ΛΛΛ     >>>   

Козлов В. Обманутая, но торжествующая Клио

Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке

Введение 2
Глава 1. Разочарованный Ильич 5
Глава 2. "Директивы" Коминтерна о подготовке мировой революции 14
Глава 3. Литературное изнасилование А.А.Вырубовой 37
Глава 4. "Постановления" кремлевских мудрецов 52
Глава 5. "Сибирский Пимен", или Несостоявшееся открытие гения
В.И.Анучина 70
Глава 6. "Древностелюбивые проказы" новейшего времени 90
Глава 7. "Дощечки Изенбека", или Умершая "Жар-птица" 101
Глава 8. "Величайший секрет" И.В.Сталина 127
Глава 9. Миф против мифа, или "Свидетельства очевидца" об убийстве
царской семьи 150
Глава 10. "Бесценное собрание рукописей и книг" в последнем "Акте"
драматической судьбы Раменских 165
Глава 11. Форосский "дневник" Анатолия Черняева 211
Глава 12. "Приказ" о ликвидации саботажа в Украине 216
Глава 13. На ловца и зверь бежит 221
Глава 14. От злоключений к выводам 241
Примечания 279

Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных
источников по российской истории в XX веке. -- М: "Российская политическая
энциклопедия" (РОССПЭН), 2001. -- 224 с.
ISBN 5-8243-0108-5
---------------------------------------------------------------

Книга руководителя Федеральной архивной службы России
члена-корреспондента РАН В.П.Козлова продолжает серию его исследований о
подлогах письменных источников по истории России. Начало серии было положено
работами автора о фальсификациях XVIII--XIX вв. В этой книге рассказано о
подлогах XX в.
В специальной теоретико-методологической главе впервые дается
развернутая типология подлогов и формулируются правила их выявления.
Книга была подготовлена автором при его работе в качестве преподавателя
на кафедре источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин
Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного
университета.

В июле 1921 г. в секретариат В.И.Ленина через Стокгольм от агента
"Просперо" поступила доверительная информация о том, что "германские
секретные источники дают текст частного письма Ленина, датированного 10 июня
1921 г. и адресованного на имя проживающего в Берлине старого знакомого
Ленина, брата одного из комиссаров". Далее следовал перевод текста письма с
немецкого.
"Милый друг... Вы меня спрашиваете, почему тон моих писем, или, вернее
говоря, моих переговоров с Вами не так уж оптимистичен и спокоен, каким он
был до сих пор. Я думаю, если бы мы опять встретились друг с другом, то
удивитесь Вы еще более той перемене, которая произошла во мне и которая
невольно отражается в моих письмах. Представьте себе человека, который в
течение трех лет, изо дня в день, из часа в час, делает ту же самую работу,
не имя ни минуты для себя и не имея возможности оторваться от этой громадной
работы, которая поглощает все время, все силы и всю энергию. Все чаще и чаще
вспоминаются мне счастливые дни в Цюрихе, когда мы вели длинные разговоры о
предстоящем социальном сдвиге, о неизбежности социального переворота и о тех
фазах изменения общественных форм, какие вызовет неизбежно революция. Ваш
практический ум часто меня возмущал своей холодной критикой, так как он не
соответствовал по моим взглядам реальной действительности, которой я и мои
единомышленники посвятили все свои силы и понять каковую, нам казалось, мы
сумели. Вы, практики, даете себе отчет обо всем, что вас захватило, Вы
видите в жизни один единственный путь, по которому должны идти реалисты,
создающие жизнь. Вы признаете, что каждое дело должно рассматриваться с
узкоэгоистической точки зрения в Ваших интересах и выгод[ах]. В то время как
Вы никогда не углубляетесь в окружающую Вас среду и никогда ею не
интересуетесь, если она Вам бесполезна, Вы считаете правильным для своей
эгоистической морали жить только самим и завоевывать, бросая слабейшим лишь
крохи, которые Вам не нужны, не считаясь с тем, достаточны ли эти крохи или
нет. Если Вы еще помните, а, судя по Вашим письмам, Вы это не забыли, наши
разговоры в читальне Цюриха и позднее в Женеве, где Вы с пеной у рта
доказывали мне утопичность моих выводов, непримиримость таковых с настоящим
мировоззрением европейского общества, в котором окристаллизировалась высшая
форма капитализма и эгоистического миропонимания. Я хочу привести Вам
небольшой факт, который я в то время упустил из поля зрения моих наблюдений,
но который сейчас является косвенным доказательством в правильности моих
выводов в споре с Вами и который особенно интересен потому, что еще раз
подчеркивает превосходство наших теоретических тезисов и выводов над вашими
практическими наблюдениями.

