<<<     ΛΛΛ     >>>   

С целью содействия развитию литературы и литературного языка, а также с целью направления развития в нужную правительству сторону создается специальное высшее научное учреждение—Академия Российская (в подражание Французской Академии в Париже). Учрежденная в 1783 г.. Академия стала основным научным центром изучения русского языка и словесности. Первым президентом ее была Е. Р. Дашкова (1783—1796), непременным секретарем—акад. И. И. Лепехин (1783—1802), известный натуралист и знаток русской народной речи. К XVIII в. относится самый значительный период в деятельности этого научного учреждения. В его составе работали выдающиеся писатели Г. Р. Державин, Д. И. Фонвизин, Я. Б. Княжнин, И. Ф. Богданович, В. В. Капнист; ученые С. Я. Румовский, А. П. Протасов, С. М. Котельников и др. Согласно уставу, задачей Академии являлось “вычищение и обогащение российского языка, общее установление употребления слов оного, свойственное ему витийство и стихотворение”. Главным научным предприятием этого учреждения был выпуск “Словаря Академии Российской” в 6 томах (1-е издание— 1789—1794 гг.). В словаре было собрано 43000 слов, он имел громадное значение в развитии русского литературного языка. Второе издание “Словаря...”, дополненное и расширенное до 51 000 слов, вышло в свет уже в начале XIX в. (1806—1822 гг.). Тогда же увидела свет и подготовленная Академией “Российская грамматика”, составленная П. И. и Д. М. Соколовыми, развившими научные взгляды М. В. Ломоносова. Это тоже способствовало развитию и нормализации русского литературного языка.

Изменение в общественном функционировании литературного языка рассматриваемой эпохи имело одним из последствий то, что церковнославянская речевая культура, господствовавшая в русском дворянском обществе еще в середине XVIII в., при Ломоносове и Сумарокове, постепенно утрачивает свое ведущее положение и сменяется западноевропейским, главным образом французским воздействием на речь дворянства, а через него и на язык всего общества. Французский язык—язык великих просветителей: Вольтера, Дидро, Руссо — в то время являлся наиболее лексически богатым и стилистически развитым языком Европы.

В литературных произведениях, написанных выдающимися писателями второй половины XVIII в., мы находим немало свидетельств указанных языковых процессов.

Так, Д. И. Фонвизин в “Чистосердечном признании” (1790 г.) на личном примере изображает, как провинциальный дворянин в годы его юности сначала изучал русский язык по сказкам дворового человека и по церковным книгам, а затем, попав в Петербург и устремившись “к великолепию двора”, убеждался, что без знания французского языка в аристократическом кругу столицы жить невозможно. Он писал: “Как скоро я выучился читать, то отец мой у креста заставлял меня читать. Сему обязан я, если имею в российском языке некоторое знание, ибо, читая церковные книги, ознакомился с славянским языком, без чего российского языка и знать невозможно”. “Стоя в партерах, — пишет Д. Фонвизин о первых годах пребывания в столице,—свел я знакомство с сыном одного знатного господина, которому физиономия моя понравилась, но как скоро он спросил меня, знаю ли я по-французски, и услышав от меня, что не знаю, то он вдруг переменился и ко мне похолодел: он счел меня невеждою и худо воспитанным молодым человеком, начал надо мною шпынять... но тут я узнал, сколько нужен молодому человеку французский язык и для того твердо предпринял и начал учиться оному”.

В произведениях Д. Фонвизина, в частности в ранней редакции “Недоросля”, мы находим изображение культурно-языкового расслоения в русском дворянском обществе той поры, борьбу между носителями старой речевой культуры, опиравшейся на церковнославянскую книжность, и новой, светской, европеизированной. Так, отец Недоросля, Аксен Михеич, высказывает свои мечты о том, чтобы “одумались другие отцы в чужие руки детей своих отдавать”. “Намеднись был я у Родиона Ивановича Смыслова и видел его сына... французами ученого. И случилось быть у него в доме всенощной, и он заставляет сына-то своего прочесть святому кондак. Так он не знал, что то кондак, а чтобы весь круг церковный знать, то о том и не спрашивай”. Между Аксеном Михеичем и Добромысловым (прообраз будущего Правдина) происходит следующая беседа о воспитании детей дворянства: “Аксен: Неужели-то ваш сын выучил уже грамоту?

