходов на социальные нужды, а также оказания поддержки лишь предприятиям с современными технологиями. В целом же концепции «отсталости» и «зависимости» обращают много внимания на такие условия социального развития

216

стран третьего мира, как эксплуатация и бедность, неравенство в накоплении, торговле и обмене, нередко упуская при этом первичные факторы, анализ глубинной структуры производства и специфики производственных отношений, роли государства и основных классовых сил в регулировании рыночной экономики.

Политическая транзитология

Следующим крупным направлением теории политических изменений выступает разработка (иногда параллельно с концепциями «политического развития») политической транзитологии, которая разворачивается в западной политологии с начала 1970-х годов. Под центральным понятием «политический переход» в рамках этой теории обычно понимаются социальные и институциональные преобразования, связанные с продвижением от автократических, тоталитарных и авторитарных режимов к демократическим способам управления. Как уже выше было замечено, подобное видение, конечно же, заужает понятие «перехода», поскольку в широком смысле последнее может в себя включать все исторические формы переходных процессов: от революционных до эволюционных, от современных до традиционных и т. д.
Политическая транзитология имеет определенную предысторию. Идеи политических переходов можно обнаружить еще в трудах Аристотеля и Полибия, Макиавелли и Мора, но предтечами современных транзитологических концепций следует считать К. Маркса и А. де Токвиля, давших классический анализ переходных процессов прежде всего на основе изучения революционных изменений и политических трансформаций во Франции с конца XVIII по конец XIX века. Маркс выделяет в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» (1852) социально-экономические детерминанты политических трансформаций, тогда как Токвиль в «Старом порядке и революции» (1856) на первый план выносит институциональные характеристики переходов. По мнению А. де Токвиля, при переходе от «ancien regime» к демократической республике, во-первых, вначале происходит ослабление старых институтов, которые теряют эффективность и поддержку; во-вторых, наступает революционный взрыв, который окончательно разрушает старые формы, и в-третьих, в постреволюционный период многие обычаи и правила, компоненты институтов вновь воспроизводятся. Впоследствии это подготовило почву для реставрации монархии Бурбонов или восстановления Наполеоном III империи.
В контексте политических переходов Токвиль выделяет консервативную роль бюрократии, ухитрявшуюся сохранять в новых институциональных формах множество старых правил игры. Парадоксальным ему представлялось и то, что при всех изменениях во Франции центральных органов власти, когда «верхушка администрации

217

менялась при каждом перевороте, самый организм ее оставался незатронутым и жизнеспособным, прежние функции исполнялись прежними чиновниками, которым удавалось пронести через многообразие законов свой дух и образ действия. Они судили и управляли именем короля, затем именем республики, наконец — именем императора. Затем колесо судьбы завершало очередной поворот, и они вновь управляли и судили во имя короля, во имя республики, во имя императора, оставаясь теми же и свершая те же действия. Какое им было дело до имени господина?»43 Эта идея Токвиля о воспроизводстве старых правил игры в новых политических формах выглядит как нельзя более актуальной для России, где в ряде случаев произошла «чудесная метаморфоза» при превращении коммунистической номенклатуры в демократических управленцев.
Но все же специально теорию транзитологии западные политологи начали активно разрабатывать только в 1970-е годы44. Появление этой методологической конструкции во многом было связано с критическим анализом и попытками преодоления недостатков теории политической модернизации. Одним из первых политологов, предпринявших попытку разработки модели демократического перехода, Д. Растоу начинает с того, что разграничивает свой «генетический подход» с «подходом функциональным», на который опирается большинство авторов концепций модернизации. В статье, написанной в 1970 г., им формулируется исходное положение для построения динамической модели политической трансформации: «Факторы, обеспечивающие устойчивость демократии, не обязательно равнозначны тем, которые породили данную форму устройства политической системы: при объяснении демократии необходимо проводить различия между ее функционированием и генезисом»46. Новизна этого подхода состояла в переносе акцентов с постоянных факторов, обеспечивающих функционирование режима, на все время изменяющийся контекст политической динамики, его генетические предпосылки и переменные величины, определяющие характер, направление и темпы движения.
В то же время Д. Растоу ограничивает свою модель «генезиса демократии» странами, в которых основные причины политического перехода находятся «внутри», а не зависят прежде всего от «толчка извне», как это произошло в Германии и Японии после их поражения во II мировой войне, а также с государствами, в которые демократические институты были импортированы иммигрантами (Австралия, Новая Зеландия, Канада и т. д.).
В целом переход к демократии осуществляется при наличии двух взаимосвязанных предпосылок: наличии определенного уровня национального единства при одновременном существовании поли