Рисунок 1
Одна из первых публикаций "Письма Ленина" за рубежом

Три года непрерывного изучения революционных фазисов в России научили
меня, что не везде надо искать гения классового сознания или коллективного
инстинкта того или другого класса, толкающего своих членов к работе в
необходимом направлении для них, но исключительно силу отдельных личностей,
воля которых подымается выше уровня их класса, охватывает этот класс и
диктует ему те методы, которые для этого класса в настоящий момент борьбы
являются наиболее полезными и необходимыми. Мы ошибались, придавая классу
такое большое значение, мы смотрели на класс, как на какой-то
"интеллектуальный организм, способный на непосредственное, прямое выражение
своих желаний". Класс является не чем иным, как организмом, лишенным всякого
интеллекта, свободной воли и какой-либо способности к действиям.
Предоставляемый самому себе, он управляется только классовым инстинктом и
классовым самосознанием, которое никогда не диктует более глубоких для
класса полезных методов, чем это требуют задачи текущего момента. Действия
класса, как такового, лишены постоянного здравого смысла, так как они не
рассчитаны на дальнейшую борьбу. Жизнь класса -- это жизнь чудовищного
моллюска, который защищается и борется с одинаковой энергией как против
ничтожнейшего врага, так и против могущественнейшего врага, от которого
зависит его дальнейшее существование. Воля отдельных лиц, созидательный дух
свободного интеллекта -- только они одни могут предвидеть дальнейшие фазы
борьбы, могут суммировать все "за" и "против". Как я и мои ближайшие
товарищи, так и Вы -- люди практики -- не учли этого важнейшего фактора
общественной жизни, или даже если бы обратили на него свое внимание, то это
произошло лишь настолько, что стало подтверждением наших неверных выводов
относительно понятия о классе.
Бесконечные перспективы для наблюдений, какие открывает русская
революция, дали мне возможность неоднократно убеждаться в ошибочности наших
предположений, но если бы даже я подошел к разрешению этого вопроса с Вашей
точки зрения, то я принужден сознаться, что Вы были более правы, чем я.
Теперь о себе. Я устал, я чувствую, что все более и более с каждым днем
и меня невольно тянет на отдых, к моим книгам и к проверке тех выводов, к
которым я пришел. Нервы стали уже не те. Меня буквально съедает ничтожество
моих окружающих, так и их буржуазность, которая разъедает твердый организм
партии. Государственная работа, в той форме, как она проводится у нас, --
совершенно не возможна. Наша юная бюрократия переняла полностью ошибки своих
предшественников и по наивности своей еще более увеличила пропасть между
правящими и управляемыми. Наша ставка на коллективный инстинкт, который
должен удерживать членов партии, оказалась ошибочной. Наши надежды на этот
коллективный инстинкт и на классовое сознание рабочих и крестьян -- также
потерпели фиаско. Я теперь вспоминаю Вашу прощальную фразу, сказанную Вами в
1917 г., в момент моего отъезда в Россию. Вы сказали мне, что я не должен
забывать, что окончательно разучился понимать дух русского крестьянина и
рабочего, что годы эмиграции отняли у меня возможность непосредственно
наблюдать за русским обществом и что я должен быть осторожным. Мы все были
захвачены волною власти и успеха. Дав себя также увлечь, я имел возможность
проверить мои выводы на практике, ибо я твердо верил в устойчивость и жизнь
нашей партии. В то время как я бросил массам обещания широких перспектив
социальных реформ, я старался пробудить в развитых слоях пролетариата, у
рабочих и крестьян, чувство самодеятельности. Если бы на местах проводились
директивы центра -- был бы создан фундамент для грядущего социалистического
государства, могущего послужить образцом для народов всего мира. Я должен
Вам сказать, что я три года колебался, что три года я не мог решиться
сознаться в том, что мы ошибались, что были выбраны неправильные приемы.
Теперь же, когда я вижу сумму нашей деятельности, я должен сказать, что я
был не прав, что я переоценил силы партии, а также русского крестьянина и
рабочего. Скажу Вам короче: русский крестьянин и рабочий предали свои
интересы; партия изменила -- совершенно невольно -- своей мягкостью и
рабской психологией, которая, пересилив революционный порыв, на полдороге
задержала развитие революционной психологии. Наивность, детская культура,
детская жестокость, полное непонимание и отсутствие сознания необходимости
работать на грядущий день, лень и неспособность воспринять новые мысли --
все это является той плотиной, прорвать которую оказалось нам не под силу,
несмотря на действительно героические усилия, сделанные партией в течение
этих лет. Если мы держимся, -- то исключительно усилиями партии, которая
отдает все свои живые силы на сохранение власти, и этим некоторым образом
поддерживает возможность перевоспитания социального мировоззрения,
подготовив этим этап для дальнейшего развития международной революции.
Но я чувствую, что силы партии изо дня в день выдыхаются и что
внутренние трения и мелкое самолюбие отдельных лиц, ставящих частные
интересы выше общих, разъедают партию.
Я давно осознал неизбежность компромиссов, концессий с нашей стороны,
компромиссов, которые дадут партии новые силы для той небольшой группы
утомленных работников, действительно искренне преданных делу. Без этого у
нас не будет возможности дальше существовать, т.е. мы не сумеем дальше
держаться. Поставить ставку на революционный милитаризм, на наших
"наполеонов" -- это, по моему мнению, обозначает проигрыш, и это будет
последним усилием партии, которая погибнет, израсходовав весь запас живой
силы.
Я написал Красину о необходимости частным путем войти в переговоры с
социалистическими группами эмиграции, о возможности какого-либо компромисса.
С такой же просьбой обращаюсь я к Вам, моему старому другу, -- как человеку
внепартийному. Вам будет легче установить контакт с нашей эмиграцией и
сговориться с ее вождями. Я очень надеюсь, что в ближайшем получу от вас
какие-либо известия, так как время не терпит и лучше добиться сегодня
соглашения, чем через полгода, -- когда по всей вероятности будет слишком
поздно. Я ожидаю Ваших писем в ближайшем. Читая их, я отдыхаю и вспоминаю
Вас и наши споры в Цюрихе.
Всем сердцем Ваш В.Ульянов"[7].
"Письмо" Ленина характеризовало его психологическое состояние,
философские размышления, политическое осмысление современной ситуации и
программу дальнейших действий. Уставший от разрешения свалившихся
практических проблем переустройства российского общества, разочарованный в
классе, на который когда-то он возлагал все свои политические надежды, в
ближайших соратниках и даже в партии, которую с неимоверными усилиями
создавал, уповающий на компромисс и даже союз с социалистическими группами
российской эмиграции во имя торжества дела своей жизни, -- таким предстал
Ленин со страниц своего "письма" неизвестному корреспонденту.
"Письмо" оказалось на рабочем столе Ленина уже 27 июля 1921 г., и он
прореагировал на него немедленно. "Т. Чичерин! -- написал он. -- Это --
подлог. Кто прислал? Что предпринять? Верните с ответом"[8]. 29
июля Чичерин сообщил Ленину свое мнение по поводу "письма". "Не ручаюсь, что
осведомитель (т.е. агент "Просперо" -- В.К.) сам не выдумал, -- заявил он.
-- Этот подложный документ никогда и нигде не был опубликован, так что
нечего его опровергать. Мы несчетное число раз заявляли, что теперь
находится в обращении масса приписываемых нашим деятелям подложных
документов. Если этот подлог где-нибудь попадет в печать, тогда займемся
опровержением, но не за Вашей подписью, а просто от "Роста" (Российское
телеграфное агентство. -- В.К.)"[9].
Уже 30 августа того же года в газете "Рижский курьер" письмо было
опубликовано с несущественными разночтениями от полученного Лениным текста,
без комментариев и с кратким примечанием: "Это письмо написано Лениным 10
июня 1921 г. одному из своих давних знакомых в Цюрихе"[10].
Характер разночтений говорит о том, что и текст "Просперо", и газетный текст
восходили к одному и тому же источнику: разночтения носят исключительно
стилистический характер и объясняются вкусовыми пристрастиями переводчиков.
Более того, они убеждают в том, что текст "Рижского курьера" представлял
собой не оригинальный русский текст "письма" Ленина, а восходил к
иностранному, по всей видимости немецкому, тексту. Приведем в качестве
примеров ряд таких стилистических разночтений.
Текст "Просперо"
Текст "Рижского курьера"

