<<<     ΛΛΛ     >>>   

Еще один близкий метафоре троп — персонификация. Это перенесение на неживой предмет функций живого лица. Одним, из признаков дегуманизации современного общества является выворачивание этого тропа и создание антиперсонификации. Люди получают статус вещей, в результате чего появляются такие строки: «Город-герой встретил товарища Зюганова хлебом и солью и девушками в национальном смоленском убранстве» (МК. 1996). Отстраненное, ироническое отношение к жизни в этом случае перерастает в откровенный цинизм.

Из устной публичной речи в язык газеты проникает аллегория — такой способ повествования, при котором буквальный смысл целостного текста служит для того, чтобы указать на переносный смысл, передача которого является подлинной целью повествования, например: «Ельцин бросал вызов судьбе. А она его вызов не принимала — такая капризная дама, уступала ему без боя. Может, не хотела связываться» (СР. 1996). Аллегория позволяет сделать мысль об абстрактных сущностях конкретной и образной.

Конкурирующим с метафорой тропом является метонимия — перенос имени с одной реалии на другую по логической смежности. Под логической смежностью понимают соположенность во времени или пространстве, отношения причины и следствия, означаемого и означающего и им подобные, например: «Как сообщил в понедельник в Вашингтоне офис вице-президента Альберта Гора...» (Изв. 1996).

Ученые установили, что существуют два принципиально различных типа мышления — метафорический и Метонимический, за которые отвечают разные полушария головного мозга. Тот или иной тип мышления может доминировать у разных авторов, однако не только этим объясняется распространенность метонимии в газете. Этот троп позволяет экономить речевые усилия, поскольку предоставляет возможность заменять описательную конструкцию одним словом: «офис» вместо «сотрудники офиса», «ранний Ельцин» вместо «Ельцин раннего периода своей политической карьеры». Этим свойством объясняется широкое распространение метонимии в разговорной, речи. Выбирая данный троп, журналист решает несколько задач: вносит в язык газеты черты неподготовленности, разговорности, экономит место на газетной полосе, конкретизирует мысль. Другая сторона метонимии — способность обобщать — тоже оказывается полезной для газеты, поскольку позволяет не указывать на конкретных лиц. Так, например, при описании авиакатастрофы журналист может воспользоваться словами «земля» и «борт» («Однако и «земля» и «борт» считали себя зрячими» (Изв. 1996)) вместо указаний на конкретных сотрудников наземных служб слежения за полетом и членов экипажа. Заложенная в метонимии способность к деперсонификации позволяет передавать шутливое или ироническое отношение к человеку, например: «Касса пришла» (П. 1996), — о человеке, выплачивающем деньги.

К метонимии очень близка синекдоха — перенос имени с целого на его часть и наоборот: «Над нашей территорией может беспрепятственно летать любой, кто достал «борт» и горючее» (Изв. 1996). Синекдоха этого типа может проникать в газету из жаргонов или создаваться автором в соответствии с его саркастическим отношением к тому, что он описывает. В том и в другом случае она снижает стилистический статус, речи. Другая разновидность этого тропа — синекдоха числа, т. е. указание на единичный предмет для обозначения множества или наоборот, — обычно повышает стилистический ранг высказывания, поскольку единичный предмет, соединяющий в себе черты многих подобных предметов, существует лишь как абстракция, идеальный конструкт, и умозрительный, идеальный мир описывается текстами высокого стиля: «Указ оптимисты расценивают как хороший импульс для ударного труда российского пахаря на весенней борозде» (Т. 1996).

Использование синекдохи числа при описании отрицательно оцениваемых событий придает повествованию иронический оттенок: «Оскудевшее российское поле в лучшем случае получит раз в 30 удобрений меньше, чем в прежние, благополучные весны» (Т. 1996).

Ироническая окраска может также создаваться антономазией — употреблением имени собственного в нарицательном значении или наоборот: «Примерно в то же время в Азове готовился к отъезду в неведомые Палестины некто Альберт Жуковский» (Изв. 1996).

Отстраненное ироническое повествование стало чуть ли не главной чертой альтернативной советской литературы. В процессе демократизации средств массовой информации образ независимого наблюдателя, не принимающего старой системы ценностей и не навязывающего своей, все подвергающего непредвзятому критическому анализу, появился на страницах печати. В связи с этим важную роль начинает играть антифразис — употребление слова или выражения, несущего в себе оценку, противоположную той, которая явствует из контекста. Так, в рассмотренном выше примере имя собственное «Палестина» с заложенной в нем высокой оценкой, (этот регион ассоциативно связан со святыми местами) употребляется вместо выражения «в неизвестном направлении», заключающего в себе отрицательную оценку. Антифразис имеет две разновидности: иронию (завышение оценки с целью ее понижения) и мейозис (занижение оценки с целью ее повышения). Так, фраза: «Короче, налицо некоторый повод для ликования крестьянства» (Т. 1996) — явно иронична, поскольку слово «ликование» относится к высокому стилю и содержит завышенную оценку того бытового явления, которое оно называет. Напротив, в предложении: «Мы (Эквадор. — Авт.) чувствуем свою вину за то, что банановая кожура очень часто появляется на московских улицах» (МК. 1996) — притворно занижена самооценка, т. е. читатель имеет дело с мейозисом.

Предельным, наиболее резким и жестким выражением иронии является сарказм: «Затем новенький кандидат в президенты вышел на улицу пообщаться в капелистый апрельский день с народом, часть которого охраняли спецслужбы, да так бдительно, что улица Куйбышева (Ильинка) была запружена спецмашинами и людьми в добротных черных пальто» (П. 1996).

