<<<     ΛΛΛ     >>>   

удалением среди восточных декораций, прежней независимостью я уже ничего не

сделаю... Я смирился литературно в том смысле, что иногда... даже... (каюсь,

каюсь и краснею этого чувства...) я подобно другим желал бы быть членом обществ

разных, принимать участие в юбилеях, в чтениях публичных, над которыми я всю

жизнь мою так смеялся и которые так презирал за то, что только у одного лишь

Тургенева находил наружность приличную для публичной поэзии.

Я вижу, что разные Аверкиевы, Авсеенки и т. п., живя как все и обивая пороги

редакций, составили себе хоть какое-нибудь имя и положение. Они литературные

utilitee[12], и хотя согласие помириться на подобной немощи и возможность хотя

бы мгновенной и преходящей зависти к подобным посредственностям я считаю в себе

лишь признаком усталости, минутами малодушия и эстетической изменой, хотя я

уважаю гораздо больше себя прежнего, себя удаленного и брезгающего медленным

выслуживанием в литературных кружках, однако... сказал я, что делать! сила

солому ломит. Мне нужно жить, наконец (т. е. существовать), и у меня есть

обязанности... Вот что я хотел сказать, вспоминая о том, что я больше прежнего

стал беспокоиться о том, как примет тот или другой из г. г. литераторов Право!

студентом даже я был на этот счет равнодушнее и спокойнее. Смолоду я даже жалел

беспрестанно то Каткова, то Кудрявцева, то мадам Сальяс, то, пожалуй, и самого

Грановского изредка, соболезновал, думая, как им должно быть жалко и больно, что

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Аксаков на это сказал ему с вежливо отеческим оттенком