1.
"...о неизбежности социального переворота и о тех фазах изменения
общественных форм, какие вызовет неизбежно революция".
1.
"...о неизбежности выполнения теоретических выводов и о тех фазах, при
которых социалистические изменения обоюдных классовых отношений и
общественных форм в современной Европе будет иметь место".

2.
"Вы признаете, что каждое дело должно рассматриваться с
узкоэгоистической точки зрения Ваших интересов и выгод".
2.
"Вы понимаете, что каждое дело должно рассматриваться с
узкоэгоистической точки зрения, только в смысле, что оно Вам дало ту или
иную выгоду или пользу".

3.
"Теперь о себе".
3.
"Теперь обо мне".

4.
"Жизнь класса -- это жизнь чудовищного моллюска, который защищается и
борется с одинаковой энергией как против ничтожнейшего врага, так против и
могущественнейшего врага, от которого зависит его дальнейшее существование".
4.
"Жизнь класса -- это жизнь могучего моллюска, который защищается и
борется с одинаковой энергией как против ничтожного врага, так и против
врага, от которого зависит его дальнейшее существование".

5.
"Мы все были захвачены волною власти и успеха. Дав себя также увлечь, я
имел возможность проверить мои выводы на практике, ибо я твердо верил в
устойчивость и жизнь нашей партии".
5.
"Нас всех захватила волна власти, волна успеха. Я сам имел возможность
проверить мои выводы на практике, дав себя увлечь, ибо я твердо верил в
устойчивость и жизнь моей партии".

В "Рижском курьере" есть лишь одна фраза, отсутствующая в тексте
"Просперо": "После борьбы на всех различных фронтах от нее (партии -- В.К.)
останутся лишь остатки".

Рисунок 2
Записка Г.В.Чичерина В.И.Ленину о подлоге его письма "неизвестному"

