<<<     ΛΛΛ     >>>   

2 мая 1830 г. Пушкин пишет Вяземском,у о новых журнальных замыслах, призывает его сотрудничать в “Литературной газете”, “покамест нет у нас другой”. Он зовет Вяземского приехать в Москву: “мы поговорим о газете или альманахе”. Речь идет о газете, которая подорвет монополию Булгарина: “Но неужто Булгарину отдали монополию политических новостей? Неужто, кроме “Северной пчелы”, ни один журнал не смеет у нас объявить, что в Мексике было землетрясение и что Камера депутатов закрыта до сентября. Неужто нельзя выхлопотать этого дозволения? справься-ка с молодыми министрами, да и с Бенкендорфом.Тут дело идет не о политических мнениях, но о сухом изложении происшествий. Да и неприлично правительству заключать союз - с кем? с Булгариным и Гречем. Пожайлуста, поговори об этом, но втайне: если Булгарин будет это подозревать, то он, по своему обыкновению, пустится в доносы и клевету - и с ним не справишься”(285).

Завязывается полемика между “Литературной газетой” и “Северной пчелой”. Она становится всё острее О ней говорилось выше. Николй стал здесь на сторону Пушкина, против Булгарина, поддерживаемого Бенкендорфом.О несправедливости нападок Булгарина на“ Евгения Онегина”, о “пошлой и несправедливой” его статье, направленной против Пушкина; предложил Бенкендорфу сделать внушение Булгарину(499). Бенкендорф докладывает царю, что его приказ выполнен и Булгарин не будет продолжать свою критику “Онегина”. При этом Бенкендорф отмечает, что, прочитав статью Булгарина, ничего не нашел в ней личного против Пушкина, что эти авторы уже два года находятся в довольно хороших отношениях, что перо Булгарина - всегда преданное власти; Бенкендорф “сокрушается” о том, что путешествие за Кавказские горы, великие события последних годов, не придали лучшего полета гению Пушкина, что и другие московские журналисты ожесточенно критикуют “Онегина”. Бенкендорф прилагает к письму статью, направленную против “Дмитрия Самозванца”, чтоб было понятно, как нападают на Булгарина; если бы царь прочел этот роман, то нашел бы там много промонархического, пропаганду лигитимизма; Бенкен- дорф бы желал, чтобы авторы, нападающие на“Дмитрия Самозванца”, писали в том же духе (499). В данном случае Бенкендорф осмеливается не соглашаться с оценкой царем Пушкина и Булгарина.

Император отвечал Бенкендорфу, что внимательно прочитал присланную критику на “Самозванца” и должен признаться, что, прочитав только два тома булгаринского произведения, начав читать третий, про себя думает так же, как и автор антибулгаринской статьи, которая кажется ему справедливой; история , взятая за основу “Самозванца”, сама по себе более, чем омерзитель- на , и не стоит украшать ее отвратительными легендами и ненужными для интереса главных событий подробностями; в критике же Булгарина на “Онегина” только факты, мало смысла(499). Тем не менее “защитник” “Онегина” далеко не во всем на стороне Пушкина: “хотя я совсем не извиняю автора, который сделал бы гораздо лучше, если бы не предавался исключительно этому весьма забавному роду литературы, но гораздо менее благородному, чем “Полтава”. Впрочем, если критика эта будет продолжаться, то я, ради взаимности, буду запрещать ее везде”(499-500).

После закрытия “Литературной газеты” Пушкин всё время продолжает думать о журнальной деятельности, одновременно ругательски ругая ремесло журналиста в России. Сперва намерение издавать в пользу братьев Дельвига последний том альманаха “Северные цветы”. Потом надежды на журнал “Европеец”.

