ΛΛΛ     >>>   

Волкогонова О., Татаренко И. Этническая идентификация и искушение национализмом

«Я знаю, что где-то глубоко внутри меня, в потаенных закутках моей души и сердца идет незаметный, ни на секунду не прерываемый труд: все, что дает мне мир, искажается на испанский лад. Я знаю, что свобода ума и чувств, которой я вроде бы обладаю,… лишь видимость. Дротик, летящий к цели, конечно же, полагает, что движется по своему усмотрению и сам наметил себе цель. Однако кинула его чья-то рука… Таков и я - …дротик, брошенный древней рукой моего народа».
Х.Ортега-и-Гассет

В современных западных исследованиях термин «транснационализм» занял прочные позиции в описаниях мировых тенденций развития. Деньги, труд, образы и стили жизни, информация и идеи не знают сегодня границ. Вместе с тем, тенденции глобализации отнюдь не означают кризиса национальной государственности, они не отменяют устойчивости местной неформальной экономики, этнического национализма и культурного “почвенничества” в самых разных видах (“grassroots activism”). Более того, национальные и этнические проблемы являются одними из наиболее острых и болезненных в современном мире. Это явление (получившее в литературе название «этнического парадокса») стало своеобразной реакций на тенденции нарастающей унификации духовной и материальной культуры в условиях глобализации. В результате, в конце ХХ века человечество столкнулось с проблемой актуализации различий – не только национальных, но и культурных, гендерных, расовых, религиозных. Несмотря на мощные интегративные тенденции, универсализм не вытесняет партикуляризма, а лишь дополняет его. Таким образом, для современного человечества особую значимость приобрела проблема сочетания универсальных принципов и ценностей с позитивным (а не просто нейтральным) отношением к различиям (в том числе, этническим).

Неприятие «транснационализма» (и, как следствие, оживление национализма) проявляется сильнее всего в сознании отставших в своем развитии народов: «врастание» в глобальную техногенную цивилизацию воспринимается ими как экономическая и культурная экспансия более развитых соседей, навязывание чуждого образа жизни. Нечто подобное происходит и в сегодняшней России. Ломка существовавшей ранее привычной системы ценностей и непростое складывание новой, привела к появлению характерного чувства незащищенности у огромного количества людей. Если в периоды стабильности социальная система ограждает и отчасти защищает человека относительно статичными, устойчивыми нормами, правилами, законами и т.п., что делает его жизнь предсказуемой и прогнозируемой, то в переходные исторические эпохи ситуация коренным образом меняется: потеряв былые точки опоры, человек ищет и нуждается в новых. Четко разграниченная ранее жизнь в социуме теряет свою определенность, границы размываются, и человек встает перед проблемой выбора новых ориентиров. В этом смысле, переходные общества – это всегда «открытые» общества, для которых принципиально не характерна замкнутость, господство какой-то одной системы ценностей, «проговоренность до конца».
С одной стороны, это означает разрушение рамок, привычного «канона» жизни, интенсивный поиск новых ориентиров бытия, творение новой культуры. С другой, обывательской точки зрения, - «не дай тебе Бог жить во время перемен», когда нет единого господствующего стереотипа восприятия и поведения, нет готовых ответов на вопросы о смысле человеческого существования и не знаешь, что ждет тебя завтра. Переходные эпохи открывают человеку горизонты свободы более, чем все остальные, но, согласно известному афоризму Бердяева, «свобода аристократична» , она не всем по плечу. Поэтому наряду с открытостью, интенсивностью культурной жизни, поисками новых решений в переходные периоды так возрастает тяга к конформизму, желание вновь обрести устойчивую социальную идентичность и связанный с нею психологический комфорт. (В конечном счете, «социальная драма» и завершается реинтеграцией и восстановлением «закрытости» - в значении этого термина у А.Бергсона - во многом благодаря этим тенденциям в массовом сознании.)

Этнический национализм

Согласно современной теории аффилиации, каждому человеку в той или иной степени присуща потребность принадлежности к группе. Для большинства людей в неустойчивой ситуации переходного общества семейная и этническая принадлежность (восприятие себя членом «семьи» - маленькой или большой) становится наиболее приемлемым способом вновь ощутить себя частью некоего целого, найти психологическую поддержку в традиции. Отсюда – повышенное внимание к этнической идентификации, потребность консолидации этнической общности, попытки выработки интегрирующего национального идеала в новых социальных условиях, «охранение» и обособление своей национальной мифологии, культуры, истории от других.
Первым и важнейшим шагом для того, чтобы личность смогла ощущать себя репрезентантом этнической группы, является процедура идентификации, то есть определение критериев и границ общности. Само введение термина «идентификация» (« identity”) в связи с работами В.Тернера (V.Turner) и Э.Эриксона (E.Erikson) по теории идентичности придало новое звучание исследованиям по национальному самосознанию и проблемам этничности. В русле этих работ (особенно поздних книг Тернера) период «социальной драмы» стал рассматриваться не только как время потерь, кризиса и разрушившихся социальных связей, но и как процесс выделения различного вида общностей, артикулированных с помощью ритуалов, табу, церемоний, «карнавала», проинтерпретированной в определенном ключе истории и т.п. В конечном счете, осознание переходности того или иного исторического времени пробуждает рефлексивные тенденции в сознании личности и общества, что проявляется и в повышении внимания к этнической идентификации.