Еще одна публикация в одной из белоэмигрантских газет письма Ленина
повторила текст, помещенный в "Рижском курьере", слово в слово. Однако она
сопровождалась обширными комментариями политического характера. "Какое
ужасающее убожество ума и мыслей в этих его словах, -- сказано здесь. --
Вернее поставим вопрос так: убожество или сумасшествие? Он равнодушно
проходит мимо ужасающих последствий своей деятельности, его мысль не
останавливается на тех гекатомбах жертв и на разорении величайшего,
богатейшего государства, которое явилось результатом его коммунистических
опытов над Россией, и при виде надвигающейся катастрофы, которая должна
поглотить миллионы русского народа, его интересует лишь мысль о том, как бы
в спокойной обстановке заняться проверкой сделанных
выводов..."[11]
Известно, что Ленин после получения объяснения от Чичерина распорядился
передать "письмо" в архив. На секретном хранении в бывшем Центральном
партийном архиве (ЦПА) оно пролежало вплоть до середины 1990 г. Это весьма
красноречивый факт: если для Ленина "письмо", очевидно, представляло
исторический интерес, как отражение представлений о нем в среде его
политических противников, то для позднейших идеологов КПСС оно выглядело
некоей попыткой реконструкции мало вероятной, но обывательски понятной
возможной эволюции взглядов основателя Советского государства. Опасение
того, что легализация "письма" может пусть даже всего-навсего зародить
элементы сомнения в иконописный облик вождя, и было главной причиной его
замалчивания. Однако существовали по меньшей мере две зарубежные публикации
документа, которые в том или ином контексте упоминались в западноевропейской
литературе о Ленине. Сокрытие "письма", как всегда это случается, неизбежно
порождало слухи и домыслы о его реальном существовании как подлинного
документа. В начале 1990 г., когда требование исторической правды стало
одним из самых важных элементов общественной жизни страны, вопрос о
подлинности "письма" Ленина был поставлен впервые журналисткой
Э.М.Максимовой и в отечественной печати. Ответ на него прозвучал со страниц
газеты "Правда" в специальной статье сотрудников тогдашнего Центрального
партийного архива Ю.Н.Амиантова и В.Н.Степанова. Здесь впервые в советской
печати был пересказан текст "письма", приведены резолюции Ленина и его
переписка с Чичериным -- по оригиналам, хранившимся недоступными до того в
архиве Ленина. (Авторы, впрочем, не указали, что "письмо" поступило из
Стокгольма через агента "Просперо", ограничившись фразой о его получении
"дипломатической почтой"[12].)
Касаясь возможных мотивов изготовления подлога и его авторства,
Амиантов и Степанов предположили, что письмо происходило из среды тех
противников Ленина, которые "в целях политической и нравственной
дискредитации Ленина не брезговали и фальсификацией документов, приписывая
Ленину письма, статьи, никогда не существовавшие в природе"[13].
Столь типичное для того времени официальное объяснение подлога в наши дни,
конечно же, не может удовлетворить.
Прежде всего обратим внимание на время изготовления фальсификации.
Середина 1921 г., можно сказать, была пиком перехода к новой экономической
политике, которая в глазах различных политических сил символизировала отход
от ортодоксальных постулатов марксизма в его советском обличье
переустройства российского общества. Известно, что позиция Ленина в
отношении провозглашенной им новой экономической политики у многих
ассоциировалась с отступничеством и кардинальным пересмотром прежних
взглядов. "Письмо", по всей видимости, представляло собой не столько попытку
"борьбы" с Лениным, сколько попытку реконструкции его умонастроений того
времени. Это была попытка весьма наивная, но объективные основания для такой
интерпретации взглядов Ленина в реалиях 1921 г. несомненно были. В этом
смысле "письмо" хорошо "вписывалось" в эти реалии и играло в пользу тех
политических сил, которые проповедовали неортодоксальные марксистские
взгляды. Не случайно "письмо" заканчивалось предложением о более тесных
контактах с социалистами.
Но возможно и иное объяснение мотива подлога: оппоненты Ленина в самом
ВКП(б) таким способом пытались скомпрометировать вождя, призвавшего партию
отказаться от уже ставшей привычной для многих политики "военного
коммунизма".
Разумеется, трудно определить конкретного автора или авторов "письма".
Сам "Просперо", указав на один из признаков подлога -- подпись "Ульянов", а
не "Ленин", сослался на "германские секретные источники", в которых
циркулировал "текст частного письма Ленина". Чичерин, комментируя "письмо",
неожиданно заметил: "Не ручаюсь, что осведомитель сам не выдумал". Какие
основания были у Чичерина для столь ответственного заявления, сказать
трудно.

