<<<     ΛΛΛ     >>>   

Самое важное место среди тропов занимает метафора - перенос имени с одной реалии на другую на основании замеченного между ними сходства. Способность создавать метафоры - фундаментальное свойство человеческого сознания, поскольку человек познает мир, сопоставляя новое с уже известным, открывая в них общее и объединяя общим именем. С метафорой связаны многие операции по обработке знаний - их усвоение, преобразование, хранение и передача.

Кроме того, метафора служит одним из способов выражения оценки, а нередко приобретает статус аргумента в споре с оппонентами или при их обличении (по определению Н. Д. Арутюновой, "Метафора - это приговор без суда").

Негативная оценка при использовании метафоры формируется за счет тех неблагоприятных для объекта метафоризации ассоциаций, которые сопровождают восприятие созданного автором образа: "С другой стороны, надо признать, что в общественном смысле деятельность "Правды", и "СР", и "Завтра" не совсем бесполезна: она канализирует накопившиеся в стране эмоциональные нечистоты. Конечно же, такая односторонность сантехнического сервиса возможна до определенной поры. Использование этой системы для подачи питьевой воды и позитивных идей не подходит" (Богомолов Ю. Печатный голос оппозиции: признаки мутации // МН. 1996. 25 авг. - 1 сент. № 34).

Образы, в которых осмысливается мир, как правило, стабильны и универсальны внутри одной культуры, что дало возможность американским исследователям Дж. Лакоффу и М. Джонсону выделить их и описать. Это образы вместилища, канала, машины, развития растения или человека, некоторых форм человеческой деятельности, такой простейшей, как двигательная (например, моргать, хлопать, скакать), или более сложных (строить, выращивать, воевать). Политика как неуловимое соединение умственной, речевой и социальной деятельности человека осмысляется в тех же базовых образах: машины и механизмов ("ритм колебаний политического маятника", "предвыборная машина", "нейтронные ускорители реформ"), дороги как частного случая метафоры "канала" и связанных с ней средств передвижения ("президентская гонка",, "обочина жизни"), растения ("ростки демократии", "корни национального конфликта"), войны ("план торпедировался", "взрыв недовольства", "экономическая блокада"), более честной борьбы - спортивной ("политический Олимп", "вступил в игру его главный соперник"). Наконец, особую роль в осмыслении политики как неискренней деятельности играет метафора театра или цирка ("политическая арена", "политический фарс", "политический сценарий", "закулисные маневры"). Ломка общественной и экономической жизни часто приводит к изменению характера базового образа. Так, "броненосец брежневской экономики" сменяется "клячей российской экономики". Несмотря на то что образ от многократного употребления метафоры стирается, связанная с ним положительная или отрицательная оценка сохраняется, поэтому для одних и тех же явлений газеты разных направлений выбирают разные базовые образы, например, распад СССР демократическая пресса называет "делением счетов в коммунальной квартире", а коммунистическая - "метастазами суверенитетов". Доля тех или иных базовых образов в осмыслении политической ситуации в стране в разные эпохи может меняться. Так, при тоталитарных режимах возрастает роль военной метафоры, и этот факт не только отражает протекающие в обществе процессы, но и побуждает человека к деятельности в русле избранной метафорики. Как утверждают Дж. Лакофф и М. Джонсон, всей нашей деятельностью управляют нами же созданные метафоры. Поэтому журналист должен относиться к выбору метафорического обозначения так же, как шахматист относится к выбору хода.

Для общества, которое находится в стадии реформирования, сопровождающегося кризисными явлениями, типична метафора "болезненного состояния" или "медицинская метафора", получившая широкое распространение на страницах современной российской прессы: "паралич (импотенция) власти", "метастазы насилия", "вирус необольшевизма" и др. В некоторых случаях развернутые метафоры этого типа лежат в основе организации целых текстов: "Итак, мы <...> мягко говоря, доходим. Болячек накопилось столько, что удивительно, как еще дышим. Тут вам и гиперинфляционный криз, и энергетическая кома, и раковая опухоль коррупции, и эпидемия преступности. Не говоря уж о националистических психозах, недержании власти и истощении центральной нервной системы управления" (Хургин А. Необратимый процесс лечения // МН. 1994. 20-27 марта).