218

тического противоборства основных социальных сил. На материале сравнительного анализа опыта перехода к демократии двух стран (Швеции с 1890 по 1920 г. и Турции с 1940 по 1960 г.) Растоу выделяет три основные фазы переходной динамики. Во-первых подготовительная (preparatory) фаза, характеризующаяся развёртывающимся конфликтом, борьбой основных социальных сил и их коалиций (в Швеции фермеры, рабочий класс и городские средние слои борются на рубеже XIX — XX вв. с консервативным альянсом бюрократии, крупных землевладельцев и промышленников). Во-вторых, фаза принятия решений (decision phase), на которой вырабатывается формула «великого компромисса между основными акторами», исторического соглашения, определяющего основные правила демократической игры. И в-третьих, фаза закрепления (habituation), когда происходит утверждение новых форм общения людей и становление демократических институтов. Итак, логика перехода от автократии к демократии выстраивается Д. Растоу следующим образом: от достижения национального единства через социальное противоборство и исторические компромиссы к закреплению новых правил игры и становлению институтов демократического государства.
В 1980 — 90-е годы разрабатывается целый блок моделей демократического перехода, связанных с именами А. Пржеворского, Ф. Шмиттера, Г. О'Доннела, X. Линца, С. Хантингтона и др. Например, стоящий на позициях «аналитического марксизма» А. Пржеворский в центр своей концепции перехода к рынку и демократии ставит динамику соотношения социальных сил, выделяя на основе этого критерия две основные фазы: «либерализацию» и «демократизацию». На первой фазе изменение соотношения сил между правящей и оппозиционной группировкой, связанное с усилением давления «снизу» и расколом «сверху», либо может привести к конфронтации, которая вызовет репрессии и усиление авторитаризма, либо, наоборот, ослабит его «старые» политические институты. Вторая фаза непосредственной демократизации связана уже с неким продвижением реформаторов вперед и достижением компромисса с умеренными силами правящей элиты по поводу конституирования основных демократических институтов, возможность которого открывается при перевесе сил оппозиции и поддержке их действий «снизу»46.
Таким образом, скорость прохождения фаз и выбор альтернативных путей перехода к демократии во многом обусловлены расстановкой и соотношением сил основных политических акторов. На близкой позиции стоят известные транзитологи Ф. Шмиттер и Г. О'Доннел, которые больше внимания уделяют

219

аспектам институционализации политических изменений, а также добавляют еще одну, третью их фазу — ресоциализацию, на которой происходит освоение гражданами демократических ценностей и правил игры, включение их в новую политическую систему. Ключевым моментом перехода к демократической системе, по их мнению, является принятие всеми политическими силами новых институциональных механизмов, в соответствии с которыми власть отдельных лидеров и определенных элитных групп заменяется надперсональным и неопределенным господством официальных процедур и конституционных норм47.

В рамках транзитологических подходов выделяются концепции, уделяющие основное внимание исследованию экзогенных (С. Хантингтон) и эндогенных (X. Линц) аспектов перехода от авторитаризма к демократии. В своей работе «Третья волна» (1991) директор Института стратегических исследований Гарвардского университета С. Хантингтон утверждает, что переходные процессы внутри отдельных стран можно объяснить лишь в контексте глобальных политических изменений, мировых «волн демократизации». Таких волн в нынешнем столетии было всего три: пик первой волны пришелся на завершение первой мировой войны, когда рухнули многие автократические режимы, развалились Австро-Венгерская, Германская, Оттоманская и Российские империи. Затем последовал мощный откат назад и установление авторитарных и фашистских режимов (Германия, Италия и др.). В 1922 году в мире насчитывалось 32 демократические страны, а спустя двадцать лет их осталось только 12. Пик второй волны попал на 1950-е годы, но к началу 1970-х их число снова уменьшается. Начиная с 1974 года в границах третьей волны около 40 государств постепенно переходят от авторитарного к демократическому правлению. Постепенная внутренняя демократизация осуществляется под влиянием экзогенных факторов мирового процесса. Но при этом возможны три разных пути демократизации, зависящие уже от эндогенных факторов: 1) трансформация (transformation), при которой сильная правительственная группировка диктует оппозиции условия пакта о демократизации страны; 2) перегруппировка (transplacement), когда существует баланс сил между правительством и оппозицией, в результате которого замена руководителей происходи путем переговоров и 3) замена (replacement), в ходе которой под давлением масс «снизу» оппозиция сменяет правительство48.

220

Идея консолидации демократии

Целый цикл своих работ посвятил профессор Йельского университета X. Линц анализу прежде всего эндогенных факторов перехода от авторитаризма к демократии. Одним из результатов его исследований стала разработка взаимосвязанных концепций «консолидации демократии» и «завершенного демократического перехода», С точки зрения X. Линца и А. Степана, степень продвижения и характер изменений в стране, переходящей к демократии, может быть оценена при помощи следующих характеристик: «Демократический переход завершился в том случае: когда достигнуто определенное согласие по поводу политических процедур смены правительства; когда его приход к власти является результатом свободного голосования народа; когда de facto правительство получает рычаги власти для разработки новой стратегии, и когда de jure созданные новой демократией исполнительная, законодательная и судебные власти не должны передавать другим органам свои функции»49. Что же касается ключевой категории «консолидации демократии», которое означает итоговое состояние изменяющегося политического режима, то Линц и Степан выделяют три аналитических измерения, которые дают возможность дать его всестороннюю характеристику. Во-первых, в «измерении поведения» (behaviorally) состояние «консолидации» означает, что ни один влиятельный политический актор не пробует достигать своих целей антидемократическим путем. Во-вторых, в «измерении ориентации» (attitudinally) общество демократически консолидировано, если большинство населения ориентировано на решение социальных проблем в рамках демократических процедур и институтов. И в-третьих, в разрезе «конституционного измерения» (constitutionally) правительственные и оппозиционные силы преодолевают конфликты между собой лишь на основе установленных правовых норм и законов. Таковы параметры завершенности переходного процесса, консолидации демократического режима как итога совокупности политических изменений.

 <<<     ΛΛΛ   

Среди которых одними из центральных были вопросы о иерархии политических субъектов
Занятие определенной позиции внутри политического поля
Каково соотношение понятий изменение
Партийной системы
Анализ