Несомненно, что в середине 20-х годов наиболее скандальным и заметным
комплексом подлогов стали фальсификации, связанные в той или иной степени с
деятельностью набиравшего силу Коммунистического
Интернационала[14]. Центральное место в этом комплексе заняло так
называемое "письмо Зиновьева", тогдашнего председателя Исполкома Коминтерна,
от 15 сентября 1924 г., адресованное ЦК Коммунистической партии
Великобритании. Письмо содержало ряд важных рекомендаций Исполкома
Коминтерна британской компартии. Во-первых, в нем предлагалось "расшевелить
массы британского пролетариата и привести в движение армию безработных
пролетариев" с целью давления на парламент страны накануне намечавшегося в
нем обсуждения вопроса о ратификации договора между СССР и Великобританией.
Во-вторых, письмо в качестве важнейшей программной установки провозглашало
курс на вооруженную борьбу с британской буржуазией, "против идеи эволюции и
мирного уничтожения капитализма". С этой целью британским коммунистам
предлагалось создавать ячейки "во всех войсковых частях, в особенности среди
тех, которые расположены в крупных центрах страны, а также на фабриках,
изготовляющих вооружение, и на военных вещевых складах", организовать
военный центр партии из военных специалистов, сочувствующих коммунистическим
идеям или придерживающихся социалистических взглядов[15].
Уже в октябре 1924 года письмо появилось в английских средствах
массовой информации, а 24 октября того же года британское Министерство
иностранных дел (Форин оффис) направило специальную ноту полномочному
представителю СССР в Великобритании Х.Г.Раковскому[16]. В ней
"письмо Зиновьева" трактовалось как "инструкции для британских подданных для
насильственного свержения существующего строя в этой стране и разложения
вооруженных сил Его Величества". "Всякий, кто знаком с уставом и связями
Коммунистического Интернационала, -- говорилось в ноте, -- нисколько не
станет сомневаться в его тесной связи и контакте с советским
правительством", а потому "письмо Зиновьева" квалифицировалось как прямое
вмешательство Советского государства во внутренние дела
Великобритании[17]. Это был серьезный политический демарш,
грозивший полным разрывом дипломатических отношений и откровенной
конфронтацией.
Опасность последствий такой конфронтации для СССР, надеявшегося
получить в это время британский заем, была настолько очевидной, что ответ
Раковского на ноту последовал уже на следующий день. В нем категорически
отрицалась подлинность "письма Зиновьева" и приводился ряд серьезных
доказательств того, что оно "является работой преступных личностей,
недостаточно знакомых с конструкцией Коммунистического Интернационала".
Во-первых, сообщал Раковский, в циркулярах и иных документах Коминтерна
последний никогда не называет себя "Третьим Коммунистическим
Интернационалом", как сказано в "письме", в силу того, что не существовало
ни первого Коммунистического, ни второго Коммунистического Интернационалов.
Во-вторых, "письмо" подписано Зиновьевым в качестве "председателя Президиума
Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала", тогда как он
официально является Председателем Исполкома Коминтерна. Кроме того, по
словам Раковского, "все содержание документа с коммунистической точки зрения
состоит из ряда нелепостей, имеющих целью просто восстановить британское
общественное мнение против Советского Союза и подорвать усилия, которые были
приложены обеими странами для установления длительных и дружеских
отношений"[18].
Несмотря на последний, весьма неопределенный и не соответствующий
действительности аргумент, два первых обстоятельства серьезно подрывали
представления о подлинном характере "письма Зиновьева". Между тем, пока
британская общественность шумно обсуждала "письмо Зиновьева" и его возможные
последствия, а дипломаты обменивались нотами протеста, лондонским
представительством СССР 28 октября было получено адресованное на имя
Раковского письмо некоего Синклтона. В нем автор сообщал, что он готов
представить 30 фальшивых документов, которые вскоре "будут употреблены,
чтобы дискредитировать Россию"[19].
29 октября Синклтон был принят первым секретарем советского полпредства
Битнером. В ходе беседы тот сообщил, что, будучи англичанином, он еще до
революции вел разведывательную работу в пользу России, являясь тайным
агентом военного атташе российского посольства в Лондоне. Сохраненные им
симпатии к России заставили Синклтона предпринять действия, направленные на
разоблачение авторов "письма Зиновьева". В результате этого расследования
ему удалось установить, что в Лондоне действует организация "Британский
Королевский союз", финансируемая неким графом Нортюмберлендским и газетой
"Морнинг пост". Этот союз и занимался изготовлением фальшивок. Среди
сотрудников названной организации ему были известны некие Реджинальд Вильсон
и капитан Томплинс. Синклтон предъявил подлинники и фотокопии фальшивых
документов, которые должны были в скором времени использоваться против СССР.

Рисунок 3
Образцы "плакатной войны" с Коминтерном, помещавшиеся в
западно-европейских и белоэмигрантских изданиях