Еще во время “Литературной газеты” Пушкин хочет расширить рамки ее программы или получить право на новое издание. Вопрос о разрешении журнала или газеты возникает в начале 1830 гг. неодноратно. Ведутся переговоры о разрешении газеты “Дневник”. О подобном издании идет речь в черновике письма Бенкендорфу от 19 июля - 10 августа 1830 г. Указав на монопольное положение “Северной пчелы”, единственной, которой разрешено печатать известия политические, Пушкин пишет о необходимости восстановления равновесия: “Всем-то отношении осмеливаюсь просить о разрешении печатать политеические заграничные новости в журнале, издяаваяемом бароном Дельлвигом или мною”(638). Далее довольно подробно определяется характер издания: “направление политических статей зависит и должно зависеть от правительства, и в этом издатели священной обязанностью полагают добросовестно ему повиноваться и не толькострого соображаться с решениями цензора, но и сами готовы отвечать за каждую строчку, напечатанную в их журнале. Злонамеренность или недоброжелательство были бы с их стороны столь же безрассудны, как и неблагодарны” (638-9) Вопрос о разрешении издания затрагивает Пушкин в письме Бенкендорфу около 21 июля 1831 г.: “ Если государю императору угодно будет употребить перо мое, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю его величества и готов служить ему по мере моих способностей; готов служить ему по мере способностей<...> С радостию взялся бы я зая редакцию политического и литературного журнала,т.е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости(639-40).

Царь разрешает Пушкину издание газеты “Дневник”, но вскоре отменяет разрешение. Весной 1832 г. на просьбы Пушкина Бенкендорфу разрешить ему “стать во главе газеты, о которой господин Жуковский, как он мне сказал, говорил с вами”, ответа не последовало; разрешение было отменено ( 849-50.

Надежды сменяются разочарованиями, разочарования надеждями. 3-го сентября 1831 г. Пушкин пишет Вяземскому, отвечая на его вопрос о журнале: “Ты пишешь о журнале; да, чёрта с два! кто нам разрешит журнал? Фон-Фок умер, того и гляди поступит на его место Н.И.Греч. Хороши мы будем! О газете политической нечего и думать, но журнал ежемесячный, или четырехмесячный, третейский можно бы нам попробовать...”(380). 11 июля 1832 г. в письме Киреевскому: “Мне разрешили на днях политическую и литературную газету”; просит Киреевских и Языкова о сотрудничестве: “ Не оставьте меня, братие” (413). В тот же день Пушкин сообщает о разрешении газеты Погодину, которого тоже приглашает сотрудничаять : “Знаете ли Вы, что государь разрешил мне политическую газету? Дело важное, ибо монополия Греча и Булгарина пала. Вы чувствуете, что дело без Вас не обойдется?” (414). На вопрос Погодина о программе газеты Пушкин отвшечает в сентябре:”Какую программу хотите Вы видеть? часть политическая - официально ничтожная; часть литературная - существенно ничтожная; известия о курсе, о приезжающих и отъезжающих: вот вам и вся программа. Я хотел уничтожить монополию, и успел. Остальное меня мало интересует”(416). В письме жене конца сентября 1832 г.: “но покамест голова моя кругом идет при мысли о газете. Как-то слажу с нею?”(421). 2 декабря 1832 г. Нащокину: “Мой журнал остановился, потому что долго не приходило разрешение. Нынешний год он издаваться не будет. Я и рад. К будущему успею осмотрется и подготовится” (423) .

В этот период Пушкин стремится во чтобы то ни стало получить разрешение на периодическое издание. В 1831 г. он обращается к заместителю Бенкендорфа, управляющему Ш отделением фон-Фоку, подает ему прошение о газете (черновик), просит его совета, почему-то надеясь на его поддержку, считая, что тот против монополии “Северной пчелы”(письмо до нас не дошло). Ответ лукавого Фока: он польщен доверием; возвращает черновик, потому что далек от покровительства какому-либо литератору за счет его собратьев; о том, что ему приписывают влияние,которого он не имеет,которое противоречит его правилам; издатели “Северной пчелы” более ему близки, чем другие, по причине “чисто общежительных отношений”; он обменивается с ними мыслями, но никогда не становится исключительно на сторону их воззрений; изредка дает им статьи политического содержания, но обязан делать это по указанию Бенкендорфа, который обычно письменно их одобряет; к нему-то надо бы Пушкину обратиться, так как он ”постоянно оказывает вам очевидные доказательства своего особого благорасположения”. В конце письма фон-Фок желает желает Пушкину блестящего успеха задуманного предприятия; он один из первых будет радоваться такому успеху, поздравлять публику с тем, что человек такого таланта будет способствовать ее удовольствию и просвещению (505). Письмо - скрытая лукавая насмешка и прояснение для Пушкина реальной ситуации (только с разрешения Бенкендорфа. Никак иначе). .

