ΛΛΛ     >>>   

Брехт Б. Художник и общественная борьба

Легенда о Хорсте Весселе. Перевод Э. Львовой
Примкнувшим. Перевод Б. Слуцкого
Речь о силе сопротивления разума. Перевод Э. Львовой
Зачем называть мое имя? Перевод Е. Эткинда
Обращение к Союзу немецких писателей во Франции. Перевод И. Фрадкина
Искусство или политика? Перевод М. Подляшук
Речь на Втором международном конгрессе писателей. Перевод Н,
Португалова
Скверное время для лирики. Перевод Е. Эткинда
Величайший из художников. Перевод М. Подляшук
Литература будет проверена. Перевод И. Елина
Совет деятелям изобразительного искусства касательно судьбы их
произведений во время будущей войны. Перевод Б. Слуцкого
Письмо Томасу Манну. Перевод И. Фрадкина
Обращение к комиссии Конгресса. Перевод И. Фрадкина
Наброски предисловия к "Жизни Галилея". Перевод Е. Михелевич
Искусство в эпоху переворота. Перевод М. Подляшук
Из речи на Общегерманском конгрессе деятелей культуры в Лейпциге.
Перевод Н. Португалова
Открытое письмо немецким деятелям искусств и писателям. Перевод Н.
Португалова
Конгрессу народов в защиту мира. Перевод Н. Португалова
Неуловимые ошибки Комиссии по делам искусств. Перевод А. Исаевой
Ведомство литературы. Перевод И. Фрадкина
Культурная политика и Академия искусств. Перевод М. Вершининой
Не то имелось в виду. Перевод И. Фрадкина
Речь по случаю вручения Ленинской премии "За укрепление мира и
взаимопонимания между народами". Перевод Е. Михелевич
Выступление на IV съезде писателей ГДР. Перевод И. Млечиной
Выступление на секции драматургии. Перевод И. Млечиной
Открытое письмо немецкому бундестагу, Бонн. Перевод М. Вершининой

СОЖЖЕНИЕ КНИГ

После приказа властей о публичном сожжении
Книг вредного содержания,
Когда повсеместно понукали волов, тащивших
Телеги с книгами на костер,
Один гонимый автор, один из самых лучших,
Штудируя список сожженных, внезапно
Ужаснулся, обнаружив, что его книги
Забыты. Он поспешил к письменному столу,
Окрыляемый гневом, и написал письмо власть
имущим.
"Сожгите меня! - писало его крылатое перо, -
сожгите меня!
Не пропускайте меня! Не делайте этого! Разве я
Не говорил в своих книгах только правду? А вы
Обращаетесь со мной как со лжецом.
Я приказываю вам:
Сожгите меня!"