До нас дошли 4 из 30 документов, предъявленных Синклтоном в советское
полпредство. Первый из них -- "Договор" между Социалистической рабочей
партией Великобритании и Социалистическим рабочим пресс-бюро, полномочными
представителями которых выступали проживавшие в Глазго некие Томас Митчель и
Джон Гендерсон, с одной стороны, и "Исполком Совета русских рабочих и
Социалистический рабочий Национал в Гамбурге" -- с другой. "Договор"
составлен на бланке, увенчанном символическим изображением руки рабочего,
держащей молот, и надписью "Пролетарии всех стран, соединяйтесь", снабжен
подписями и печатями представителей Социалистической рабочей партии и
Социалистического рабочего пресс-бюро. "Договор" содержал программные
обязательства Митчеля и Гендерсона перед Исполкомом Совета русских рабочих и
Социалистическим рабочим Националом, а также определял технические вопросы
их взаимодействия. Программные цели договора предусматривали обязательства
Митчеля и Гендерсона создать по всей Великобритании сеть агитаторов,
призванных "вызвать промышленные конфликты и привить рабочим, занятым в
основных отраслях промышленности, революционную доктрину и идею
экономического контроля над производством", организовать воскресные
пролетарские школы для молодежи с целью ее приобщения к революционным идеям
и воспитания атеизма, наладить получение "столько, сколько можно, сведений
государственной важности: дипломатических, морских, военных, гражданских,
политических и иных сведений, которые могут быть чем-нибудь интересны или
полезны Революционному исполкому России или Германии". Последние обязались
оплачивать услуги своих партнеров, которые время от времени должны были не
только представлять письменные отчеты конспиративным путем, но и посещать
Россию и Германию для устных докладов.
"Договор" продолжал и конкретизировал программные установки "письма
Зиновьева" с той лишь разницей, что теперь проводником политики
Коминтерна--СССР выступали уже социалистические организации западных стран,
которым фактически отводилась роль разведывательных органов. Однако авторы
фальшивки продемонстрировали незнание организационного построения
международного рабочего движения. Всего двумя-тремя незначительными, но
крайне показательными ошибками они позволили разоблачить подлог. Вполне
возможно было предположить существование в Глазго "Британского
революционного Исполкома" и "Социалистического рабочего пресс-бюро", от
имени которых могли самозванно или вполне легально выступать Митчель и
Гендерсон. Однако "Исполкома Совета русских рабочих" и уж тем более
"Социалистического рабочего Национала в Гамбурге" ни тогда, ни раньше или
позже в природе не существовало.
Три следующих документа продолжали и конкретизировали "Договор", его
программное и организационное содержание. Первый из них -- написанное на
бланке органа Социалистической рабочей партии Великобритании "Социалист"
письмо с неразборчивой подписью представителя Исполкома британских рабочих в
Москву на имя А.П.Розенгольца, отправленное из Глазго через Амстердам 19
октября 1923 г. В письме сообщалось, что Исполком через некоего "товарища
Б." получил возможность пользоваться линотипом для переиздания
"пропагандистской литературы, ежемесячно посылаемой нам из Москвы". Далее в
подтверждение реальности действия "Договора" Москву информировали о том, что
Исполком британских рабочих контролирует около ста тысяч рабочих британских
угольных шахт. Для дальнейшего расширения его влияния запрашивались 3 тысячи
фунтов стерлингов -- в том числе на организацию "марксистских школ
революционного обучения мальчиков и девочек Англии". Фальшивка точно била
все в ту же цель, однако ее авторы допустили вопиющий промах, использовав
немыслимое для социалистов и коммунистов и просто безграмотное обращение к
Розенгольцу, назвав его "высокородным товарищем".
Следующее письмо той же организации от 16 ноября 1923 г. адресовано в
Амстердам С.Я.Ротгерсу (на самом деле Рутгерс). Оно уверяло "Бюро
Интернационала" в том, что "удар, который мы подготовляем теперь против
основных отраслей промышленности, заставит трепетать капиталистов и убедит
их в том, что дни их сочтены". Здесь вновь подтверждалось получение "ценной
помощи" от русских и немецких товарищей, а также "миленького чека" от
епископа Брауна из американского штата Огайо, обещавшего, помимо этого,
"посильную помощь через своих друзей из Союза индустриальных рабочих мира" в
Чикаго. Письмо содержало краткий отчет о деятельности созданных школ: "Мы,
-- говорилось в нем, -- отнимаем сотни мальчиков и девочек из
капиталистических церквей, и их воспитание в духе революционного социализма
и атеизма продвигается вперед быстрыми шагами..."[20] Уже сам
стиль этого письма -- лозунгово-пропагандистский, а не деловой, как ему
полагалось быть, -- явно оказался рассчитанным на прочтение третьих лиц и
должен был напугать прежде всего обывателей. Но подлог просматривался не
только в этом. В обращении к Рутгерсу этот революционер-социалист назван
вновь немыслимым в среде социалистических деятелей эпитетом "великий
(высокородный) товарищ", а в конце письма фальсификатор приветствует его от
имени и вовсе фантастического "Британского рабочего индустриального
Советского Союза".
Последнее письмо, адресованное из Глазго в Лондон Артуру Гендерсону, от
20 октября 1923 г., должно было и вовсе заставить трепетать обывателей и
капиталистов (как и предшествующие, оно было написано на бланке газеты
"Социалист" и имело неразборчивую подпись). В нем сообщалось, что через
Амстердам из Москвы получено секретное письмо (о его содержании ничего не
говорится). Здесь вновь упоминается "специальный транспорт литературы" из
Москвы, которая успешно распространяется в Великобритании, и далее говорится
о свыше 600 тысячах рабочих, разделяющих идею контроля над промышленностью,
75 тысячах человек стоящих "наготове", и о возможности объявить в любой
момент забастовку от "Глазго до Гринока" и т.д. "Доклад, полученный от тов.
Лости из Ковентри, -- оптимистично-угрожающе продолжал автор письма, --
сообщает, что все как один готовы выступить в последний бой за свободу --
как только будет дан сигнал"[21].
Все четыре фальсифицированных документа были изготовлены в сходной
манере: с использованием бланков действительно существовавшей газеты
"Социалист", подложных штемпелей несуществующих рабочих организаций,
неразборчивых подписей авторов (исключая "Договор"), плакатно-агитационного
стиля, с упоминанием и указанием действительных и вымышленных лиц и адресов.