Метафора может быть не только средством познания мира, но и украшением в речи. Даже стертые метафоры иногда осознаются журналистами как чересчур образные для газетного стиля. В этом случае в качестве, "извинения" за неуместное употребление эстетикогенного слова авторы используют кавычки, например: "Добавим к этому все рыбное многообразие морских "огородов", которые грабили браконьеры" (Изв. 1996); "Но чтобы стать действительно демократической оппозицией, "Яблоко" должно решительно спуститься с элитарно-политических "высот" в социальные "долины"..." (МН. 1996); "Полуостров оказался прочно привязанным к украинской "колеснице" (П. 1996).

Неверное понимание демократии как ослабления контроля, в том числе и за формой выражения мысли, привело к распространению в языке газеты физиологической метафоры типа "импотенция силового фактора" (З. 1996). Грубая и бранная лексика намного экспрессивнее разговорной и даже жаргонной, так что физиологическая метафора прежде всего отражает накал страстей в обществе, однако журналистам не следует забывать, что соблюдение этических норм является важным принципом в любой цивилизованной стране.

К распространенным стилистическим ошибкам относится нарушение семантической сочетаемости между метафорической номинацией и связанными с нею словами. Необходимо, чтобы в словосочетании устанавливалась связь не только с переносным, но и с буквальным значением слова. Некорректны высказывания типа: "Ельцин выступил со своей предвыборной платформой" (МК. 1996), поскольку в буквальном значении слово "платформа" не сочетается со словом "выступать". Оживление стертых метафор, дающее интересные результаты в художественной литературе (например, у Маяковского банальное "время течет" трансформируется в "Волгу времени"), в газете не всегда оказывается уместным, особенно если название природного явления привлекается для обозначения сугубо бытовых ситуаций, как, например, возникшее из метафоры "лед тронулся" высказывание: "На замерзшей реке жилищных проблем начался ледоход" (МК. 1996). В этом случае вместо ожидаемого эффекта - поэтизации жилищных проблем - происходит обратное - депоэтизация ледохода. В отличие от поэта журналисту не нужно совершать переворотов в метафорике, однако это не означает снижения требовательности к языку.

Широко распространен в языке газеты каламбур, или игра слов, - остроумное высказывание, основанное на одновременной реализации в слове (словосочетании) прямого и переносного значений или на совпадении звучания слов (словосочетаний) с разными значениями, например: "Коммунистам в Татарстане ничего не светит, даже полумесяц" (Изв. 1996).

Вовлекая читателя в игру, журналист будит в нем интерес к своей речевой деятельности, проявляет себя как языковая личность и делает заявку на лидерство. Как и в любой другой ситуации, лидер может быть положительным или отрицательным героем. Употребляя грубые и откровенно пошлые каламбуры типа: "Отныне мы сможем вступить со всем миром прямо на улице в открытую связь. Телефонную, конечно" (МК. 1996), журналист явно нарушает нормы общения.

Еще один близкий метафоре троп - персонификация. Это перенесение на неживой предмет функций живого лица. Одним, из признаков дегуманизации современного общества является выворачивание этого тропа и создание антиперсонификации. Люди получают статус вещей, в результате чего появляются такие строки: "Город-герой встретил товарища Зюганова хлебом и солью и девушками в национальном смоленском убранстве" (МК. 1996). Отстраненное, ироническое отношение к жизни в этом случае перерастает в откровенный цинизм.

Из устной публичной речи в язык газеты проникает аллегория - такой способ повествования, при котором буквальный смысл целостного текста служит для того, чтобы указать на переносный смысл, передача которого является подлинной целью повествования, например: "Ельцин бросал вызов судьбе. А она его вызов не принимала - такая капризная дама, уступала ему без боя. Может, не хотела связываться" (СР. 1996). Аллегория позволяет сделать мысль об абстрактных сущностях конкретной и образной.

Конкурирующим с метафорой тропом является метонимия - перенос имени с одной реалии на другую по логической смежности. Под логической смежностью понимают соположенность во времени или пространстве, отношения причины и следствия, означаемого и означающего и им подобные, например: "Как сообщил в понедельник в Вашингтоне офис вице-президента Альберта Гора..." (Изв. 1996).