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО АКТЕРУ ГЕНРИХУ ГЕОРГЕ

Мы вынуждены обратиться к Вам с вопросом. Не можете ли Вы нам сказать,
где сейчас Ганс Отто, Ваш коллега по театру "Штатлихес шаушпильхаус"?
Говорят, что штурмовики его увели и некоторое время где-то прятали и
что потом, со страшными ранами, он был доставлен в больницу.
Нам известно, что Вы стоите вне подозрений в смысле Вашего отношения к
нынешнему режиму. По слухам, Вы весьма своевременно признали, что совершили
ошибку, выразившуюся в длительном сотрудничестве с нами, коммунистами.
Полной покорностью Вы снискали высшую похвалу наших, а до недавнего прошлого
и Ваших врагов. Мы поэтому вправе предположить, что Вы разгуливаете вполне
свободно и можете навести справки о Вашем коллеге Отто.
Вы же знаете, дело идет о человеке незаурядном. Он был из числа людей,
размышлявших о том, что для настоящего актерского искусства необходимо. Это
были не какие-нибудь пустые отвлеченности, но размышления, которым его
вынуждало призвание - игра в театре, и которые привели его к выводу, что для
рождения большого актерского искусства и театра, достойного культурной
нации, нужно не больше и не меньше, как коренное изменение всех общественных
отношений. Менее крупные люди могли бы возразить: для того чтобы актер играл
в театре, вовсе не нужно предъявлять таких радикальных требований. Они могли
бы сказать, что актеру для игры требуется лишь одно - талант. Но у Вашего
коллеги Отто было другое представление об игре в театре: ему казалось, что
одного таланта недостаточно. Ему казалось, что талант можно слишком легко
купить, что это ненадежная статья бюджета, что всякий платежеспособный
покупатель может им овладеть и поставить его на службу любому делу, в том
числе и самому грязному.
Такие таланты обычно обходятся даже без лжи: их легко воодушевить и
затем использовать для любых целей, причем на проверку этих целей у них не
хватает либо образования, либо ума, либо чувства ответственности. У Вас ведь
тоже есть талант, но его явно недостаточно, - он не может удержать Вас от
того, чтобы принимать аплодисменты, которыми Вас награждают кровавые палачи,
сидящие перед Вами в первых рядах партера.
Вот почему наш друг Отто пришел к выводу, что настоящее искусство
актера требует большего, чем талант. Он даже пошел так далеко, что заявил:
только абсолютное изменение имущественных отношений, окончательная
ликвидация возможности эксплуатировать людей, полное устранение тунеядцев,
наживающихся на чужом труде, разрушение угнетающего государственного
аппарата может привести к такому состоянию народной жизни, когда станет
возможным то высокое актерское искусство, о котором он мечтал, то есть
чистое, правдивое, полезное актерское искусство. Мысль эту он додумал до
конца. Он до малейших деталей предусмотрел такой переворот и, в частности,
ту роль, которую он мог сыграть в нем в качестве актера. Задача заключалась
в том, чтобы подвигнуть и актера на борьбу против общественного порядка,
который своим экономическим давлением вынуждает актера быть прислужником
господствующего класса, шутом нескольких тунеядцев.
Занятый этой мыслью, он не гнушался любой, даже самой незаметной
работы, которая могла бы принести людям помощь, и выполнял ее
добросовестнейшим образом. Он заботился о материальном положении своих
собратьев и занимался даже вопросами повседневной практики, - например,
трудоустройством. Для него "бороться" означало: внести свой вклад в великое
дело человечества, сбитого с пути, беспризорного или постоянно
обманываемого. Решение, которое он принял относительно себя, не было
мимолетным. Он считал его безусловно окончательным. Наступило время, когда
для борьбы против эксплуатации и угнетения потребовалось большое мужество, -
и он продолжал бороться до тех пор, пока не оказался в больнице - со
страшными ранами.
Об этом человеке мы и просим Вас побеспокоиться.
У Вас ведь теперь времени много. Едва ли Вам придется решать
какие-нибудь сложные задачи. То, что Вам надо будет представлять на сцене,
вряд ли стоит доброго слова, - какая-нибудь напыщенная, скверно состряпанная
дешевка. Более ранние пьесы, созданные в период восхождения буржуазии, Вам
придется разыгрывать кое-как и уж наверняка технически устарелыми методами.
Вам останется одна только забота: как бы выгоднее продать остатки Вашей
мимики. Однако мы отнюдь не думаем, будто позади у нас - эпоха расцвета
искусства!
Бушующая повсюду эксплуатация, постоянное угнетение широких народных
масс, насильственное превращение искусства и образования, способностей и
знаний всякого рода в товар - все это растлевало, губило всю общественную
жизнь, а вместе с нею театр. И все же театр в лице его лучших представителей
принадлежал к тем техническим средствам, которые помогали борьбе против
могущественной силы, сковывающей человечество и именуемой частной
