<<<     ΛΛΛ     >>>   

«Грэхем, любимый его герой, отличался упорством (он выдержал полминуты без скафандра в безвоздушном пространстве) и выпивал по бутылке виски в день. Но доктор Энгюс Маккей, член Международного астрономического общества, сидел в уголке и читал комментированное издание „Кентерберийских рассказов“, потягивая молоко из тубы.

Как многие писатели пятидесятых?шестидесятых годов, Гибсон в свое время положился на аналогию между кораблями космическими и кораблями морскими – во всяком случае, между их командами. Сходство было, конечно, но различий оказалось много больше. Это можно было предвидеть, но популярные писатели середины века пошли по линии наименьшего сопротивления и попытались приспособить не к месту традиции Мелвилла. На самом же деле в космосе требовался технический уровень повыше, чем в авиации. Такой вот Норден, прежде чем получить космолет, провел пять лет в училище, три – в космосе и снова два в училище».

Другую группу психологических портретов представил С.Лем в небольшой повести «Рассказ Пиркса». Для транспортировки на переплавку накопившегося в космосе металлолома, некая фирма рекрутирует случайных людей, слабо знакомых с астронавтикой (это своего рода космические шабашники) и вдобавок в погоне за барышом дельцы не соблюдают элементарные нормы техники безопасности, И вот в самый ответственный момент полета выясняется, что большинство членов экипажа не имеет необходимой квалификации, у кого?то начался запой, кто?то заболел свинкой – в общем, сложилась ситуация, хорошо знакомая отечественным производственникам.

В результате, встретив корабль чужой цивилизации, Пиркс даже не имеет возможности сообщить об этом на Землю – ведь никто не поверит, что экипаж укомплектован алкоголиками, инфекционными больными и случайным сбродом, вовсе не знакомым с астронавтикой.

На таком уровне и решается обычно художественная проблема, связанная с изображением людей будущего. Простейший способ – аналогия: создавая образы, писатели следуют путем наименьшего сопротивления и заимствуют характерные черты сходных героев, известных из истории. Для астронавтов эпохи первых межзвездных рейдов наиболее подходящей представляется аналогия с мореплавателями эпохи Колумба и Магеллана, либо – с летчиками периода зарождения авиации, когда эти люди были окружены романтическим ореолом. Если речь идет о более поздней космической эре, в дело идут психологические типажи представителей массовых профессий похожего типа: моряков каботажного плавания, пиратов а ля капитан Блад или Джон Сильвер, а то и шоферов междугородних автобусов.

Возможно, более продуктивен и близок к реальности другой способ формирования образов, которым пользовались И.А.Ефремов и А.Кларк. Эти писатели старались отчетливо представить себе образ жизни, технологический фон, профессиональные особенности, характерные для людей описываемой реальности, и на этом базисе буквально конструировали – деталь за деталью, штрих к штриху – внутренний мир своих героев. К сожалению, на этом перспективном пути таится принципиальная опасность: смоделированные таким сугубо рациональным образом характеры кажутся порой излишне сухими, из?за чего И. Ефремова и А. Кларка частенько обвиняют в чрезмерной холодности при описании людей будущего. Как видим, массовой аудитории ближе не правда образов, а упрощенные психологические наброски, созданные методом прямой аналогии.

Самое сложное для фантастов – изобразить духовный мир фантастических существ. Путь наименьшего сопротивления подсказывает авторам остроумный выход: предположим, что психология разумных существ с других планет практически не отличается от человеческой. Некая вариация этого приема встречается в произведениях А.Азимова – поведение его роботов основано на знаменитых Трех Законах Робототехники, требования которых, по существу совпадают с этическими принципами нормальных отношений между нормальными людьми: не причинять вреда другим, но заботиться и о себе.

Интересные находки встречаются при художественной проработке областей перехода между человеческой и нечеловеческой психологией – вариант «космического Маугли». В романе Р.Хейнлейна «Чужак в чужой стране» и повести Стругацких «Малыш», изображена пракически идентичная ситуация: земной ребенок, воспитанный негуманоидными инопланетянами, перенял их образ мышления и даже экстрасенсорные способности. Оказавшись среди людей, оба персонажа переживают мучительную ломку ставших привычными представлений. Другой вариант аналогичного конфликта обыгран в рассказе К.Кэппа «Посол на Проклятую». Аборигены Проклятой планеты принципиально отличаются от людей как физиологически, так и образом мышления, поэтому взаимопонимание между цивилизациями кажется невозможным. Однако стороны находят мудрое решение: по одному ребенку от каждой расы будут воспитываться вместе, постепенно усваивая понятия, естественные для партнеров по Контакту, однако недоступные взрослым представителям обеих цивилизаций – ведь у взрослых уже сформировались устойчивые стереотипы и предрассудки.