В комплексе они должны были показать западной общественности, насколько
широко и глубоко Коминтерн через рабочие организации осуществляет пропаганду
коммунистических идей и организационно укрепляется в рабочей среде. В
характере и отчасти масштабах и результатах деятельности Коминтерна
фальсификаторы были не так уж и не правы: эта организация мощно
воздействовала на международное рабочее движение, используя легальные и
нелегальные средства. Однако фальсификаторам в силу строжайшей конспирации,
существовавшей в Коминтерне, не были и не могли быть известны конкретные
факты, и они решили их домыслить или просто выдумать.
Предъявленные Синклтоном документы с соответствующим объяснением
раскрывали предысторию появления "письма Зиновьева" и становились серьезным
аргументом в пользу его разоблачения как фальшивки. Однако дальнейшие
события развернулись несколько неожиданно. Во время второй встречи с
представителем советского полпредства Синклтон оставил "конфиденциальное"
заявление. В нем он сообщал, что готов собрать данные под присягой
свидетельства в "Англии, Париже, Амстердаме" о деятельности "Британского
имперского общества" (так! -- В.К.) и других организаций, занимающихся
дискредитацией Советского Союза, в том числе с помощью публикации фальшивых
документов. Синклтон заявил, что готов представить все уже имеющиеся в его
распоряжении материалы на этот счет при условии последующего денежного
вознаграждения, часть которого должна быть выплачена предварительно для
финансирования его разведывательных миссий в Глазго, Париж и Амстердам.
Уже 3 ноября Раковский проинформировал премьер-министра Англии о
контактах представителя советского полпредства с Синклтоном (он не был
назван по имени в письме Раковского) и приложил к своему письму копии
полученных от него документов, включая и заявление, подтверждающее, по
словам Раковского, что "лица, ставящие себе целью создать конфликт между
СССР и Великобританией, занимаются публикованием подложных
документов"[22]. Ответа не последовало, Синклтон же с тех пор
бесследно исчез.
Между тем дискуссия вокруг "письма Зиновьева" продолжалась как на
официальном, так и на неофициальном уровнях. В ответной ноте советского
правительства на ноту Дж. Грегори решительно заявлялось "о
неответственности" СССР за деятельность Коминтерна, но в то же время
подчеркивался фальсифицированный характер "письма Зиновьева", приложенного к
официальному документу правительства Великобритании. "Для устранения всяких
сомнений в подложном характере упомянутого документа и имея также в виду
серьезные последствия, которые подделка могла бы иметь для обоих стран,
советское правительство настойчиво и категорически предлагает передать
установление того факта, что так называемое письмо Коминтерна от 15 сентября
является подделкой, беспристрастному третейскому суду", -- говорилось в
ноте[23].
Одновременно с этой акцией советского правительства ряд шагов
предпринял и Коминтерн. Прежде всего сам "автор" письма -- Зиновьев -- дал
пространное интервью представителям средств массовой информации. Отметив в
нем несуразности, приведенные нами выше, а также указав на то, что 15
сентября 1924 г. он находился на лечении в Кисловодске и, следовательно,
никак официальных писем подписывать не мог, Зиновьев далее подробно
останавливается на содержании документа (интервью подписано 27
октября)[24].
Касаясь рекомендации "письма" о создании военной секции в британской
компартии, Зиновьев назвал это "сплошным вздором" и далее в высшей степени
откровенно заявил: "Никакой военной секции в британской компартии пока не
существует. Привлечение "талантливых военных специалистов" британская
компартия, конечно, вполне еще может отложить". Далее, останавливаясь на
рекомендации "письма" готовить "будущих руководителей британской красной
армии", Зиновьев продолжал в том же духе: "Всякий понимает, что британским
коммунистам приходится теперь заботиться о делах, гораздо более неотложных,
чем создание "британской красной армии". Британская компартия, опираясь на
"движение меньшинства" в профсоюзах, работает над тем, чтобы взгляды
Коммунистического Интернационала путем пропаганды довести до массы рядовых
английских рабочих. Нет никакого сомнения в том, что британская компартия
делает это великое дело со все большим успехом"[25].
В своем интервью Зиновьев публикацию "письма" рассматривал как
провокацию накануне выборов вождей либерально-консервативного блока
Великобритании с целью вызвать замешательство среди избирателей,
сочувствующих англо-советскому договору. "Заметьте, -- говорил он, -- как
выбраны были сроки. "Разоблачение" мнимого письма ИККИ сделано было с таким
расчетом, чтобы наш ответ не мог уже успеть вовремя, так как до выборов в
Англии остается всего пара дней"[26]. Любопытно, что за день до
появления Синклтона в советском полпредстве в Лондоне Зиновьев выдвигает
иную версию происхождения подлога. "Сегодня, -- говорил он, -- нами получены
сведения из довольно надежных источников относительно того, что подделка
письма произошла в польских кругах. По-видимому, в Польше орудует постоянная
группа предприимчивых дельцов (стоящих, вероятно, довольно близко к польской
контрразведке), которая снабжает подобными "документами" те иностранные
правительства, которые почему-либо в таких документах
нуждаются"[27].
Зиновьев обещал в интервью обратиться от лица Коминтерна в Генеральный
совет английских профсоюзов с просьбой назначить комиссию для проверки
подлинности "письма". 17 ноября 1924 г. Политбюро ВКП(б) приняло решение
"предложить т. Раковскому настаивать на нашем требовании третейского суда",
а 18 декабря того же года поручило подготовить ноту английскому
правительству о том, что "лицу, доставившему письмо Зиновьева, гарантируется
безопасность и безнаказанность" в случае, если оно легализует
себя[28]. Параллельно от имени Исполкома Коминтерна английским
профсоюзам было направлено предложение "расследовать вопрос о подлинности
мнимого документа".
Самое любопытное в интервью Зиновьева -- то, что, отрицая подлинность
"письма" и отмечая, что грубость подлога обнаруживается прежде всего из его
содержания, он в отношении этого содержания фактически подтвердил
программные установки Коминтерна, содержащиеся в "письме", а о некоторых
говорил как о еще несвоевременных. В этом смысле весьма многозначительно и
даже зловеще звучали его слова о привлечении в компартию ученых,
специалистов, которое "вполне еще" может быть отложено, или "о гораздо более
неотложных" в настоящее время, чем создание британской красной армии, делах
