<<<     ΛΛΛ   

Как известно, в основе большинства заговоров лежит схема пути из некоего локуса заказчика ритуала к тому истинному, сакральному центру, в котором по идее и осуществляется компенсация — покрытие некоего дефицита, исполнение желаний заказчика. В это благое ритуальное пространство, на пути к его центру, обладающему наибольшей «разрешительной» силой, втягивается многое и разное — и сакральное по исходному своему смыслу — церковь, храм, алтарь или заменяющий его камень (Латырь-камень, Алатырь-камень) и т. п., и то, что может находиться и в «бытовом» пространстве, но оказавшись в сакральном хронотопе, обретает соответствующий статус. Не все сакральное может определяться числом три. Так, оно неприменимо ни к Иисусу Христу (хотя ср. трехипостасность, отраженную в начальной формуле многих заговоров, — Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, № 253 и др.), ни к Пресвятой Богородице, ни к апостолам, ни к евангелистам, ни к папе римскому, ни к Миколаю Угоднику, неоднократно упоминаемым в заговорах, ни к святому отцу праведному Абраму (№ 253), Аврааму. Но оно применимо ко всему тому, что находится в поле сакрального. Ср.: Подают в три церкви поминание за упокой (№ 15);—На море на Окияне, на острове на Буяне стоит бел горючь камень, на том камне лежат три камня, на тех камнях стоят три гроба, в тех гробах три доски, на каждой доски три тоски; первая тоска убивалася, с телом разставалася; вторая тоска убивалася, с телом сопрягалася; третья тоска убивалася, в сердце вошла. К тем гробам девица (имя рек) приходила, от тех трех досок три тоски износила [...] (№ 15); — [...] в том вертепе сидит матерая жена на золотом стуле между троих дверей (№ 11); — [...] пойду из двери в двери в трое двери, из ворот в ворота, в трое ворота, в чистыя поля. На море на Окияне, на острове на Буяне стоят три кузницы. Куют кузнецы на четырех станках (№ 16); — Пойду я из дверей в двери, в трое двери, из ворот в ворота, в трое ворота, во чистое поле, под светел месяц, под красное солнце (№ 31); — [...] враг сатана, откачнись от раба (имя рек) за три двери, за четыре замка, и замкни все болезни за три двери, за четыре замка, аминь (№ 126); — с правой, со восточной стороны летят три врана, три брательника, несут трои золоты ключи, трои золоты замки (№ 154); — затворяйте меня тремя дверями железными, закладывайте тремя цепями железными, замыкайте меня тремя замками железными. И относите три ключа Христу на небеса на престол. Никто на небеса не взыдет, три ключа не возьмет, да некому так сделать, на небеса не ходить, трех ключей не брать, трех замков не отпирать, трех дверей не отворять [...] (№ 330); — Из моря, из-за горы, [...] выносила трои клещи железныя и вынимала жало от черного гада, от пестрой гадницы [...] (№186); — И учнут вас мучить, тремя пруты железными бити [...] (№ 103); —Держит Она [Мать Пресвятая Богородица. — В. Т.] во своей десной руке три прута: прут железный, прут медный, прут серебряный. [...] Ударю я третьим прутом белого мужа Жубрила (№ 298); — Приговаривая этот заговор, трут по больному месту тремя веретенами, сперва каждым отдельно, а потом всеми вместе (№ 98); — Сидит девица душа красная,

Пресвятая Богородица, в трои золотыя пяла шьет: шелкова нитка, золота иголка (№ 140); — Ключь: От печи Христовой, от Спасовой руки, Богородицын замок во гробе во Ерусалиме, в трех листах печатных, у Фомы да Еремы, у Христовых мучеников [...] (№ 139); — Вынь из этого раба три жала, чтоб у него не болело и не пухло, и не ломило (№ 178); — Флор и Лавр снимают со своей главы скипетр пред мою скотину, прогоняют злого, лихого ноктя и ссарки в гриву, из гривы в спину, из спины в окорока, из окороков в ноги, из ног в копыта, в три стражи, во землю, под травное тренье (№ 195); — Берут в чашку непитую воду: кладут в нее три горячие угля и щепоть соли и потом трижды взбрызгивают больному ноги, руки и спину, приговаривая [...] (№ 242); —Должно в трех банях трижды окачивать водою [...] (№ 218).