В поисков выхода в середине 1832 г. Пушкин намерен издавать газету в союзе с Булгариным и Гречем. В июне 1832 г. Булгарин ведет переговоры с Пушкиным (509). Различные изменения в положении дел. Пушкин получает разрешение издавать газету с сентября 1832 г. Вопрос о союзе отпадает. Булгарин и Греч предрекают ему неудачу. Действительно, разрешение взято обратно. Снова переговоры с “братьями-разбойниками”. В конце августа Греч сообщает Булгарину, что встретился с Пушкиным на улице, что тот предложил ему издавать вместе газету.Греч ждет его для переговоров. Пушкин пришел к нему, предложил взять в аренду журнал “Сын отечества”, чтобы изменить его в духе иностранных журналов. В начале сентября намерения Пушкина изменились: он хочет издавать в половинной доле вместе с Гречем три раза в неделю газету, печатать ее в типографии “Северной пчелы”. Греч считает, что не следует “выпускать из рук” Пушкина и его партию. Он не прочь в 1834 г. соеденить их в одной газете (все это по ЛернеруМожно ли верить). 16 сентябрря Пушкин дал доверенностьН.И. Тарасенко- Отрешкову (экопномисту, журналисту, видимо секретному агенту Ш отделения; во всяком случае Ш отделение не возражалопротив назначения его редактором) на редактирование и ведение дел по изданию газеты (“Дневника”). В конце сентября- начале октября 1832 г. Пушкин в Москве. Видимо, там идет речь и о подборе сотрудников. Греч извещает Булгарина, что Пушкин вернулся из Москвы с пустыми руками. А.Н. Мордвинов, после смерти фон-Фока занявший егопост, уведомляет Пушкина, что с газетой надо подождать возвращения Бенкендорфа, чтобы представить царю ее образец. 16 ноября этого же года Греч извещаяет Булган, что Пушкин “образумился” и не будет издавать ни журнала, ни газеты. Комовский (В.Д. или С.Д.) писал, что Пушкину предлагали сотрудничество в “Северной пчеле” и “Сыне отечества” за 1000 - 1200 руб. в месяц, но он отказался, не желая работать с Булгариным. Все эти известия, относящиеся к 1832 г. не слишком достоверны, являются во многом, вероятно, не фактами, а слухами.

Вопрос о разрешении газеты возникает вновь весной 1835 г. Но прежде, чем говорить о нем, следует остановиться на присшедших с 1832 г. изменениях, на отношениях Пушкина с Уваровым. Напомним кратко материалы об Уварове, приведенные в этой и предыдущей главах.Уваров один из основателей “Арзамаса”, и он издавна знает о Пушкине. Он образован, знаток кьассических древностей, слывет за человека просвещенного. Крайне самолюбив, самонадеян и тщеславен. Президент Академии Наук, а с 1833 -министр просвещения. Автор теории “официальной народности”. Середина 1830 гг. - время его наибольшего влияния. Он в фаворе. К Пушкину он относится совсем не плохо. Осенью 1831 г. Уваров переводит на французский язык стихотворение Пушкина “Клеветникам России”, посылает перевод Пушкину с хвалебным письмом. Называет стихи Пушкина “прекрасными, истинно народными стихами”. 21 октября 1831 г. Пушкин отвечает Уварову в том же духе: “Стихи мои послужили Вам простою темою для развития гениальной фантазии” (387). Летом того же года Уваров поддерживает перед Бенкендорфом проект основания пушкинской газеты “Дневник”, выражает желание увидеть Пушкина почетным членом Академии Наук (из письма Ф. Вигеля Пушкину). В 1832 г., когда Уваров инспектирует московский университет, его сопровождает Пушкин, и Уваров представляет поэта студентам в самых лестных выражениях. 17 декабря 1832 г . Уваров голосует за избран Пушкина членом Академии Наук. В 1833 г. по инициативе Уварова Пушкина избирают академиком. Не мудрено. Кажется, что и Пушкин в фаворе. Весной 1834 г. Пушкин хлопочет перед Уваровым о месте в Киеве для Гоголя и пишет о министре, как о человеке, с которым он лично общается: “пойду сегодня же назидать Уварова”(484). 7 апреля 1834 г., отмечая в “Дневниках” запрещение “Московского телеграфа”, Пушкин пишет без всякого осуждения о роли в этом Уварова: “Уваров прдставил государю выписки, веденные несколько месяцев и обнаруживающии неблагонамеренное направление... ” (8.стр43). 10 апреля того же года Пушкин был на вечере у Уварова, говорил с ним о старинных рукописях, которые Свиньин предлагал купить Академии. Оба подозревают, что рукописи поддельные (8.с.44).

