<<<     ΛΛΛ     >>>   

Вначале известие о возникновении новых нбрманнских государств на юге Италии сильно встревожило римских первосвященников, и в 1053 году папа Лев IX даже выступил против них со своей армией, которая, однако, была разгромлена в сражении при Чивитате. Сам Лев попал в плен, но норманны обращалась с ним весьма уважительно, поскольку именно от него зависело их законное утверждение на престоле и желанная коронация. Сообразив, что новые монархи могут помочь ему в борьбе с неукротимыми германскими императорами, римские понтифики изменили свою политическую линию. Папа Николай II – по совету уже известного нам Шльдебранда, будущего папы Григория VII, – благословил два новых норманнских королевства – Апулии и Сицилии – в обмен на признание его сюзеренитета (верховенства) и обязательство оказывать военную поддержку Ватикану. И опять по совету Гильдебранда папа Александр II вручил норманнским и французским рыцарям, сражавшимся с мусульманами за Сицилию, специальные штандарты и ин-дульгенции с отпущением всех грехов. Эта расчетливая политика принесла свои плоды, когда норманны во главе с Робертом Гвискаром вырвали Гильдебранда из рук его жестокого врага, германского императора Генриха IV. Однако сами норманны вызывали у римского населения столь сильное неприятие, что папа был вынужден покинуть Рим и перебраться сначала в Монте-Кассино, а затем в Салерно, где и скончался. В предсмертной записке он утверждал, что предпочел закончить свои дни в изгнании лишь по причине «безмерной любви к справедливости и ненависти к беззаконию».

Провозглашенный Григорием VII приоритет папской власти не только над духовенством, но и светскими правителями укрепил среди западноевропейских католиков чувство ответственности за судьбы всего христианства. Одной из его самых желанных, но неосуществленных идей была организация военного похода против мусульман под эгидой Ватикана. Угольки исламской угрозы продолжали тлеть у самых границ Рима, и папы не могли равнодушно смотреть, как Византия борется с мусульманами на «восточном фронте». Помимо прочего, в основе этой идеи лежало извечное соперничество Рима с византийской Грецией. И дело было даже не в том, что византийские императоры подчас намеренно попустительствовали врагам, которые досаждали католикам; сами папы часто действовали с неменьшим вероломством. Но греков считали предателями христианства, погрязшими в разврате и духовном разложении, охватившем весь восточный мир. Византийские императоры использовали евнухов не только как охранников своих жен, но и как важных государственных и церковных служащих – для них были закрыты лишь четыре области управления, – поэтому многие честолюбивые родители с готовностью кастрировали своих юных сыновей как само собой разумеющееся. Итальянский епископ Лиупранд Кремонский, которого император Оттон I направил с дипломатической миссией в Константинополь, писал, что это «город, заполненный ложью, вероломством, мошенничеством и жадностью, пропитанный алчностью и тщеславием». Однако в любых суждениях по поводу столицы Ви- зантии, исходящих от западноевропейцев, несомненно, всегда можно обнаружить явное чувство досады по поводу византийского высокомерия и самодовольства, а кроме того – зависти к метрополии, которая намного превосходила Рим по размерам и роскоши, которую еще никогда не грабили варварские орды и которая, несмотря на довольно суровую политику властей, представляла собой глубоко религиозное общество, где высоко ценились интеллектуальные способности, а необразованность среди представителей как среднего, так и высшего сословий всячески порицалась.

Иными словами, Византийская империя, несмотря на постоянное влияние восточной культуры, сохранила намного больше могущества, присущего единой Римской империи ан-тичных времен, чем ее западная часть. Там сохранилась система платной гражданской службы и дисциплинированная профессиональная армия. В отличие от западноевропейских войск, состоящих из разрозненных и часто неуправляемых индивидуумов, собираемых от случая к случаю и на ограниченный период, регулярные вооруженные силы Византии были обучены выполнению сложных маневров по команде опытных полководцев, искушенных в военной тактике и стратегии. Самое процветающее в мире государство к тому моменту имело и самую сильную армию.

