<<<     ΛΛΛ     >>>   

72.

Провозглашаемое спектаклем нереальное единство есть маска классового разделения, на котором зиждется действительное единство капиталистического способа производства. То, что обязывает производителей участвовать в построении мира, есть также то, что их от него отстраняет. То, что устанавливает связи между людьми, избавленными от локальных и национальных ограничений, есть также то, что их отдаляет друг от друга. То, что принуждает к углублению рационального, есть также то, что питает иррациональное иерархической эксплуатации и подавления. То, что создает власть, абстрагированную от общества, творит и его конкретную несвободу.

“Равное для всех право на пользование благами и удовольствиями этого мира, разрушение всех авторитетов, отрицание любых моральных ограничений – вот, если всмотреться в суть вещей, основная причина возникновения восстания 18 марта и хартия опасного сговора, обеспечившая его армией сторонников”.

Парламентское расследование о восстании 18 марта

73.

Реальное движение, которое упраздняет существующие условия, правит обществом начиная с момента, когда в экономике побеждает буржуазия, а начиная с политического воплощения этой победы, это управление становится видимым. Развитие производительных сил разрушает старые производственные отношения, и весь статический порядок рассыпается в прах. Все, что было абсолютным, становится историческим.

74.

Ведь только будучи брошенными в историю, вынужденными участвовать в утверждающих ее труде и борьбе, люди обнаруживают, что должны трезво представлять собственные отношения. Эта история не имеет объекта, отличного от того, что она осуществляет в себе самой, хотя прошлое бессознательное метафизическое видение исторической эпохи могло рассматривать возрастание производительности, в котором проявлялась история, в качестве самого объекта истории. Субъектом же истории может быть лишь живущий, производящий самого себя, становящийся господином и обладателем собственного мира, который и есть история, и существующий как сознание своей игры.

75.

Как одно и то же течение развивались классовые конфликты длительной революционной эпохи, начавшейся вместе с подъемом буржуазии и историческим мышлением, диалектикой, мышлением, которое больше не останавливается на поиске смысла сущего, но восходит до осознания разложения всего существующего, которое разрешает в движении любые разделения.

76.

Гегель интерпретировал уже не мир, но преобразование мира. Но, так как он истолковывал только преобразование, Гегель был лишь философским завершением философии. Он хочет понять творящий сам себя мир. К тому же, это историческое мышление не больше, чем сознанием, приходящим всегда слишком поздно и высказывающим подтверждение лишь post festum. Таким образом, оно преодолевает разделение лишь в мышлении. Парадокс, состоящий в том, что необходимо откладывать суждение о смысле всякой действительности до ее исторического воплощения, и в то же время раскрывать этот смысл как самоконституирующийся в историческом воплощении, вытекает просто из того обстоятельства, что мыслитель буржуазных революций XVII и XVIII веков искал в своей философии лишь примирения с их результатом. “Подобно философии буржуазной революции, она является отражением не всего процесса этой революции, но только ее итогового заключения. И в этом смысле она является не философией революции, но философией реставрации “(Карл Корш, Тезисы о Гегеле и революции). Гегель в последний раз проделал работу философа – “превознесение существующего”, но и существующее для него не могло быть ни чем иным, как тотальностью исторического движения. Фактически утверждавшаяся внешняя позиция мышления могла быть замаскирована только через ее отождествление с предварительным проектом Духа – абсолютного героя, который творит то, что хочет, а хочет того, что творит, и чье воплощение всегда совпадает с настоящим. Таким образом, философия, умирающая в исторической мысли, может теперь превозносить свой мир, лишь отрицая его, ибо, чтобы взять слово, ей необходимо представлять как уже закончившуюся ту тотальную историю, в которой она все заключает, и закрыть заседание того единственного трибунала, где может быть вынесен приговор истине.

77.

Когда действия и само существование пролетариата выявляет то, что эта историческая мысль не была забыта, изобличение неправильности вывода одновременно служит подтверждению неправильности метода.

78.

Мышление истории может быть спасено, лишь становлением мышлением практическим, а практика пролетариата как революционного класса, по меньшей мере, должно быть историческим сознанием, считающимся со всей полнотой его мира. Все теоретические течения революционного рабочего движения вышли из критического столкновения с гегелевской мыслью: и это не только Маркс, но также и Бакунин, и Штирнер.

79.

Неразрывный характер теории Маркса и гегелевского метода, в свою очередь, не может быть отделен от революционного характера этой теории, то есть от ее истины. Именно в этом пункте их первичная связанность была повсеместно проигнорирована или понята ошибочно, или же, ко всему прочему, обличалась как слабость того, что лживо выдавалось за некую марксистскую доктрину. Бернштейн в Теоретическом социализме и практической социал-демократии замечательно вскрыл эту связь диалектического метода и исторической предвзятости, сокрушаясь о мало научных предвидениях Манифеста 1847 года о неизбежности пролетарской революции в Германии: “Это историческое самовнушение, настолько ошибочное, что записные политические мечтатели вряд ли смогли бы его превзойти, было бы непонятно у Маркса, в то время уже основательно знавшего экономику, если в нем не усматривать остаточный продукт гегелевской диалектики противоречия, от которой Маркс, равно как и Энгельс, никогда не смог освободиться полностью. Тем более роковым она была для него в те времена всеобщего смятения”.

80.

Обращение, осуществляемое Марксом ради “сохранения посредством переноса” мышления буржуазных революций, состоит не в том, чтобы банально заменить материалистическим развитием производительных сил движение гегелевского Разума, стремящегося к воссоединению с самим собой во времени, ибо его объективация, тождественна его отчуждению, а его исторические повреждения не оставляют шрамов. Истории, ставшей действительной, больше нет конца. Маркс упразднил и обособленную по отношению к происходящему позицию Гегеля и созерцание какого бы то ни было внешнего верховного деятеля. Теперь теория должна познавать лишь то, что ею производится. И напротив, в господствующем мышлении современного общества именно созерцание экономического движения является не обращенным наследием недиалектической части гегелевской попытки построения замкнутой на себе системы: это соглашательство утратило понятийное измерение и для собственного оправдания больше не имеет нужды в каком-либо гегельянстве, ибо движение, которое теперь необходимо превозносить, представляет собой безмысленный сектор мира, чье механическое развитие реально господствует над целым. Проект Маркса – это проект истории осознаной. Количественное, возникающее в слепом чисто экономическом развитии производительных сил, должно превратиться в качественное историческое присвоение. И Критика политической экономии – первый акт финала этой доистории: “Из всех орудий производства самая значительная производительная сила – это сам революционный класс”.

81.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Выражает себя в спектакле

Временем
Под оппозициями спектакля скрывается единство нужды
Историей тирании