Но в том же году отношения коренным образом меняются. Предпосылки такого изменения намечались и ранее. Если верить Гречу, Уваров еще в 1830-м г. оскорбительно отзывался о предках поэта, что послужило основой фельетона Булгарина (куплен за бутылку рома). Уварова, видимо, оскорбило и то, что материалы о разрешении газеты “Дневник” шли через министерство внутрен дел, через Ш отделение, а не через министерство просвещения. В апреле 1834 г., сразу же после утверждения министром, он приказывает, вопреки распоряжению царя, производить цензуру произведений Пушкина на общих основаниях. Уваров резко бранит пушкинскую “Историю Пугачева”. Пушкин об этом пишет в “Дневниках” за февраль 1835 г.(последняя запись в них): “Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя <...> Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен<...> он начал тем, что был б..., потом нянькой, и попал впрезиденты Академии Наук как княгиня Дашкова в президенты российской академии<...> Он крал казенные дрова и до сих пор на нем есть счеты (у него 11 000 душ), казенных слесарей употреблял в собственную работу etc. etc”. Далее речь идет о том, что цензура не пропустила в “Сказке о золотом петушке” слова “Царствуй, лежа на боку” и “Сказка ложь...”. И последние слова “Дневников”: “Времена Красовского возвратились. Никитенко глупее Бирукова” (8.63-4).

Придирки Уварова наинаются уже в 1834- 35 гг. Он требует полного подчинения себе. По настоянию Уварова вычеркнуто несколько стихов в поэме “Анджело” ( альманах “Новоселье”, апрель 1834). Уже по поводу поэмы Пушкин обращается за помощью против Уварова к Бенкендорфу. Свидание их произошло 16 апреля, не известно, чем оно закончилось. В конечном итоге “Анджело” напечатан, но цензурные вырезки восстановлены не были. Не восстановлены они, несмотря на настояния автора, и в сборнике1835 г. “Поэмы и повести Александра Пушкина”. 28 августа 1835 г. Пушкин обращается в Главное управление цензуры. Жалоба на то, что попечитель Петербургского учебного округа (т.е.Дондуков) “Изустно объявил мне, что не може мне позволить пчатать моих сочинений, как доселе они печатались, т.е. с надписью чиновника собственной его величества канцелярии <...> таким образом я лишен права печатать свои сочинения, дозволенные самим государем импратором”(644-5). Речь шла снова об “Анджело”. Ответа не последовало. Пушкин решил пожаловаться Бенкендорфу (черновик письма не ранее 23 октября 1835 г.). О том, что во время его (Бенкендорфа) отсутствия вынужден был обратиться в цензурный комитет из-за затрудний в пропуске одного из своих произведений ( “Анджело” - ПР). “Но комитет не удостоил просьбу мою ответом<...> ни один из русских писателей не притеснен более моего. Сочинения мои, одобренные государем, остановлены при их появлении - печатаются со своевольными поправками цензора, жалобы мои оставлены без внимания”(554). Не увенчались успехом и новые попытки Пушкина устранить запрещенное цензурой. “Пушкин в ярости”, - отмеает в “Дневнике” Никитенко.

История с одой Пушкина “Подражание латинскому (На выздоровление Лукула)”. Публикация его в конце 1835 г. в журнале “Московский наблюдатель” . Замаскированная и крайне резкая сатира на Уварова. Примерно в то же время эпиграммы на председателя Петербургского цензурного комитета, попечителя учебного округа, с марта 1835 г. вице-президента Академии Наук М.А. Дондукова-Корсакова. Уварова связывали с Додуковым не только деловые и дружеские отношения, но и известный порок, о котором пишет Пушкин в “Дневниках”. О нем идет речь в эпиграммах:

В Академии наук

Заседает князь Дундук.

Говорят, не подобает

Дундуку такая честь;

Почему ж он заседает

Потому что есть чем сесть

(вариант: Потому что ж..а есть)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Говоря о необходимости русского народного просвещения
Уж количество запретов в советское время совсем уж несравнимо с относительно скромным числом 72 х
Писатель посмел коснуться одной из самых запретных тем
Товарищ министра просвещения
Режиссер тарковский внес существенные сокращения