Фантастика знает множество произведений, в которых описаны самые диковинные культуры с их особыми формами тела и разума, невероятными способностями, обычаями, религиозными культами, политическими системами, философскими концепциями и т п. Все эти особенности вымышленных народов в той или иной степени оказывают влияние на духовный мир персонажей, позволяя авторам конструировать вычурные характеры, необходимые для реализации замысла произведения. Главное затруднение на этом пути, повторюсь, сводится к требованию, чтобы писатель не нарушал слишком уж часто и грубо постулированные правила игры. А случаи такого рода отнюдь не редки. Очень часто грешат против логики ими же введенных характеров даже известные и достаточно талантливые писатели. В уже упоминавшемся амберском десятитомни не Р.Желязны образы отдельных персонажей совершают порой совершенно невероятные (хотя понятие «невероятный» должно быть, казалось бы, естественным для фантастики, но здесь это правило не действует) метаморфозы: вчерашние лютые враги неожиданно становятся ближайшими друзьями и политическими союзниками, умнейшие и коварнейшие интриганы попадают в элементарные ловушки, не предусмотрев очевидных действий противной стороны и т д. Порой создается впечатление, что автор попросту забыл, о чем писал 3?4 года назад в позапрошлом томе сериала. Подобных проколов следует избегать с максимальной тщательностью.

Еще одна важная составная часть любого художественного произведения – конфликт, главная движущая сила сюжета. Если авторский замысел неглубок (чаще всего такое наблюдается в развлекательных или мелкотемных книгах или фильмах), то примитивен и конфликт, который сводится к банальностям сугубо индивидуального или плакатно?пропагандистского характера. Варвар?киммериец Конан (из цикла повестей Р.Говарда и его последователей) добивается власти, женщин и богатства; самоотверженные трудяги?инженеры, герои А.Казанцева и В.Немцова мужественно внедряют свои изобретения, преодолевая косность бюрократов из патентного ведомства; бесчисленные рати персонажей советской фантастики сражались с ходульно?убогими супостатами из Пентагона и Лэнгли, а их заокеанские близнецы столь же истово сокрушали карикатурные козни Кремля и КГБ. В большинстве своем произведения, основанные на конфликтах подобного пошиба, относятся к «массовой культуре», либо вообще не могут быть причислены к художественной сфере.

Несравненно интереснее конфликты, связанные с противостоянием идей – политических и научных, – отражающие высокое предназначение человека, как существа, наделенного интеллектом и свободой выбора. Это – герои Ж.Верна и уэллсовский Путешественник во Времени, которые отправляются в смертельно опасные странствия, ведомые потребностью разгадать некие тайны или добыть новые знания, но не ставят при этом корыстных целей. Это межзвездные первопроходцы из произведений различных авторов – они преодолевают галактическую бездну, чтобы подарить человечеству новые планеты, открыть неведомые законы природы. В борьбе за высокие идеалы рискуют своими жизнями капитан Немо, Робур-Завоеватель, герои Дж.Р.Р.Толкиена и масса других полюбившихся читателям персонажей.

Чем сложнее, масштабнее и глубже замысел произведения, тем дальше конфликт от прямолинейного противопоставления «добра» и «зла» в примитивной трактовке этих понятий. Во многих произведениях фантастики (особенно, научной) основной конфликт завязан на борьбе людей против сил и законов природы, на враждебности Вселенной по отношению к человеку. В романе С.Лема «Солярис», одном из величайших шедевров мировой фантастики, вообще нет противостояния позитивного и негативного начал, а конфликт землян с мыслящим Океаном проистекает из взаимного непонимания, вызванного принципиальными отличиями мыслительных процессов обеих рас, участвующих в Контакте.

В начале 60?х годов братья Стругацкие вновь вернулись к концепции (впервые об этом лет на 30 раньше говорил А.Р.Беляев) о том, что в идеальном обществе будущего немыслимы конфликты «хорошего» с «плохим», поскольку при коммунизме не будет не будет людей «плохих», т е. злых, неумных, безнравственных. Поэтому, по мнению Стругацких, описывая коммунистическое будущее, советские писатели должны выводить конфликт «хорошего» с «хорошим».

В наши дни подобные рассуждения принято считать пережитком наивной веры в романтизированный коммунизм, присущей либеральной советской интеллигенции начала 60?х. Однако, непредвзятое рассмотрение показывает, что конфликт «добра» с «добром» возможен и вне идеологизированного контекста. Отличным примером может послужить рассказ В.Журавлевой «Второй путь», в котором сталкиваются две антагонистические доктрины звездной экспансии человечества. Адепты традиционно?классической стратегии перестраивают землеподобные миры других звезд целью последующей колонизации. Их оппоненты предлагают «второй путь» – изменять человека, приспосабливая организм к неземным условиям существования.