В сакральное пространство, восстанавливаемое по заговорным текстам, входят и природные объекты, нередко определяемые через число три, ср.: потом взять озими, добытой с трех полей, завязать ее в узелок и привязать узелок к змеиной головке, которая должна висеть на гайтане вместо креста [...] (№ 362); — Стану я, благословясь, пойду перекрестясь, из дверей в двери, в чистое поле, в чистом поле бегут три реки: первая Варварея, вторая Настасея, третья Парасковея (№ 95); — Под частыми ярыми звездами стоит гора белокаменна; из этой горы белокаменной бегут три ключа горючие [...] Попрошу у их с трех ключей горючих, с трех ключей кипучих воды для того, чтоб у раба Божия (имя рек) зажечь легкую печень и горячую кровь и ретивое сердце [...] (№ 17); — На море на Кияне, на большом острове на Буяне стоят три высокия дерева [...], а третие дерево Кипарис [...] (№ 81);—мне из ворот три тропы [...] третья тропа— на синее море, на восток солнца [...] соборная апостольская церковь, загорожена железным тыном [...] заперта тридцатью замками (№260); — круг моих ловушек и поставушек три тына железных, три тына булатных [...] (№ 309). И тын — то, что ограждает сакральное пространство от опасностей. Впрочем, и в «дурном» пространстве, заигрывая с силами тьмы, оказываются способы спасения. Так, в заговоре на приобретение неразменного рубля (№ 269) советуется спеленать черную кошку, пойти с нею в полночь в баню и сказать: На тебе ребенка, дай мне безпереводный целковый. После того должно бросить кошку в баню, выбежать, очертить около себя три круга крестом и положить его в середину с приговором: Чур! Примерно такого же рода совет дается и в заговоре № 285: А для убережения скота от хищных зверей, болезней и порчи. Для этого надо взять у скотины шерсти с передней и с задней ног, приговорить: И как задняя нога от передней не оставалася, и передняя задней не дожидалася, после чего, взяв небольшое дерево, расколоть его на четверо: две [части. — В. Т.] по сторонам, третью в испод, четвертую на верх, да положи промежь их тридевять камешков да мурашков, и обвяжи; возьми воск и шерсть в руку, положи на ворот образ Божий, топор волочи и около скота на посолонь обойди трижды [...] расклади огни, и как приговоришь шерсть, закатай и сомни в одно место с воском и положи треть в дерево, другую треть в замок, третию треть заверти в рог, древцо положи в дровяную кучу, замок запечатай иным воском и замкни, и ключь утопи в воду; образ положи над выпуском [...], сопроводив все это чтением пяти религиозных текстов, последний из которых «Иисусова молитва», после чего — выпусти скота.

Описание сакрального пространства в заговорных текстах было бы неполным, если упустить нередко выступающую в них Святую Троицу, трех ангелов, трех святителей и учителей, ср.: Ложусь я, раб Божий, спать на Сионских горах, во святой церкви; кладу три ангела в головах: одного подслушивать, другого подглядывать, третьяго подсказывать (№252);—Лажусь я спать на Сиенских гарах, три вангуля у галвах: один видя, другой слыша, третий усю правду мне скажа [...] (№ 251). Оба заговора — на вещий сон. Ср. также заговор на удачу в рыбном промысле (№ 321) — И здесь все святые апостолы и три святителя и учителя: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст честный [...]. Среди других персонажных троек, иногда поименованных, а в других случаях безымянных, ср.: в стречу мне, рабу Божию, три брата: Усыня, Бородыня да Никита Маментий. «Гой ecu, три брата, да вы куда идете, вы куда бредете?» [...] «Гой вы еси, три брата, не ходите на леса темные, на болота зыбучия, на реки текучия [...] (№ 2); — Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь из избы дверьми, из дверей воротами, в чистое поле заворами и змолюся трем ветрам, трем братьям: Ветр Мойсей, ветр Лука, ветры буйные, вихори! (№ 1); —Выйду я, раб Божий, на три розстани, и помолюся я трем братьям-ветрам: «Первый брат сток, второй брат сивер, третей брат лето! Внесите вы тоску и сухоту в рабицу Божью (имя рек) чтоб она, по мне, рабе Божьем (имя рек), тоснула и сохла, не могла бы без меня не дня дневать, не часа часовать [...]» (Там же); — На море на Океане, на острове Буяне живут три брата, три ветра, один северный, другой восточный, третий западный (№ 4); — На небе светел месяц, на море белый камень, в поле сырой дуб; когда эти три брата сойдутся, тогда мои зубы, всходитесь; аминь цынге, аминь ломоте [...] (№ 76); — На море на Океане, на острове на Буяне стоит сыр дуб; под тем сырым дубом сидит святой отец Пафнутий с тремя братиями [...] (№ 106); — с правой, со восточной стороны летят три врана, три брательника [...] (№ 154); — во святом море Окияне есть камень Латырь, на камне Латыре есть три брата родимые, три друга сердечные: един судит, другой дела отправляет, третий уроки заговаривает у меня, раба Божия (имя рек) [...] (№ 313). Но есть не только три брата, но и три сестры, ср.: Мария, Марфа, Палагея, три сестры Лазаря! Подите к брату своему Лазарю, и спросите его: не болят ли у него зубы, не ломят ли кости? (№ 70, ср. сходный заговор № 69, в котором имя Лазарь перекликается с именем камня Латырь, под которым лежит Лазарь); — Иисус рече: «Заклинаю вы, трясавицы, иже семь сестр дневныя и три дневныя [так!—В. Т.] [...] (№ 108); — На солнушном усходе, солнце светлое, земля праведная, вырос столб от земли до неба; на том столбу сидя, три красныя девицы, три родныя сестрицы [...] (№ 219). Но число три определяет и другие термины родства и свойства, социально-возрастного класса, ср.: На море на Окияне, на острове на Буяне сидит баба на камне, у бабы три дочери: первая с огнем, вторая с полымем, третья руду заговаривает и ломоту (№ 152); — На море на Окияне, на острове на Буяне стоит светлица, во светлице три девицы [...] (№ 151); — У нашего (имя рек) девять жен; после девяти жен восемь жен; [...] после четырех жен три жены; после трех жен две жены [...] (№ 205).