Ученые установили, что существуют два принципиально различных типа мышления - метафорический и Метонимический, за которые отвечают разные полушария головного мозга. Тот или иной тип мышления может доминировать у разных авторов, однако не только этим объясняется распространенность метонимии в газете. Этот троп позволяет экономить речевые усилия, поскольку предоставляет возможность заменять описательную конструкцию одним словом: "офис" вместо "сотрудники офиса", "ранний Ельцин" вместо "Ельцин раннего периода своей политической карьеры". Этим свойством объясняется широкое распространение метонимии в разговорной, речи. Выбирая данный троп, журналист решает несколько задач: вносит в язык газеты черты неподготовленности, разговорности, экономит место на газетной полосе, конкретизирует мысль. Другая сторона метонимии - способность обобщать - тоже оказывается полезной для газеты, поскольку позволяет не указывать на конкретных лиц. Так, например, при описании авиакатастрофы журналист может воспользоваться словами "земля" и "борт" ("Однако и "земля" и "борт" считали себя зрячими" (Изв. 1996)) вместо указаний на конкретных сотрудников наземных служб слежения за полетом и членов экипажа. Заложенная в метонимии способность к деперсонификации позволяет передавать шутливое или ироническое отношение к человеку, например: "Касса пришла" (П. 1996), - о человеке, выплачивающем деньги.

К метонимии очень близка синекдоха - перенос имени с целого на его часть и наоборот: "Над нашей территорией может беспрепятственно летать любой, кто достал "борт" и горючее" (Изв. 1996). Синекдоха этого типа может проникать в газету из жаргонов или создаваться автором в соответствии с его саркастическим отношением к тому, что он описывает. В том и в другом случае она снижает стилистический статус, речи. Другая разновидность этого тропа - синекдоха числа, т. е. указание на единичный предмет для обозначения множества или наоборот, - обычно повышает стилистический ранг высказывания, поскольку единичный предмет, соединяющий в себе черты многих подобных предметов, существует лишь как абстракция, идеальный конструкт, и умозрительный, идеальный мир описывается текстами высокого стиля: "Указ оптимисты расценивают как хороший импульс для ударного труда российского пахаря на весенней борозде" (Т. 1996).

Использование синекдохи числа при описании отрицательно оцениваемых событий придает повествованию иронический оттенок: "Оскудевшее российское поле в лучшем случае получит раз в 30 удобрений меньше, чем в прежние, благополучные весны" (Т. 1996).

Ироническая окраска может также создаваться антономазией - употреблением имени собственного в нарицательном значении или наоборот: "Примерно в то же время в Азове готовился к отъезду в неведомые Палестины некто Альберт Жуковский" (Изв. 1996).

Отстраненное ироническое повествование стало чуть ли не главной чертой альтернативной советской литературы. В процессе демократизации средств массовой информации образ независимого наблюдателя, не принимающего старой системы ценностей и не навязывающего своей, все подвергающего непредвзятому критическому анализу, появился на страницах печати. В связи с этим важную роль начинает играть антифразис - употребление слова или выражения, несущего в себе оценку, противоположную той, которая явствует из контекста. Так, в рассмотренном выше примере имя собственное "Палестина" с заложенной в нем высокой оценкой, (этот регион ассоциативно связан со святыми местами) употребляется вместо выражения "в неизвестном направлении", заключающего в себе отрицательную оценку. Антифразис имеет две разновидности: иронию (завышение оценки с целью ее понижения) и мейозис (занижение оценки с целью ее повышения). Так, фраза: "Короче, налицо некоторый повод для ликования крестьянства" (Т. 1996) - явно иронична, поскольку слово "ликование" относится к высокому стилю и содержит завышенную оценку того бытового явления, которое оно называет. Напротив, в предложении: "Мы (Эквадор. - Авт.) чувствуем свою вину за то, что банановая кожура очень часто появляется на московских улицах" (МК. 1996) - притворно занижена самооценка, т. е. читатель имеет дело с мейозисом.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Интеллектуальными возможностями участников
Филология Граудина Л., Ширяев Е. Культура русской речи. Учебник для вузов 2 произведения
Восклицательный знак в таких высказываниях это способ привлечь внимание читателя
Значительное влияние на отбор языковых средств оказывают