Индивид идентифицирует себя не только по этническим признакам, поэтому этничность может иногда находиться и на периферии личностной мотивации. На значимость этнической принадлежности влияют не только объективная социальная реальность («переходность» общества, этнические конфликты, миграции и т.п.), но и ряд субъективных факторов - уровень образования индивида, например. Значение этнической идентификации ситуативно. Как правило, этническое сознание групп и индивида не актуализировано при условии существования стабильных этнических отношений или в моноэтнической среде. Фактором, увеличивающим возможность этнических конфликтов и, соответственно, повышающим роль этнической идентификации, являются миграции. Еще одной закономерностью является тот факт, что чувство этничности обычно выше у недоминирующих общностей. В этом смысле, в советское и даже в постсоветское время самосознание русского населения на территории России не являлось и не является значительным фактором обыденной жизни индивида. Об этом свидетельствуют, в частности, результаты широко используемого «теста Куна» (когда респонденты несколько раз отвечают на один и тот же вопрос: «Кто я?»), проведенного в России. Упоминание о «русскости» в местах, где русские доминировали, встречалось нечасто[1]. Но ситуация менялась в иноэтническом окружении, - в Казахстане, например.

Тем не менее, даже в центральной части России значение этнических признаков играет все большую роль в жизни русского населения. Если в 1986 г. по данным социологических опросов 78% русских признали себя «советскими» и только 15% - русскими, то уже через 10 лет ситуация сильно изменилась: лишь 45% русских не придавали значения своей национальности[2]. Можно назвать по меньшей мере три причины подобного повышения роди этничности: во-первых, затянувшийся переход к другому типу социальной организации (реакцией на который является, как уже было сказано выше, обращение к традиционности и устойчивости), во-вторых, сепаратистские процессы в Российской Федерации (когда многие агрессивные националистические движения возлагают вину за ошибки в национальной политике не на власть, а на русских, делая из них «оккупантов», «нахлебников» и т.д.) и, в-третьих, направленное идеологическое воздействие.
Чрезвычайно важным представляется именно третий фактор: чувство этнического единения возникает не только стихийно (из сходного жизненного опыта, объективной общности «крови» и «почвы»), но и формируется целенаправленно. Даже не разделяя крайних точек зрения о том, что этнос целиком и полностью «конструируется» элитой[3], необходимо признать: вера в наличие неких естественных связей между членами этнической общности значит больше, чем реальное наличие этих связей. В этом смысле, именно идеологи декларируют единство на основе общей истории этноса (о которой рядовой член общности может иногда иметь весьма смутное представление), единой культуры (несмотря на то, что в условиях господства массовой культуры, этнодифференцирующий аспект культура имеет, главным образом, лишь для интеллигенции), религии (хотя речь идет в большинстве случаях о мировых религиях, и православный алеут не менее православен, чем православный русский) и т.д. В случае с русским этносом национальная идентичность используется как инструмент для политической «мобилизации» самыми разными силами: начиная с попыток адаптировать «русскую идею» к государственной идеологии и кончая различными версиями консервативно-националистических течений (от сталинистов до православных монархистов). В результате, нормальная идентичность замещается гиперпозитивной (этноцентричной, этнодоминирующей или даже фанатичной)[4], этнос консолидируется через самоутверждение и проповедь исключительности. По сути, национальная идентификация становится своеобразным следствием «национальной агитации», когда интеллектуалы не ограничиваются теоретическими штудиями, а пытаются активно формировать национальное самосознание. Идеологи находят в процедуре этнической идентификации тот ритуал, который позволяет выражать солидарность очень больших анонимных общностей и является катализатором социальной активности.