собственностью. Театр и в самом деле был близок к тому, чтобы, соревнуясь с
некоторыми науками и политическими движениями, в союзе с ними выступить
против господствующего общественного порядка. Он старался дать истинные, не
фальсифицированные картины жизни, такие картины, которые позволили бы найти
решение для различных проблем.
Импрессионизм начала века, экспрессионизм двадцатых годов были
преодолены. Первый, который был расплывчатым натурализмом, показал
неотвратимую зависимость человека от среды, при этом он, однако, представлял
все общественные установления, как порождение законов природы. Второй,
который был столь же расплывчатым идеалистическим течением, провозгласил
освобождение человека и не осуществил его.
Война оказалась для искусства великим переломом. Человек, терзаемый
страшной мукой, закричал. Истязаемый взошел на кафедру. Изуродованный стал
произносить проповедь. Судорожная позиция самозащиты - при полном
непонимании причин и целей испытываемых людьми страданий - породила в театре
драматургию, напоминавшую трагедию рока. Художники возлагали все надежды на
истерзанного человека, который "добр".
Теперь театр подошел к тому, чтобы назвать своими именами, причем
именами людей, те "тайные силы", которые управляют человеком, и показать,
что "тайное" всего лишь спрятано. Было установлено, что среда, экономика,
судьба, война, право - все это практика, осуществляемая людьми, и людьми же
она может быть изменена. Темные силы исчезли в театре, как исчезли они в
науке. Люди стали выступать как активно действующая сила, в понятных и
обозримых ситуациях. Все, что было в искусстве нового и современного,
старалось ослабить великую сковывающую силу собственности.
Теперь фашистская контрреволюция, грандиозная попытка спасти частную
собственность на средства производства, круто останавливает во всех областях
человеческого знания и человеческой практики все то, что могло бы нанести
частной собственности ущерб; она, таким образом, уничтожает всякое
завоевание прогресса. Скоро представители власти рявкнут свое "стоп!" даже
тем ученым, которые изучают звездные орбиты.
Вы и Ваши коллеги, сами того не заметив, стали паяцами. Унылые
чиновники-актеры, вы приравнены к самой низкой черни и "под водительством"
палачей будете исполнять свою работу, которая состоит в том, чтобы дарить
доверие лжецам, и будет иметь настолько ничтожное влияние на людей, что ее
никто не назовет даже злодейством. Вот что Вы очень скоро поймете: в Ваших
устах слово станет тошнотворным, - как выплюнутая вода, - ведь и его уже
однажды выплюнули. Какого бы Вы ни представляли драматического героя, он
будет говорить, как лжец, и действовать, как умалишенный, как человек,
отравленный наркотиками... Вы будете вести себя так, как ведут себя люди в
присутствии шпика, донос которого грозит им расправой без суда и следствия.
В качестве доблестей Вам придется представлять то, что, одерживая верх,
взрывает всякую человеческую общность, в качестве порока то, что могло бы
эту общность создать. Всякая исполнительность будет использована
угнетателями: на сцене это сразу обернется гнусной фальшью. Потому что
дисциплина будет лишь послушанием, не более того. В тех драмах, которые Вы
будете играть, судьба будет тайной силой, ибо отныне снова придется таить от
людей, что человеческая судьба- это человек. Музыка будет выполнять ту
задачу, которая стояла перед ней в эпоху крысолова из Гамельна: она станет
чистым "колдовством". Немало Вам придется поколдовать, дорогие мои! Ваш
коллега Ганс Отто знал, против чего он борется! Где он?
Мы обращаемся к Вам не зря. Мы просим Вас побеспокоиться о совершенно
необыкновенном, совершенно необходимом человеке, который особенно важен для
того дела, которому Вы себя посвятили, о человеке редчайшем, неподкупном.
Где он?
Поверьте, Вашего времени для этого не жаль. Никакое интервью, где Вы в
энный раз выразите полнейшую преданность тем, кто сейчас осуществляет
кровавое господство над народом, не должно удержать Вас от того, чтобы
приступить к поискам Вашего коллеги Отто и пойти вслед за ним по тому пути,
которым он шел. Возможно, что тем самым Вы окажетесь вырваны из того
настроения, в котором, по словам корреспондента "Фелькишер беобахтер", Вы
обычно восклицаете: "Какая это радость - жить в наши дни!" Но поверьте нам:
это было бы только благом. В конце концов могут же когда-нибудь некоторые (а
быть может, и очень многие?) люди спросить: "_Где_ радовался жизни он?"
Мы даже хотим убедительно посоветовать Вам: не благодарите с таким
усердием за успех, выражающийся в хлопках ладоней, покрытых кровью. Времена
меняются - мы призываем подумать об этом Вас и Ваших собратьев, которые
выражают столь скорую готовность "сотрудничать", слишком твердо веря в
незыблемость варварства и непобедимость палачей.