Глубокая пропасть, образовавшаяся между западной и восточной ветвями христианства по вопросу, кому из патриарших престолов принадлежит заслуженное первенство и религиозный вассалитет недавно обращенных народов, таких как болгары, остается до сего дня. Помимо этого, накопилось много принципиальных разногласий по конкретному толкованию христианского вероучения – и не только по вопросу о знаменитой филиокве[9], в сути которой, пожалуй, разбирались лишь наиболее эрудированные богословы, но, что более важно с практической точки зрения, относительно почитания изображений Христа и святых. В VIII веке восточные императоры неожиданно приняли позицию мусульман, согласно которой поклонение иконам сродни идолопоклонству и посему должно быть запрещено. Вспыхнувшие в результате разногласия на целое столетие погрузили Византию в иконоборческую лихорадку, сопряженную с жестоким насилием и взаимными обвинениями двух христианских церквей в ереси. Римские папы жестко осудили восточных иконоборцев; если бы тем удалось добиться своего, то в самом зародыше было бы уничтожено изобразительное искусство – одно из самых ярких проявлений западной цивилизации – и не было бы ни Фра Анжелико, ни Рафаэля, ни Леонардо да Винчи. Новый конфликт резко обострил и без того напряженные отношения между двумя церквами. Критической точкой стал 1054 год, когда католический и православный патриархи, обменявшись проклятиями, отлучили друг руга от церкви.

Однако практически с самого начала военно-политического противоборства Византии с исламом у латинян не было сомннений, что они должны поддержать братьев-христиан на Востоке. В результате первой волны мусульманских завоеваний граница между Византийской империей и Абассидским халифатом со столицей в Багдаде пролегла по Таврским горам – севернее Антиохии, в южной оконечности Малой Азии. В начале X века имперские войска под командованием двух армянских полководцев начали кампанию по изгнанию арабов с захваченных территорий. В результате ими были освобождены Кипр и Северная Сирия, включая город Алеппо. Хотя Иерусалим по-прежнему оставался в руках египетских халифов из рода Фатимидов, византийцам удалось вернуть себе значительно более крупный город, Антиохию – резиденцию православного патриарха. К 1025 году Византийская империя простиралась от Мессинского пролива и северной Адриатики на западе до реки Дунай и Крымского полуострова на севере и городов Мелитина и Эдесса за рекой Евфрат – на востоке.

Однако достигнутое Константинополем военное превосходство не было достаточно подкреплено изнутри. Резкий рост земельных владений крупных имперских магнатов со-провождался одновременным обнищанием класса мелких землевладельцев в провинции Анатолия (современная Турция), которая издревле поставляла воинов для византийской армии, и неизбежным увеличением доли наемников. Тем временем с Востока на империю накатилась вторая мощная волна исламской экспансии в лице турок-сельджуков.

Долгое время кочевое племя сельджуков промышляло грабежами и разбоями в центральноазиатских степях, а в X веке они оккупировали территорию Багдадского халифата и приняли ислам, провозгласив себя вождями мусульман-суннитов. Последовавшая за этим новая эмиграция родственных племен из Туркмении, чьи интересы удачно смешались с религиозным фанатизмом и любовью арабов к грабежам, еще больше обострила хищнические инстинкты мусульман, которые снова направили свои взоры на восточные окраины Византии.

В 1071 году войско сельджукского султана Алп-Арслана (Храброго Льва) около озера Ван столкнулось при Манцикерте с огромной византийской армией под началом императора Романа IV Диогена, состоявшей преимущественно из наемников. Несмотря на численное превосходство, византийцы потерпели поражение, а сам император был взят турками в плен. После этого уже ничто не могло остановить вторжение, сельджуков в Малую Азию, ив 1081 году они захватили Никею, находившуюся всего в 150 километрах от Константинополя, и сделали ее столицей новой провинции, которую глумливо назвали Римским султанатом.

Силы Византии были ослаблены, поскольку приходилось воевать сразу на два фронта. В том же году, когда состоялась битва при Манцикерте, город Бари, их последний оплот в Италии, пал под ударами норманнов из Сицилии. После победы сицилийский король перебрался с войском на другой берег Адриатического моря, захватил византийский порт Дуррес, собираясь двинуться на Фессалоники (Северная Греция). У византийцев уже не оставалось сил, чтобы его остановить. Их головной болью оставалась Малая Азия, удерживаемая турками-сельджуками, на это постоянно отвлекалась половина их сил. Некогда огромная и могучая, Восточная Римская империя сжалась до размеров маленькой Греции, оказавшись под угрозой полного уничтожения. И в этот критический момент византийцам пришла в голову удачная мысль – посадить на трон своего талантливого полководца Алексея Комнина. Им помогло само провидение – как раз в это время скончались предводитель норманнов Роберт Гвискар и султан Алп-Арслан. И все-таки империи по-прежнему угрожала опасность, и Алексей обратился за помощью к братьям-христианам на Западе.