Действенность идеологий, «замешанных» на национально-этническом чувстве, не вызывает сомнений. Отсюда – попытки использовать национализм в «смеси» с коммунизмом, фашизмом, монархизмом, клерикализмом, демократией и даже либерализмом. Вопрос состоит лишь в том, насколько можно «приручить» национализм? В конечном счете, чрезмерная ориентация на этничность закономерно приводит к ущемлению прав личности, ведь рано или поздно встает вопрос: приоритет личности (независимо от ее этнической идентификации) или приоритет общности?
Холистский национализм, в отличие от либерализма, имеет высокие шансы на популярность среди людей переходного общества: он представляется борьбой порядка против хаоса. Этот порядок осознанно вносится в жизнь людьми, объединенными надличной целью (возрождением русской нации, например). Такая надличная цель обеспечивает не только единение человека с другими людьми, но и придает смысл его индивидуальному существованию. Кризис государственности, разрушение привычных ниш бытия, развал СССР, изменение образа жизни, - все это значительно увеличило число людей, выброшенных из нормальной, монотонной колеи жизни, разбудило их ото сна. Но, проснувшись, люди ищут ответа на «последние вопросы» – вопросы о смысле своего существования. Они легко получают ответ на эти вопросы у идеологий с авторитарной и тоталитарной окраской, когда личность приносится в жертву целому. Коммунизм, фашизм, национализм – могут дать такой смысл жизни миллионам своих последователей. Поэтому вполне рациональная и прагматическая установка идеологов на использование национальных чувств для достижения тех или иных политических целей может разбудить абсолютно иррациональную и непредсказуемую стихию национализма, тем более опасного, когда он является национализмом доминирующей нации (как это обстоит в России с русскими).

В целом, для русских свойственна толерантность в национальных вопросах. В исследовании 1995 года Фонда «Общественное мнение» русским (по паспортным данным) респондентам предложили определить «русскость»[5]. Признаки указывались самые различные: «имеет русскую внешность» (23), «имеет обоих русских родителей» (25), «имеет одного русского родителя» (52), «живет в России» (33), «придерживается православной веры» (46), «имеет российское гражданство» (57), «говорит на русском языке» (81), «любит русскую культуру, обычаи, традиции» (87) и т.д. Таким образом, большинство респондентов судило о принадлежности к русской нации не «по анализу крови», а пользовалось гораздо более гибкими критериями, что говорит о незначительной роли этнонационализма в сознании русских. Вместе с тем, около половины опрошенных готовы были признать этнический принцип устройства государства: 23% русских респондентов «безусловно согласны» и 24% «скорее согласны», что «надо стремиться к созданию государства, в котором русские официально признаются главной нацией» (имелось в виду, что национальность определяется по паспортным данным). 34% считают, что Россия «должна стремиться к присоединению соседних территорий бывших союзных республик, населенных преимущественно русскими». Таким образом, налицо некоторая противоречивость и неопределенность во взглядах на свою нацию, ее характер, роль в обществе и т.п. Каким образом эта неопределенность будет преодолена, в какую сторону качнется маятник поведения масс зависит, прежде всего, от направленного идеологического воздействия. М.Хоркхаймер и Т.Адорно в одной из своих статей остроумно заметили, что «сегодня индивиды получают свои политические платформы уже готовыми от властей точно так же, как потребители – свои автомобили от торговых филиалов фабрик-производителей»[6]. Если исходить из признания очевидного наличия истины в этом высказывании, то попытки рационально использовать иррациональную стихию национализма могут привести к созданию устойчивого и влиятельного националистического движения, что чрезвычайно опасно в такой многонациональной стране как Россия.

Установка на рассмотрение нации как высшей ценности и ориентация на «сильную власть» роднит работы таких современных идеологов «русской идеи» как А.Проханов, А.Дугин и др. с установками «новой правой» во Франции, например, или Германии, - ничто не ново под луной. Но если, скажем, во Франции популярность «новой правой» невелика и она проповедует «этноплюрализм» (с большим или меньшим успехом пытаясь избежать ксенофобии), то в России, к сожалению, ситуация несколько иная: у русских националистов есть вполне реальные шансы получить поддержку власти и стать ее идеологами. Кроме того, «этноплюрализм» присущ только крайне умеренным русским националистам, если же обратиться к радикалам, то типичной может быть позиция РНЕ: «Объединяйтесь на основе Русской идеологии и Православия! Не допускайте в свои общины людей, чуждых по крови и духу!… Оказывайте доверие и поддержку только людям одной с вами крови и убеждений!»[7], - можно прочитать на интернетовском сайте организации. Причем, как практическое развитие подобных лозунгов, там же можно найти советы о том, что русские врачи должны лечить русских людей, русские педагоги заботиться об образовании именно русских школьников и т.д.