Таким образом, независимо от личного отношения к коммунизму, как таковому, и к принципиальной осуществимости идеального общественного строя, концепцию Беляева?Стругацких следует признать заслуживающей внимания. Вместе с тем, разумнее было бы припомнить, что участники художественного конфликта могут быть не только «хорошими» и «плохими», но также (если следовать правде жизни) – нейтральными в этическом плане, т е. могут сочетать как положительные, так и отрицательные черты (нравственные, интеллектуальные, политические и т д.), либо не иметь ни тех, ни других вообще.

Отсюда следует, что в искусстве возможны 6 принципиально различных типов художественного конфликта: «хорошее» с»плохим», «хорошее» с «хорошим», «хорошее» с «нейтральным», «плохое» с «плохим», «плохое» с «нейтральным» и, наконец, «нейтральное» с «нейтральным».

Видимо, следует признать, что понятия «добра» и «зла» в искусстве достаточно условны и определяются, в первую очередь, личной позицией автора или читателя. К примеру, королевские мушкетеры ничуть не симпатичнее, при беспристрастной оценке, гвардейцев кардинала. В этом смысле конфликты повестей Р.Говарда и лемовского «Соляриса» идентичны по нравственной сути: ведь ни Конан, ни его враги, ни Океан, ни экипаж земной базы на планете Солярис, – никто из этих персонажей не может считаться олицетворением добра или зла. И те, и другие – типично «нейтральные» характеры, т е. типичные люди (исключая, конечно, Океан, который не является человеком и, следовательно, не подчиняется нормам человеческой этики) со всеми достоинствами и недостатками, присущими виду Homo sapiens.

Очень интересный и важный композиционный блок, ощутимо повышающий художественную и социальную значимость произведения, это – сверхзадача, выражающая нравственные, политические, философские, гносеологические воззрения автора. Сверхзадача – не слишком частая гостья в искусстве, она встречается далеко не в каждом произведении, а лишь в наиболее серьезных и глубоких. Сверхзадача почти никогда не формулируется открытым текстом, она вырисовывается постепенно, обычно – через настроение, интонации, общий эмоциональный настрой произведения, составляя внутренний пласт авторского замысла.

Для классических утопий левой ориентации («Туманность Андромеды» И.А.Ефремова, «Возвращение» Стругацких, «Каллисто» и «Гость из бездны» Г.Мартынова и др.) сверхзадача очевидна и практически не маскируется: под легким макияжем нехитрого сюжета и научно?технических прогнозов без труда проглядывается мысль о неизбежном торжестве марксистско?ленинского идеала и о заведомом превосходстве коммунизма над прочими моделями общественного устройства. Сквозь приключения, битвы и магию толкиеновской эпопеи «Властелин Колец» исподволь прорастает мысль о необходимости дружбы и сотрудничества народов, об этике отношений между людьми, о необходимости установить мир и справедливость. Сложнее замысел повести Стругацких «Жук в муравейнике», основанный на авторской концепции конфликта добра с добром. Детективный сюжет повести частично скрывает нравственную дилемму: на одной чаше весов – жизнь человека, который, возможо, является страшной угрозой для человечества, на другой – судьба всей цивилизации… Подобный накал драматизма встречается в фантастике (да и в других жанрах) не слишком часто, но именно такие конфликты определяют художественный уровень произведения в целом.

Исключительное влияние на степень художественности произведения оказывает масштабность замысла. Например, вся история советской фантастики буквально пронизана борьбой между глобальными идеями и мелкотемьем. В 40?e – 50?е годы ХХ века возникла даже особая концепция фантастики «ближнего прицела», адепты которой утверждали, что фантастические компоненты должны иметь преимущественно научно?популярную ориентацию, а сам жанр должен носить сугубо утилитарный характер, подсказывать инженерам пути к внедрению передовой техники в народное хозяйство. Крупные же идеи и масштабные проблемы критиковались за отрыв от реальности, от насущных задач. Позже, в 70?е годы, на смену научно?техническому ближнему прицелу пришла социальная фантастика ближнего прицела, откровенно отрицавшая прогресс и противопоставлявшая современному (и грядущему) образу жизни идиллические картинки патриархального быта. Наконец, в конце восьмидесятых мелкотемье окончательно выродилось в «кухонную» фантастику – унылое бессюжетное изображение бытовых сценок, мелких человеческих пороков и слабостей. Всякий раз под псевдолитературу такого рода подводилась солидная теоретическая база, ничтожность замысла и убожество фантазии цинично выдавались за высокие художественные достоинства. В действительности же, разумеется, пристрастие к мелкотемью обусловлено, в первую очередь, отсутствием литературного таланта. Совершенно очевидно: без больших проблем нет большой литературы.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Слишком отдаленное будущее
Кинофантастика найдет новые сюжеты
Предпринятая попытка жестко разграничить фантастику по характерным направлениям оказалась немногим успешнее
Бессмертие для всех неосуществимо временно 3
Гравитоны обладали скоростью