Наряду с образом брата-ветра (см. выше) в заговорах не раз появляется и женское соответствие в виде двукратного суточного явления зари/зарницы, зорьки (кстати, согласно народной примете, багровая заря — к ветрам). Заря зар(я)ница, красна девица, по лесу ходила, ключи потеряла; месяц видел, солнце скрало (вар.— красна сестрица). Данные типологического характера [ср. хотя бы ведийскую пару утренней зари и ночи в их персонифицированном виде как две девицы-сестры usasa-nakta, dual. 'Ушас и Накта' или naktosas, dual. 'Накта и Ушас', ср.: samano adhva svasror anantas tam anyanya carato devasiste \ na methete na tasthatuh sumeke ndktosasa samanasa virupe. RV I, 113, 3 «Общий путь у двух сестер, бесконечный. По нему странствуют они одна за другой, наученные богом. | Они не ссорятся, не останавливаются, (эти) две хорошо соразмеренные, Ночь и Ушас одного духа, (но) разного вида»; — nana cakrate yamya vapunsi tayor anyad rocate krsnam anyat \ syavi ca yad arusi ca svasaran. RV III, 55, 11 «Сестры-близнецы имеют разные краски: у одной из двух она сверкает, у другой — черная. | Черная и та, что алая, — две сестры». По существу, и прототип известной русской сказки «Зорька, Вечорка и Полуночка» (Афанасьев, № 140) в реконструкции предполагает, видимо, нечто близкое к ведийской ситуации, а именно соотнесение двух сестер (а не братьев!, как в сказке) Зорьки (: Ушас) и Полуночки (: Накта), ср. женск. род этих мужских имен], как и русские народные представления о связи утренней зари с вечерней, более того, об их сродстве, дают основания полагать, что и заговоры в чем-то существенном отражают сходные представления о заре/зоре, ср.: Говорить по три раза на три зори: утреннюю, вечернюю и утреннюю /?/ [№ 27], где повторение представляется логически неправомерным, если только вторую утреннюю зарю не понимать как ночь-полуночь или не видеть в приведенной формуле нечто аналогичное двум ведийским парам Ушас (утренняя заря) & Накта (ночь или вечерняя заря) и Накта (ночь) & Ушас (утренняя заря). Ср. также в майковском собрании характерный пример борьбы между дуализмом и тернарностью: Встану я (имя рек) [...] и стану я (имя рек) по три краты мытися и полоскатися, по три зари утренни и по три зари вечерни, и преговаривати: «[...] прихожу я к тебе по три зари утренни и по три зари вечерни с тоской тоскучей [...]» (№ 30); — Три вечерния зари наговаривать на воск [...] (№ 72); — Заговаривать три вечерния зори [...] (№ 73); — и стану я вас наказывать по три зари утренних и по три зари вечерних [...] (№ 106); —Ходить к чертополоху по три утренних и по три вечерних зари и, став на восток, говорить при этом [...] (№ 201).