Добромыслов: Какая грамота? Он уже выучился по-немецки, по-французски, по-итальянски, арифметику, геометрию, тригонометрию, архитектуру, историю, географию, танцевать, фехтовать, манеж и на рапирах биться и еще множество разных наук окончил, а именно на разных инструментах музыкальных умеет играть.

Аксен: А знает ли он часослов и псалтырь наизусть прочесть?

Добромыслов: Наизусть не знает, а по книге прочтет.

Аксен: Не прогневайся ж, пожалуй, что и во всей науке, когда наизусть ни псалтыри, ни часослова прочесть не умеет? Поэтому он и церковного устава не знает?

Добромыслов: А для чего же ему и знать? Сие предоставляется церковнослужителям, а ему надлежит знать, как жить в свете, быть полезным обществу и добрым слугою отечеству.

Аксен: Да я безо всяких таких наук, и приходский священник отец Филат выучил меня грамоте, часослов и псалтырь и кафизмы наизусть за двадцать рублев, да и то по благодати божьей дослужился до капитанского чину”.

Таким образом, традиционное церковнокнижное образование и воспитание сменяется светским, западноевропейским, проводниками которого были иностранные гувернеры. Хотя некоторые из них и не отличались высоким культурным уровнем, но в одном они всегда преуспевали: обучали своих питомцев непринужденно болтать на иностранных языках. Образно выражаясь, в последней трети XVIII в. в дворянских семьях Кутейкина и Цифиркина сменяют Вральман и мосье Бопре.

Дворяне, получившие французское воспитание, как впоследствии жаловался А. С. Шишков, “в церковные и старинные славянские и славяно-русские книги вовсе не заглядывают”.В журнале “Трутень” Н. И. Новиков сатирически представил молодую “щеголиху”, которой вздумалось приняться за старые русские книги: “Всьо Феофаны, да Кантемиры, Телемаки, Роллены, Летописцы и всякий едакой вздор... Чуть не провоняла сухой моралью..., честью клянусь, что я, читая их, ни слова не уразумела. Один раз развернула Феофана и хотела читать, но не было мочи: не поверишь, радость, какая сделалась. теснота в голове”.

В этих признаниях молодой столичной дворянки отчетливо” отражен тот жаргон, который получил в эти годы значительное распространение в дворянской общественной среде. Д. И. Фонвизин в комедии “Бригадир” (1766 г.), комически-сгущая краски, показывает языковое и культурное расслоение-русского дворянства. В его изображении речь различных групп” русского дворянского общества настолько различна, что он” порою даже не в состоянии понять друг друга. Бригадирша не понимает смысла условных метафор церковнославянского языка в речи Советника, вкладывая в них прямое, бытовое значение:

“Советник: Нет, дорогой зять! Как мы, так и жены наши, все в руце создателя: у него и власы главы нашея изочтены суть.

Бригадирша: Ведь вот, Игнатий Андреевич! Ты меня часто ругаешь, что я то и дело деньги считаю. Как же это? Сам господь волоски наши считать изволит, а мы, рабы его,. и деньги считать ленимся,—деньги, которые так редки, что целый парик волосов насилу алтын за тридцать достать. можно”.

В другой сцене бригадирша признается: “Я церковного-то” языка столько же мало смышлю, как и французского”.

Во втором действии пьесы с неменьшей комической заостренностью жаргон офранцузившихся “щеголей” и “щеголих”-противопоставляется просторечию дворян старшего поколения. Вот характерный диалог:

Сын: Моn реrе! Я говорю: не горячитесь.

Бригадир: Да первого-то слова, черт те знает, я не разумею.

Сын: Ха-ха-ха-ха, теперь я стал виноват в том, что вы по-французски не знаете”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Деятельность ломоносова по упорядочению терминологии была направлена в сторону ограничения
Распространившуюся в русском обществе петровской эпохи
Древнерусским письменным языком пользовалось как основное восточнославянское население киевского государства русских шахматов
Содержания тех произведений собственно содержания
Приспособленной к выражению немецкой идеалистической философской школы ф