Первым, с кем он вступил в контакт, был граф Роберт Фландрский, который в 1085 году направил в Константинополь небольшой отряд рыцарей. Вероятно, именно Роберт и подсказал Алексею, что в Западной Европе теперь власть фактически сосредоточилась в руках папы римского, а не императора. И весной 1095 года на церковный Собор в Пьяченце (Северная Италия) прибыла представительная делегация из Византии.

Председательствовавший на Соборе папа Урбан II до вступления на трон носил имя Одон Лажерийский и происходил из рода мелкопоместных бургундских дворян, живших в городке Шатильон-на-Марне. Таким образом, он рос и воспитывался в тех же местах, что и главные идеологи клюнийских реформ, а потому достаточно глубоко проникся их взглядами. Обучался богословию он в кафедральном училище города Реймса, у преподобного Бруно, который в 1084 году основал монастырь неподалеку от Гренобля в альпийском местечке Шартре (лат. Саrtasia; отсюда и произошло звание ордена картезианцев). Там же в Реймсе Одон Лажерийский был рукоположен в священники и дошел по служебной лестнице до настоятеля собора, но в 1070 году неожиданно покинул этот пост, постригся в монахи и стал служить в Клюнийском аббатстве. Некоторое время он служил приором под началом аббата Гуго, но был отозван в Рим, где Гильдебранд, будущий папа Григорий VII, назначил его кардиналом-епископом Остии. В 1088 году его избрали папой под именем Урбана II.

Будучи весьма учтивым, доброжелательным и прекрасно воспитанным человеком, он снискал не меньшее уважение, чем его предшественник Григорий VII, но в тех сложных политических обстоятельствах проявил намного больше изобретательности в укреплении папского авторитета. Очередной шаг к примирению с Византией он сделал в 1089 году на Соборе в Мельфи, где провозгласил запрет на отлучение императора Алексея от церкви, за что был вознагражден аналогичными ответными действиями Константинополя. Достижение этого соглашение подвигло Алексея на то, чтобы обратиться к латинской церкви за прямой помощью. Направленный им посол выступил нз Соборе в Пьяченце, где католические иерархи внимательно выслушали его яркие описания страданий и притеснений их восточных братьев-христиан. По завершении Собора епископы разъехались по своим приходам с твердым осознанием смертельной угрозы со стороны «неверных», а сам Урбан отправился во Францию – теперь он отчетливо понимал свою огромную ответственность как наместника святого Петра за судьбу всей христианской церкви.

Переправившись через Альпы, Урбан II вначале посетил Валанс на реке Рона, затем город Ле-Пюи, где встретился с другим известным прелатом – епископом Адемаром Монтейльским. Адемар, за несколько лет до этой встречи побывавший в качестве богомольца в Иерусалиме, поделился своими впечатлениями. После Ле-Пюи папа Урбан призвал всех католических епископов прибыть на церковный Собор в Клермоне в ноябре того же года. Затем он побывал на юге Франции, в Нарбонне, расположенном всего в полутора сотнях километров от Пиренейских гор, по другую сторону которых находились мусульманские владения. Провансом в то время правил опытный борец с испанскими сарацинами Раймунд де Сен-Жиль, граф Тулузский и маркиз Прованский. Далее Урбан проехал вдоль средиземноморского побережья до города Сен-Жиль, расположенного в дельте Роны, потом вдоль реки на север, а в октябре добрался до Лиона. Оттуда он направился в Клюни, где когда-то сам был приором и где освятил алтарь главного собора, который долгие годы оставался крупнейшим в Западной Европе. Из Клюни он продолжил свой путь на север, в Совиньи, чтобы поклониться могиле аббата Майоля, который в прошлом веке был похищен сарацинами при пересечении Альп, а потом отказался от папской тиары, заслужив славу самого набожного настоятеля клюнийского монастыря.

О чем же думал папа Урбан, молясь у саркофага преподобного Майоля? Несомненно, он осознавал необходимость действенной помощи Византийской империи в ее борьбе с турками-сельджуками, но одновременно на него давили интересы католической церкви – надо было добиться свободного доступа богомольцев к Святой земле. Уже в течение многих веков паломничество было неотъемлемой частью праведной жизни многих христиан. Каждый год многие тысячи странников пересекали Европу, направляясь к почитаемым святыням: часовне Михаила Архангела в Южной Италии, больше всего привлекавшей христиан-норманнов; мощам апостола Иакова в Компостеле (Северо-Западная Испания); в бургундский монастырь, где хранились реликвии, связанные с жизнью Марии Магдалины, и в то же аббатство Клюни. Или же добирались до Рима, чтобы помолиться на могилах апостолов Петра и Павла (как уже говорилось, в IX веке сарацинские бандиты зверски выре-зали большую группу англосаксонских пилигримов, направлявшихся с этой целью в Ватикан).