Аллюзия в строгом смысле не является тропом или фигурой. Она представляет собой прием текстообразования, заключающийся в соотнесении создаваемого текста с каким-либо прецедентным фактом — литературным или историческим. Аллюзия — это намек на известные обстоятельства или тексты. Содержащие аллюзию высказывания помимо буквального смысла имеют второй план, заставляющий слушателя обратиться к тем или иным воспоминаниям, ощущением, ассоциациям. Текст как бы приобретает второе измерение, «вставляется» в культуру, что и породило термин «вертикальный контекст».

По содержанию аллюзии подразделяются на исторические и литературные. Первые строятся на упоминании исторического события или лица. Литературные аллюзии основаны на включении цитат из прецедентных текстов (часто в измененном виде), а также на упоминании названия, персонажа какого-либо литературного произведения либо эпизода из него. Встречаются и смешанные аллюзии, обладающие признаками как исторической, так и литературной аллюзии: «После августа девяносто первого в одно мгновение не стало трех китов, на которых все держалось: рухнула партия, развалилось союзное государство, приказала долго жить социалистическая ориентация. Все смешалось в России» (OR 1993).

В газетных текстах используются следующие разновидности литературной аллюзии:

1. Литературные цитаты-реминисценции, имена персонажей, названия произведений и т. д.: «Человек — это звучит горько» (КП. 1995); «Все счастливые жители нашей деревни похожи друг на друга, а несчастные? Каждый «по-своему» (Изв. 1996).

2. Видоизмененные высказывания ученых, политиков, деятелей культуры и т. д.: «Возникла почти революционная ситуация, когда низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут управлять . никак. Ни по-старому, ни по-новому» (КП. 1995).

3. Библеизмы (факты, имена, фразы из Ветхого и Нового. Завета): «Служба воздушного движения грубо нарушила наставления по производству полетов — своего рода «Отче наш» авиаторов» (Изв. 1996).

4. Цитаты, в том числе трансформированные, из популярных песен: «Любимый урка может спать спокойно» (КП. 1993); «Что ж в июне капитан может стать майором» (Изв. 1996).

5. Измененные названия теле- и видеофильмов, фразы из популярных фильмов и телепрограмм, рекламы: «Виртуальный офис — это реальность» (МН. 1996); «Внимание: всем послам!» (МК. 1993); «Куриные окорочка все-таки полетят в Россию» (Изв. 1996).

6. Трансформированные крылатые выражения: «Теперь все будет просто: пришел, увидел, поменял» (МК. 1996); «Третья сила» умерла. Да здравствует «Третья сила»?» (МК. 1996).

7. Названия живописных полотен, скульптур и других произведений искусства: «Однако юные бойцы оппозиции отвергают насилие и уверяют, что не возьмут в руки оружие пролетариата» (Изв. 1996); «Перекуем Иванов на Абаев» (МК. 1996).

Разумеется, здесь перечислены далеко не все разновидности литературной аллюзии. Но и по приведенным примерам видно, что вертикальный контекст в печати нередко строится из компонентов так называемой массовой культуры. Это вполне естественно для данной сферы общения: пресса ориентирована на массового адресата. Последнее, несомненно, сказывается на «качестве» аллюзий: ведь для того, чтобы разгадать «аллюзийный ребус», нужно понять смысл аллюзии и хотя бы приблизительно знать ее источник.

И все же в печати часто встречаются сложно построенные, эстетически привлекательные, насыщенные глубоким смыслом аллюзии. Такие аллюзии чаще всего многофункциональны: они раздвигают временные рамки и расширяют культурное пространство текста; обогащают его смысловыми и эмоциональными оттенками (в том числе создают предпосылки для возникновения у читателя разнообразных ассоциаций); служат средством выражения оценки и создания комического эффекта; используются для усиления аргументации; наконец, способствуют формированию имиджа журналиста как человека высокой культуры, ср.: «Звезда, под которой родился будущий член Политбюро, оказалась пятиконечной, красной и счастливой. Он принадлежал к первому чисто советскому поколению, с младых ногтей убежденному в том, что учение Маркса всесильно, потому что верно, а верно, потому что всесильно» (МН. 1994). Типично аллюзийный прием — «расширение» известного ленинского высказывания о марксизме путем перестановки слов, обозначающих причину и следствие, — значительно модифицирует смысл фразы и придает ей характер иронической оценки.

Как и вообще в прессе, в сфере создания и использования аллюзий в печати наряду с тенденцией к экспрессивности (которая здесь, несомненно, является ведущей) действует и тенденция к стандартизованности. Создаются своего рода аллюзийные стереотипы, которые с небольшими видоизменениями (или вообще без изменений) тиражируются разными изданиями: «Любимый урка может спать спокойно» (КП. 1993) — «Любимый город может спать спокойно?» (Изв. 1996); «Сколь бы фантастически много денег ни было — Боливар не вынесет двоих» (КП. 1994) — «Боливар не вынесет двоих» (заголовок: МК. 1995). Все сказанное об аллюзиях еще раз подтверждает вывод В. Г. Костомарова о природе языка, прессы: «Явным отличием газетного языка служит то, что вследствие высокой и интенсивной воспроизводимости отдельных вырабатываемых средств языка он как раз не претендует на их закрепление и, напротив, императивно тяготеет к их непрерывному обновлению» [14, 257].

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

К проблеме классификации функциональ­ных стилей на интралингвистической основе основные понятия
Пиотровского о некоторых стилистических категориях
Первого высказывания б
Не знаю ну сахар конечно и технология особая телефонные разговорыособенность телефонного разговора
Виды красноречия выделяются в зависимости от сферы коммуникации