1933

ПЯТЬ ТРУДНОСТЕЙ ПИШУЩЕГО ПРАВДУ

Каждому, кто в наши дни решил бороться против лжи и невежества и писать
правду, приходится преодолеть по крайней мере пять трудностей. Нужно
обладать мужеством, чтобы писать правду вопреки тому, что повсюду ее душат,
обладать _умом_, чтобы познать правду вопреки тому, что повсюду ее стараются
скрыть, обладать _умением_ превращать правду в боевое оружие, обладать
_способностью_ правильно выбирать людей, которые смогут применить это
оружие, и, наконец, обладать _хитростью_, чтобы распространять правду среди
таких людей. Эти трудности особенно велики для тех, кто пишет под властью
фашизма, но они ощутимы и для тех, кто изгнан из родной страны или
добровольно ее покинул, и даже для тех, кто пишет в странах буржуазных
свобод.

I. МУЖЕСТВО, НЕОБХОДИМОЕ, ЧТОБЫ ПИСАТЬ ПРАВДУ

Само собой разумеется, что тот, кто пишет правду, не должен ни
заглушать, ни замалчивать ее. Пишущий правду отвергает любую ложь. Он не
склоняет голову перед сильными и не обманывает слабых. Не склонять голову
перед сильными, конечно, трудно, зато обманывать слабых весьма выгодно.
Попасть в немилость к богатым означает вообще отречься от богатства.
Отказаться от вознаграждения за труд иногда равносильно необходимости
отказаться от труда. Не искать славы у сильных мира сего часто означает
пренебречь любой славой. Для этого нужно обладать мужеством. Во времена
жесточайшего гнета больше всего говорят о высоких материях. Нужно обладать
мужеством, чтобы в такие времена под неумолчные крикливые призывы к
самопожертвованию, в котором якобы заключается весь смысл жизни, говорить о
таких мелочах, как хлеб насущный и жилище труженика. Когда крестьянина
осыпают почестями, лишь мужественный человек скажет, что машины и дешевые
корма крестьянину нужнее: они облегчили бы его столь почетный труд. Когда
радио, надрываясь, кричит, что образование вредит людям и что лучше не
портить простого человека знаниями, нужно обладать мужеством, чтобы
спросить: "Для кого лучше?" Когда твердят о полноценных и неполноценных
расах, лишь мужественный человек может спросить: не являются ли голод,
невежество и войны причиной самой безобразной наследственности? Не меньшим
мужеством должен обладать побежденный, чтобы сказать правду о самом себе.
Преследуемые люди часто теряют способность осознавать свои ошибки.
Преследования кажутся им чуть ли не самым большим злом, а преследователи -
его единственными носителями. Себя самих они считают носителями добра,
которых именно за это и преследуют. Но их добро потерпело поражение и было,
следовательно, слабым, негодным и непрочным. Нельзя считать, что слабость
так же органически присуща добру, как мокрость дождю. _Нужно обладать
мужеством, чтобы сказать: "Вы побеждены не потому, что защищала доброе дело,
а потому, что оказались слабыми"_. Пишущий правду, разумеется, должен вести
постоянную борьбу с неправдой, но правда не должна у него превращаться в
нечто многозначительное, высокопарное и абстрактное. Ведь именно неправде
свойственны многозначительность, высокопарность и абстрактность. Когда
говорят: "Этот человек сказал правду", - то подразумевают, что до него
кто-либо - немногие или многие - утверждал нечто другое, нечто ложное или
слишком абстрактное, а вот _он_, именно этот человек, сказал правду, то есть
нечто истинное, неоспоримое, имеющее практическую ценность.
Особого мужества не требуется, чтобы в тех странах, где это еще
позволено, пожаловаться в общих словах на испорченность мира, на торжество
грубой силы и пригрозить грядущим торжеством разума. А ведь многие ведут
себя при этом так, будто на них направлены жерла пушек, тогда как в
действительности на них направлены лишь театральные бинокли. Они громко
предъявляют свои общие требования миру, который любит безобидных людей. Они
требуют всеобщей справедливости, для достижения которой они не сделали ровно
ничего, и всеобщего права на ту добычу, в дележе которой они сами давно уже
участвуют. Правда для них - лишь красивая фраза. Но правда сухих чисел,
правда фактов, правда, которую нелегко найти, правда, требующая упорного
изучения, чужда им и не вдохновляет их. Внешне эти люди выглядят
правдолюбцами, но вся их беда в том, что _правды они не знают_.