Различения в заговорах двух (или трех) зорь имеет прямое отношение к представлениям об отмеченных, «переходных» временных отрезках, регулирующих и контролирующих времяпрепровождение человека в суточном цикле. Заговорное время различает «большое» и «малое» время, в целом совпадающее с годовым и суточным временем. Первое представлено в собрании майковских заговоров весьма скромно, ср.: У тех поклаж через три года приставники ино место — опившие люди, ино место — проклятые, а коли — и сами князи бесовские (№ 268); — Как солнце народится от матери родной, будет двух или трех лет и не возможет против матери не промолвить, не проглаголать, не запомнити [...] (№ 340). Более реально и актуально для заговорного сознания «малое», суточное время, ср.: Подают в три церкви поминание за упокой того человека, которому хотят нагнать любовную тоску, и потом в течение трех дней, выходя по утренним зорям, бросают на ветер горсть земли [...] (№ 15);—Женщину, разрешившуюся от бремени, нужно три первых дня водить в баню [...] (№ 50); —Потом кладут эту кору под матицу на три дня [...] (№ 119); — [...] запеки ту рану у раба Божия (имя рек), в три дни и в три часы [...] (№ 168). Счет на дни, ночи, утра и вечера, не говоря уж о часах как некоем минимальном кванте времени, относится уже к «малому» временному кругу. Ср. еще [...] и спустись, грыжа, к поясу и выйди мочею и шулятами на дресвян камень, и поживи три часа денных, и пойди, грыжа, с дресвяна камени на пустое место, в темное место [...] (№ 128); — Три сряду вечера, во время зори говорить по три раза (№ 205).

Другой тип квантования времени осуществляется словом раз. Оно бесспорно членит время, но, как правило, если нет специальных оговорок, длительность этого «раза» величина относительная, в заговорах не поддающаяся сколько-нибудь надежной хронометризации. Несколько примеров — Три раза проговорить и плюнуть (№ 82), т. е. три раза включиться в действие говорения (но не исключено, что и плевания); — [...] плюнув туда же три раза (№ 86), плевок как способ членения времени; — Возьми 8 веретен и положи все их по ряду [...] и перебирай их все три раза [...] (№ 99); — Ворожея приходит к больному три раза по зорям [...] (№ 109); — Три сряду вечера, во время зори говорить по три раза (№ 205; зоря как единица времени); — Три раза в бане выпариться [...] (№ 232); — Кто этот сон в день три раза проговорит, | С тем человеком будет ангел ходить (№ 246); — Нужно взять папку из муравейника и объехать с нею вокруг стада три раза, а потом [...] и сказать [...] (№ 287); — Чтобы вор не вышел из круга [...], должно взять из савана нитку и смерять ею длину мертвеца; обойти три раза около дома [...] потом нитку обернуть около палочки [...] и сказать следующее [...] (№ 352: от воров).

Счет как одна из важнейших особенностей заговора, как говорилось выше, представляет собою форму учета и контроля, которые, если их результаты удачны, приносят считающему удовлетворение, по меньшей мере известное успокоение (ср., в частности, подобную функцию перебора четок, в конечном счете из праслав. *cьto§ : *cisti, читать : с-читать). Одной из сфер счета в заговорах является человеческое тело, его состав (ср. праслав. *sъ-stavъ : *so§-stavъ 'сустав'), чаще всего части его «жесткой» конструкции, и опасности им грозящие от болезней, увечий, порчи, плотской немощи и т. п. Но об этом писалось в одной из ранних работ пишущего эти строки. Основной же вариант этого типа заговора представлен такими примерами, как — Летит ворон через синее море, несет в зубах иглу, в игле шелкова нитка, коею будет зашивать кровавую рану раба Божия (имя рек) от кщенаго, пораженного, молитвенного, от тридевять жил, от тридевять пажилков, от тридевять суставов, от тридевять суставчиков (№ 153); — Ты, змей лютый, золотая голова, выкинь свою жалу от рабы Божией (имя рек), от живота, от сердца, от третьей жилы, от третьяго пожилка, от третьяго сустава, от третьяго суставчика (№ 183), где речь идет о костной структуре и о крови, т. е. о том, что обеспечивает жизнь. К образу «змея лютого, золотой головы» уместно привести один пример из заговора, произносимого при отыскивании кладов и интересного, в частности, с исторической и религиозно-конфессиональной точки зрения: Из земли из поганския, из-за моря Астраханского ползет ползун змей Полоз. На том змее три главы, на главах три короны: первая корона казанская, вторая астраханская, третья сибирская. Ползет тот змей, выползает, к поклажам приставников назначает, православных не допускает. Возьму я, раб Божий, копье булатное, вооружусь честным святым крестом, пробожу я змее сердце булатным копьем, отопру я поклажи поганские златыим ключем; а и первая поклажа моя — град велик Казань, а вторая поклажа— матушка Астрахань, а третья поклажа — немощна Сибирь; а в казанской стране злато, серебро, в астраханской стране крупен жемчуг, а во сибирской стране честно каменье, соболиный мех (№ 263).