Однако высшей мечтой всех христианских паломников была Святая земля – благословенные места, где ступала нога Спасителя, где стоял его дом в Назарете, где была колыбель в Вифлееме, а главное – где свершилось его посмертное Воскресение, церковь Святого Гроба Господня в Иерусалиме. Такие путешествия были неизменно сопряжены с большими опасностями и расходами. Самый доступный путь в Палестину пролегал через море; туда отправлялись на купеческих кораблях из порта Амальфи на юге Италии, однако и здесь паломникам угрожали кораблекрушения или нападения пиратов. Сухопутный маршрут стал намного легче после того, как в начале XI века Венгрия приняла христианство. Вплоть до вторжения турок-сельджуков 2000-километровый путь по территории Византийской империи – от Белград, до Антиохии – был сравнительно безопасен, но дальнейшие проход через исламскую Сирию уже таил большую угрозу я требовал выплаты обременительной пошлины.

Но подобные трудности не могли остановить паломников, которые все препятствия и страдания на своем пути воспринимали как должное. Для многих паломничество было своего рода мученичеством, с помощью которого они надеялись спасти душу. Нередко паломничество к святым местам служило церковным покаянием за большие прегрешения. Великие грешники должны были оставлять на некоторое время свое отечество и вести скитальческую жизнь. Самыми знаменитыми паломниками первой половины XI века считают Фулько Анжуйского, по прозванию Черный, и Роберта Нормандского, прозванного Дьяволом, – отца Вильгельма Завоевателя. Фулько, обвиненный в нескольких убийствах, в том числе жены, три раза путешествовал в Святую землю, доказав свою глубокую набожность и раскаяние, и умер в Меце в 1040 году по возвращении с богомолья. Роберт Нормандский, виновный, по преданию, в том, что повелел отравить своего брата Ричарда, также отправился вымаливать прощение Спасителя у его Святого Гроба; по прибытии в Иерусалим он встретил у городских ворот толпу бедных странников, стоявших в ожидании милости какого-нибудь богатого господина, который открыл бы им доступ в священный город, и заплатил за каждого из них по золотой монете. Роберт умер в византийской Никее, сожалея, что ему не довелось кончить свой жизненный путь при Гробе Господнем.

Такое покаянное паломничество всемерно одобрялось церковью и проходило под ее покровительством. Монахи в Клюни вообще расценивали путешествие на богомолье в Иерусалим как высший момент в духовной жизни любого человека и освобождение от пут, которыми тот связан с суетным миром, а Святую землю с Иерусалимом считали пред-дверием загробной жизни. Точно так же как мусульмане стремились по крайней мере раз в жизни совершить хадж в Мекку, многие набожные христиане мечтали хоть единожды кос-нуться ладонью Святой Гробницы. По сути, тот размах, который в XI веке приняло христианское паломничество к святым местам в Иерусалиме, можно назвать одержимостью.

В целом на протяжении тех четырех веков, когда Палестина находилась под властью наследников пророка Мухаммеда, доступ к святыням был открыт для всех «народов Книги». Реальные гонения на христиан начались в начале XI столетия, в правление фанатичного египетского халифа аль-Хакима из рода Фатимидов, который приказал разрушить все христианские церкви в халифате – в том числе иерусалимский храм Святого Гроба Господня. Однако его преемник, Захир, позволил христианам заново выстроить этот храм; византийский император выделил из своей казны средства для покрытия издержек по восстановлению святыни. Примерно за тридцать лет до того дня, когда папа Урбан коленопреклоненно молился у могилы аббата Майоля, архиепископ Майнцский, вместе с епископами Утрехта, Бамберга и Ратисбона, повел в Святую землю семитысячный отряд паломников из жителей прирейнских областей. Вблизи палестинского города Рамла они попали в засаду, устроенную мусульманами, и вынуждены были обороняться.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Поскольку учение катаров уже пустило глубокие корни
чей царь кир разрешил евреям вернуться в иерусалим
Это представлялось оптимальным вариантом для сохранения присутствия латинян в святой земле
Где в результате успешной реконкисты под властью христиан оказалось большое количество мусульман
Императорскую корону на его голову возложил папа адриан iv в 1155 году