2. УМ, НЕОБХОДИМЫЙ ДЛЯ ПОЗНАНИЯ ПРАВДЫ

Правду повсюду душат, и писать правду трудно. Поэтому большинству людей
кажется, что от характера человека зависит, будет он писать правду или нет.
Полагая, что одного мужества здесь достаточно, люди забывают о второй
трудности - _трудности поисков правды_. Не может быть сомнений в том, что
найти правду очень нелегко.
Прежде всего совсем не просто решить, о _какого рода_ истинах стоит
говорить. Так, например, в наши дни великие культурные страны у всех на
глазах погружаются одна за другой в пучину страшного варварства. К тому же
каждому ясно, что война, которую ведут внутри страны, не останавливаясь ни
перед какими жестокостями, в любой момент может превратиться во внешнюю
войну, в результате чего от всего нашего континента, возможно, останутся
лишь груды развалин. Это истина, но, конечно, истина далеко не единственная.
Так, например, вполне соответствует действительности и то, что на стуле
можно сидеть или что дождь льется с неба на землю. Многие писатели сообщают
нам истины именно такого рода. Они подобны художнику, который стал бы
расписывать натюрмортами стены тонущего корабля. Для таких писателей не
существует первой из названных трудностей, но, несмотря на это, совесть их
спокойна. Равнодушные к сильным мира сего, они не обращают внимания и на
крики насилуемых, спокойно малюя свои картинки. Бессмысленность собственного
поведения порождает у них "глубокий" пессимизм, которым они торгуют не без
прибыли. Право же, этим пессимизмом с большим основанием могли бы
проникнуться те, кому приходится наблюдать за подобными художниками и их
сделками. При этом не так-то легко понять, что возвещаемые ими истины ничем
не отличаются от упомянутых истин о стульях и дожде. Ведь обычно они звучат
совсем не так банально и похожи на истины весьма значительные.
Профессиональное мастерство художника в том и заключается, что он может
придать значительность любой вещи.
Лишь вглядевшись внимательней, можно заметить, что они говорят всего
только: "стул есть стул и не более" или "дождь льется с неба на землю, и тут
уж ничего не поделаешь".
Такие люди не видят правды, о которой стоило бы писать. Но есть и
другие. Их волнуют действительно самые животрепещущие вопросы, они не
страшатся ни гнева власть имущих, ни бедности и все же не могут постигнуть
правду: им не хватает знаний. Эти люди живут в плену старых суеверий и
общеизвестных предубеждений, нередко красивых по форме, которую им придали
еще в далеком прошлом. Мир для таких людей слишком сложен. Они не знают
фактов, не видят взаимосвязи явлений. Одних благородных убеждений
недостаточно - нужно еще приобрести знания и овладеть определенным методом.
Тому, кто пишет в наше время, в дни, полные великих перемен, необходимо
знание материалистической диалектики, знание экономики и истории. Обладая
достаточным упорством, можно почерпнуть эти знания из книг и из практической
жизни. Можно и более простым путем открыть немало истин, являющихся лишь
частью большой правды, понять многое из того, что ведет к познанию правды.
Для того чтобы поиски были успешными, хорошо иметь метод, однако кое-что
можно найти и без всякого метода, а иногда даже и без поисков. Но тому, кто
надеется на случай, едва ли удастся отобразить правду так, чтобы она помогла
людям узнать, что им делать. Те, кто описывает лишь мелкие факты, не могут
никого научить, как познавать и использовать то, что происходит в жизни
земной. А в этом единственная цель правды-другой цели у нее нет. Этим людям
писать правду не по плечу. Тому же, кто отважился писать правду и способен
познать ее, остается преодолеть еще три трудности.