Многие факты современной жизни говорят о том, что предпринимаются попытки сделать национализм политическим проектом в России. Идеализированная модель «великой страны», сконцентрированность на тенденциозно истолкованных образах прошлого и будущего рассматриваются как средство для решения практических политических и экономических задач, придавая им эмоциональную привлекательность. По сути, национализм становится своеобразной оболочкой для различных идеологических конструкций, которая способствует адаптации этих конструкций к массовому сознанию. И здесь речь может идти не только о Национал-большевистской партии Э.Лимонова или «Русском национальном единстве» А.Баркашова, но и о более респектабельных «Отечестве», КПРФ или «Единстве»[8]. Тем не менее, ситуация такова, что единого лидера общенационального масштаба русская национал-протестная среда пока не выдвинула, что делает ее «ресурсом» как для радикалов разных окрасок, так и для «центристов» и «партии власти».

В принципе, радикальный русский национализм характерен сегодня только для маргинальных групп и партий. Зато его умеренная версия в последние несколько лет стала «хорошим тоном» в политике, что особенно заметно обсуждении таких вопросов, как миграции населения, реституция культурных ценностей, сокращение армии, положение 25 миллионов этнических русских в странах ближнего зарубежья, автономия Крыма и др. Националистическая идеология во взглядах российского политического истэблишмента чрезвычайно редко проявляется как прямая проповедь превосходства русских, зато она неявно присутствует в антизападничестве и наиболее частом его проявлении сегодня – антиамериканизме, элементах антисемитизма, «кавказофобии» и т.д. На этих вопросах смыкаются крайне правые и коммунисты, эти темы становятся предметом популистских заигрываний с населением, что является симптомом того, что весь спектр российской политики сдвигается в сторону национализма, а у националистических идеологов есть неплохие шансы влиять на принятие властных решений.

Этническая идентификация: правила игры

Спецификой того русского национализма, который пытаются использовать в политических целях и который проповедуют отечественные «национал-патриоты», можно считать его опору на этничность (что можно воспринимать как некую иронию, учитывая отмеченную выше достаточно высокую толерантность русских к этнонационализму). Если воспользоваться классификацией типов национализма, предложенной американской исследовательницей Л.Гринфелд (L.Greenfeld), то русский национализм будет, преимущественно, относится к коллективистскому этническому типу.[9] Поэтому условием его формирования является этническая (национальная) идентификация индивида.

Говоря о процессе национальной идентификации, мы предлагаем выделить три его основные фазы:

1. Фаза этнодифференциации. На этой фазе происходит осознание особенностей своей общности, отличий «мы» от «они». Речь идет об определении этнонима (самоназвания), мифологизации прошлого общности, ее «почвы» (территории, языка, культуры, религии).

2. Фаза выработки авто- и гетеростереотипов. В рамках данной фазы складываются представления о национальном характере, психическом складе, темпераменте типичного представителя общности. Для описания такого типичного представителя обычно используется либо термин «модальная личность», либо понятие «этноиндивидуальности».

3. Фаза формулирования национального идеала. Эта фаза является своего рода синтезом двух предыдущих, поскольку включает в себя не только оценку своего этноса, но и представление о его социально-исторических задачах, предназначении, а также о господствующих ценностных ориентациях, специфических для данной общности. Основной функцией национальных идеалов является интеграция общности, остальные же функции (коммуникативная, компенсаторная, аксиологическая, прогностическая, адаптационная и другие) носят вспомогательный характер.

Попробуем охарактеризовать выделенные фазы более детально.

1. Одним из наиболее очевидных признаков существования этнической общности является этноним. Выработка этнонима явно показывает осознанное выделение этнической группы из числа других. Казалось бы, название – вещь второстепенная, но не в данном случае: этническая идентификация возможна лишь при наличии этнонима, так как индивид не может идентифицировать себя с общностью, если она сама еще не конституировалась, не выделилась из числа других общностей. В данном случае, дискуссия об употреблении понятий «российский» и «русский» (применительно к культуре, государственности, традициям и т.п.) свидетельствует о различных позициях в определении своей общности – по критерию гражданства либо этничности, что, в свою очередь, отражает два реальных исторических процесса: становление гражданской нации в России (начиная со второй половины 19 века) и конструирование этно-нации на базе существующих или воображаемых этнических различий советской властью (чему особенно способствовала практика создания федеральных субъектов по этническому признаку, обязательная паспортная регистрация своей национальности «по крови» и т.п.). Выработка этнонима подразумевает и определение других факторов, обособляющих этническую группу: территории, общности происхождения, культуры, экономики и т.д. Основную роль в этнодифференциации играет язык. Он выступает одним из важнейших объективных факторов как складывания этноса, так и его дальнейшего развития. Любопытно, что язык не только является средством этнической коммуникации, не только формирует особое языковое сознание общности, но и во многом определяет коллективное бессознательное.

 ΛΛΛ     >>>   

Объективной общности крови
Рядовых членов русской языковой общности
политология Ветте В. Психологическая мобилизация немецкого населения. гг.