Три короны на трех головах змея, как бы представляющего враждебные московскому царству домены, могут показаться странными носителю сознания, порвавшему с фольклорной мифопоэтической традицией и отчасти вошедшему в круг исторических и политических проблем. В этой связи необходимо объяснить кажущееся противоречие с сакральностью числа три, как бы освящающей и слово, определяемое числом три. Конечно, три в этом случае определяет вещи, предельно противопоставленные «сакральному». Само это противопоставление отсылает к сфере «предельного», т. е. к максимальной степени удаленности от сакрального, взаимоисключенности. Но то, что одна сторона считает сакральным, другая считает вывернутым наизнанку представлением о сакральности. Нельзя забывать, что у представителей хтонического царства есть и/или должно быть свое «сакральное», как это засвидетельствовано в славянской традиции (не говоря уж о других) трехголовыми идолами (ср. также и одного из главных божеств полабских славян Триглава). Поэтому не приходится удивляться тому, что число три определяет и другие, с нашей точки зрения «отрицательные» сущности и понятия. Так что ситуация не исчерпывается тем, что число три определяет и то и это, и доброе и злое. Есть и действует также и иное направление, противоположная тенденция — захватить число три и возможные его коннотации и связи, усвоить их себе и только себе, не допуская в «свое» пространство того, что со «своей» точки зрения представляется «чужим». Приглядевшись к фактам внимательнее, можно заметить, что и в заговорах «темное» три встречается чаще, чем обычно полагают, — Под тем под белым Алатром камнем лежат три доски, а под теми досками три тоски тоскучия, три рыды рыдучия, и именно к ним обращен призыв этого, по сути дела, «черного» заговора (№ 14): «.Вставайте вы, матушки три тоски тоскучия, три рыды рыдучия, и берите свое огненное пламя; разжигайте рабу (имя рек) девицу, разжигайте ее во дни, в ночи и в полуночи, при утренней заре и при вечерней. Садитесь вы, матушки три тоски, в ретивое ея сердце, в печень, в легкая, в мысли и в думы, в белое лицо и в ясныя очи [...]».

Число три во многих мифопоэтических традициях основная числовая константа вертикальной структуры мира — верхнего (Небо), среднего (Земля), нижнего (Подземное царство). Эта структура «разыгрывает» тему целостности как синтеза всего предельно противоположного, и смысл Земли в посильном примирении крайностей. Интересно, что с какого конца ни подходи к этой трехчастной вертикали, Земля всегда оказывается иной, другой, второй, но она всегда в конечном счете образ центра, и ее нельзя поделить пополам именно в силу того, что она на космологической вертикали выступает как абсолютный центр, общий с центром такой же мировой горизонтали. И смысл этого центра лучше всего уясняется сюжетом Aarne 301 А, В, А-В, отчасти — 300 и 302 — от Ивана, «третьего» брата (Иван Третей, Третьяк, Иван Водович и др.) до ведийского Триты Аптьи, авестийского ?rita'ы, древнегреческого ????????'а и т. д. Все эти персонажи актуализируют идею динамичности, движения, энергии, развития, но и риска, опасности, тогда как персонажи горизонтального уровня — воплощение идей устойчивости, надежности, статичности. В свете этих различий становится понятным, почему числа три, семь, девять составляют в сумме более 60 % от всего числа встречающихся в сборнике заговоров Майкова чисел.

Когда четность оказывается бессильной, последний шанс ищут в нечетности. Впрочем, верно и обратное: важно знание своих преимуществ и своей ограниченности и умение в нужный момент уступать другому. Это умение и предполагает слаженную работу обеих этих систем — «четности» и «нечетности», — обеих соответствующих стратегий и эффективность ее результатов.

Продолжение следует.

 <<<     ΛΛΛ   

В заговорах существуют клишированные числовые фрагменты