3. УМЕНИЕ ПРЕВРАЩАТЬ ПРАВДУ В БОЕВОЕ ОРУЖИЕ

Правду надо говорить ради тех практических выводов, которые из нее
можно сделать. Примером истины, которая вообще не приводит к практическим
выводам, а если приводит, то к ложным, может послужить широко
распространенное мнение, будто нетерпимые порядки, установившиеся в
некоторых странах, идут от варварства. Фашизм, согласно этому мнению, есть
не что иное, как волна варварства, _стихийная сила_, обрушившаяся на
некоторые страны.
Согласно этому мнению, фашизм представляет собой якобы некую новую
третью силу и существует наряду с капитализмом и социализмом (или стоит над
ними); отсюда следует вывод, что капитализм может якобы в дальнейшем
существовать без фашизма и т. п. Это, разумеется, утверждение фашистского
толка, капитуляция перед фашизмом. Фашизм является современной исторической
фазой развития капитализма, и в этом смысле он - нечто и новое и старое
одновременно. В фашистских странах капитализм существует теперь только как
фашизм, и поэтому _бороться против фашизма можно только как против
капитализма, капитализма самого неприкрытого, в его наиболее наглой,
жестокой и демагогической форме_.
Что же получится, если противник фашизма попытается сказать правду о
нем, не затрагивая при этом капитализм, его порождающий? Где уж тут дойти до
истины, годной для практического применения!
Противники фашизма, не являющиеся противниками капитализма, с их
жалобами на варварство, идущее от варварства, напоминают людей, которые не
прочь вкусить от тельца, но не хотят, чтобы его зарезали. Они любят мясо, но
не выносят вида крови. Пусть мясник вымоет руки перед тем, как принести
мясо, - это их вполне удовлетворит. Они ведь не против имущественных
отношений, порождающих варварство, а лишь против варварства как такового.
Они поднимают свой голос против варварства, находясь в странах, где
господствуют те же имущественные отношения, но где мясники пока еще моют
руки, прежде чем принести мясо.
Громогласные обличения варварских порядков, может быть, и приносят
какую-то пользу на протяжении недолгого времени, пока слушатели убеждены,
что в их стране ничего подобного не случится. Некоторые страны пока еще в
состоянии сохранять господствующие в них отношения собственности с помощью
средств, которые не носят столь насильственного характера, как в других
странах. Демократия еще выручает их там, где другие страны уже не могут
обойтись без насилия, - она гарантирует частную собственность на средства
производства. Частная собственность монополий на заводы, шахты и землю
повсюду порождает варварские порядки, но в этих странах они не так бросаются
в глаза. Варварство становится явным в тот момент, когда защитить
монополистов может лишь прямое насилие.
Некоторые страны, где нет еще необходимости принести в жертву
варварским монополистам формальные гарантии гражданских прав, могут
разрешить себе такие вольности, как искусство, философия, литература и
другие приятные вещи. В таких странах особенно охотно выслушивают гостей,
которые ставят своей родине в вину отказ от этих приятных вещей.
Выслушивают, ибо рассчитывают, что это принесет им пользу в будущей войне.
Можно ли в этом случае утверждать, что познали истину те люди, которые во
всеуслышание требуют повести беспощадную борьбу против Германии, ибо "она в
наше время воистину превратилась в вотчину зла, в филиал преисподней и стала
страной антихриста!"? Едва ли! Правильней будет сказать, что это глупые,
беспомощные и вредные люди. Вывод из их болтовни только один: уничтожение
Германии, всей страны со всем ее населением. Ядовитые газы убивают всех на
своем пути - и правых и виноватых.
Безответственный человек, не знающий правды, изъясняется абстрактно,
высокопарно и неточно. Он болтает о "немцах" вообще, жалуется на "зло", и
слушающий его даже в лучшем случае не знает, что же делать. Может быть,
перестать быть немцем? А может быть, преисподняя исчезнет сама, если он
будет хорошим и добрым? Так же обстоит дело и с разговорами о варварстве,
проистекающем от варварства. Утверждают, что варварство порождается
варварством, а конец этому может положить лишь моральное совершенствование,
источником которого является просвещение. Все это общие фразы. Они не
заключают в себе никакого руководства к действию и, в сущности говоря,
обращены в пространство.
Подобные рассуждения указывают лишь на немногие звенья причинной цепи,
изображая определенные движущие силы как силы стихийные, непреодолимые.
Такие рассуждения, как мгла, скрывают силы, грозящие катастрофой. Но стоит
только лучу света проникнуть в эту мглу, как начнут вырисовываться люди -
истинные виновники катастрофы. Судьбы человеческие в наше время определяются
только людьми! Фашизм - это не стихийная катастрофа, причины которой кроются
якобы в самой "человеческой природе". Впрочем, даже стихийные бедствия можно
отображать способами, достойными человека, пробуждая его волю к борьбе.
После большого землетрясения, разрушившего Токио, многие американские
журналы поместили фотографии развалин города. Подпись под ними гласила:
"Сталь выстояла!" И в самом деле, прочтя эту надпись, читатель замечал на
фотографии среди развалин несколько уцелевших высоких зданий, которые сразу
не бросились ему в глаза. Несравненно большее значение, чем все возможные
описания землетрясения, будут иметь выводы инженеров-строителей, которые,
учтя смещение почвы, силу подземных толчков и максимальные температуры,
спроектируют здания, способные выдержать землетрясение. Тот, кто хочет
писать о фашизме и войне - катастрофах большого масштаба, но вовсе не
стихийных, - должен стремиться к тому, чтобы его правда имела практическую
ценность. Он должен показать, что эти катастрофы подготавливаются
собственниками средств производства и направлены против огромных масс
трудящихся, лишенных средств производства.
Чтобы действенно высказать правду о бесчеловечных порядках, нужно
вскрыть те их причины, которые можно предотвратить. Когда причины вскрыты,
против бесчеловечных порядков можно успешно бороться.

4. СПОСОБНОСТЬ ПРАВИЛЬНО ВЫБИРАТЬ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ СМОГУТ ДЕЙСТВЕННО

ИСПОЛЬЗОВАТЬ ПРАВДУ

Сложившиеся веками обычаи купли-продажи на рынке печатного слова, где
любые мнения и писания легко сбываются с рук, освободили пишущего от всякой
заботы за судьбу написанного. У писателя укоренилось представление, что его
заказчик или издатель посредничает между ним и остальным миром. "Мое дело -
говорить; имеющий уши да слышит", - так думал писатель. В действительности
же он говорил, а слышал его лишь тот, кто мог заплатить за это. Его слова
доходили не до каждого, а тот, кто слушал, далеко не все хотел услышать. Об
этом говорилось много, хотя и недостаточно. Здесь мне хочется только
подчеркнуть, что понятие "писать для кого-либо" превратилось ныне в "писать
вообще". Но правду нельзя "писать вообще", не обращаясь ни к кому. Писать
правду надо обязательно _для кого-либо_, а именно для того, кто сможет
применить ее на деле. И писатель и читатель приходят к познанию правды общим
путем. Истинно хорошее можно сказать, только если хорошо слышишь, и слышишь
истину. Высказывая правду и слушая ее, надо преследовать определенную цель.
Для нас, писателей, важно, кому мы говорим правду и от кого мы ее слышим.
Правду о нетерпимых порядках мы должны говорить тем, для кого они
наиболее нетерпимы, и узнавать ее мы должны от тех же людей. Обращаться надо
не только к людям определенных убеждений, но и к людям, убеждения которых
соответствовали бы условиям их жизни. Помните, что убеждения ваших
слушателей не всегда неизменны. Даже палачи могут прислушаться к вашему
голосу, если им перестанут платить или если их ремесло станет для них
опасным; люди меняются. Баварские крестьяне в свое время были против каких
бы то ни было переворотов, но когда их сыновья, сытые войной по горло,
вернулись с фронта и не нашли для себя места в родных деревнях, то убедить
их в необходимости переворота оказалось не столь уж трудным делом.
Пишущему правду важно найти нужный тон. Обычно принято говорить правду
тоном скорбным и всепрощающим - сразу видно, что говорящий и мухи не обидит.
Тот, кто в несчастье услышит такой тон, становится еще несчастнее. Подобные
люди, быть может, и не враги, но уж, во всяком случае, не соратники. Правда
должна быть воинствующей. Она поражает не только неправду, но и ее
носителей.

5. ХИТРОСТЬ, НЕОБХОДИМАЯ, ЧТОБЫ РАСПРОСТРАНЯТЬ ПРАВДУ

 ΛΛΛ     >>>   

Этому необходимому
Перевод э
КультурнаЯ политика и академиЯ искусств эта статья была напечатана в газете
Литературоведение Богданова О., Леонова С., Чертова В. Методика преподавания литературы