по пропаганде идей коммунизма.
Видимо, это последнее обстоятельство заставило министра иностранных дел
Великобритании Остина Чемберлена в своей ноте Раковскому настаивать на
подлинности "письма Зиновьева". Констатировав аргументы Раковского в пользу
фальсифицированного характера документа, Чемберлен далее писал:
"Правительство Его Величества не может принять этих утверждений, которые
опровергаются ссылкой на официальные издания и ежедневную прессу Союза". По
его мнению, об этом же свидетельствует и интервью самого Зиновьева, а также
иные "сведения", находящиеся в распоряжении правительства
Великобритании[29].
"Письмо Зиновьева", или, как его стали называть, "красное письмо",
почти тотчас после опубликования стало предметом общественного внимания. В
течение октября--декабря его подлинность, обстоятельства опубликования,
политические последствия во внутриполитической борьбе Великобритании и
международный резонанс не раз дебатировались в парламенте Великобритании.
Р.Макдональд, лидер лейбористской партии, проигравшей на выборах, в своей
речи в парламенте 9 октября прямо обвинил консерваторов в использовании
"письма" для достижения своих политических целей -- "для создания паники в
сознании старых дев", потребовав продолжения расследования обстоятельств его
появления. В ответ на это представитель консервативной партии генерал
Г.Крофт заявил, что нет никакого смысла продолжать такое расследование,
поскольку "красное письмо" выглядит очень безобидным на фоне официального
заявления Зиновьева о планах и действиях Коминтерна, Тратить время и
средства на такое расследование, продолжал Крофт, имеет смысл только в том
случае, если "письмо сможет доказать, что в Зиновьеве произошла перемена и
что он действительно стал более скромным революционером по сравнению с тем,
каким он был"[30]. С ним решительно не согласился член парламента
от лейбористской партии М.Джонс, поддерживавший идею продолжения
расследования. В дискуссию был вынужден вмешаться новый премьер-министр
С.Болдуин, который заявил, что созданный правительством специальный
подкомитет уже рассмотрел всю совокупность имеющихся фактов и пришел к
выводу, что не может быть сомнений "в аутентичности" письма[31].
Однако привести в подтверждение этого заявления какие-либо доказательства он
отказался, ссылаясь на их агентурный характер.
Объяснение Болдуина не удовлетворило многих членов парламента. Если
письмо подлинное, заявил полковник К.Кенворти, то почему не возбуждается
судебное дело против А.Мак-Мануса, британского подданного, чья подпись также
стоит под письмом? Для нейтрализации подобного заявления министр внутренних
дел консерватор Д.Хикс был вынужден сообщить фамилии членов подкомитета,
проводивших изучение письма, пытаясь авторитетом этих лиц закрыть вопрос о
представлении фактических данных, в том числе полученных агентурным путем.
На последовавшие и после этого требования предоставления доказательств Хикс
категорически заявил: "За нашей ответственностью как кабинета, мы находим,
что письмо подлинное. Таким оно и является в действительности. Уважаемые
члены должны выбрать -- верят ли они словам Зиновьева или утверждению
комитета британского кабинета". На реплику о заключении комиссии британских
профсоюзов он вновь повторил: "Я указал, между чем надо выбирать. Уважаемому
депутату представлена свобода верить в то, что ему нравится. Стране
предоставлена свобода верить в то, что ей нравится, и, я думаю, она будет
верить тому, чему верю я"[32].
В середине декабря ситуация с письмом вновь накалилась, причем в
значительной степени в связи с обострением политической борьбы в самом
британском парламенте. 15 декабря со специальной речью по этому вопросу
здесь вновь выступил О.Чемберлен. По мнению Чемберлена, прежнее
правительство "до выхода в отставку произвело расследование, и до самого
последнего момента эта комиссия не могла прийти к заключению -- настоящее ли
это письмо или нет". Новое расследование, по заявлению Чемберлена, позволило
установить "весь пройденный письмом путь, от начала до конца", и убедило
членов подкомитета в его подлинности. Касаясь подписи Мак-Мануса, Чемберлен
заметил: "Это совершенно несущественно, была ли подпись Мак-Мануса
действительна или нет. Я знаю, что он находился в то время в Москве. Я также
знаю, что и Зиновьев был в то время в Москве, хотя он это и отрицает.
Мак-Манус нам сказал: "Разве мог Зиновьев мне писать письмо, когда я
находился все время у него под рукой в Москве?" Вы видите, что Зиновьев
находился в это время в Москве, а не на Кавказе, и Мак-Манус -- свидетель,
который это подтверждает". Далее, касаясь аргумента Зиновьева о том, что
Коминтерн никогда не назывался "III Коммунистическим Интернационалом",
Чемберлен указал на два номера газеты "Известия", вышедшие в свет за
несколько дней до и после обозначенной в "красном письме" даты, в которых
именно так назывался Коминтерн. "Я отказываюсь от дальнейшего обсуждения
этого вопроса и заявляю, что документ настоящий", -- сказал Чемберлен в
заключение своей речи. В ходе дальнейшего обсуждения вопроса Чемберлен
твердо придерживался заявленной позиции[33].
Тем временем продолжался обмен нотами на официальном уровне. 28 ноября
Раковский нотой напомнил правительству Великобритании о том, что специально
назначенная правительством комиссия 4 ноября заявила об отсутствии в ее
распоряжении подлинника "красного письма". "Означенное заявление
авторитетной комиссии, -- констатировал Раковский, -- лишает всякой почвы
обвинение, выдвинутое господином Грегори против советского правительства в
разгаре избирательной кампании, и мое правительство склонно было
рассматривать это заявление как фактический отказ от обвинения". Оно нашло
дополнительное подтверждение в заключении комиссии английских профсоюзов.
Раковский вновь настаивал на создании независимой комиссии, организации
"третейского суда" по вопросу о подлинности "письма Зиновьева".
"Великобританскому правительству, -- заявлял он, -- должно быть ясно, что
отказ от третейского суда не может не рассматриваться общественным мнением
всех стран как доказанная невозможность для великобританского правительства
подтвердить и доказать выдвинутое им во время избирательной кампании
обвинение"[34]. 21 декабря, откликаясь на слушания по поводу
письма в британском парламенте и заявление Хикса о том, что доказательства
подлинности "письма" не могут быть представлены по причине безопасности
лица, предоставившего британскому правительству этот документ, Раковский от
имени советского правительства заявил, что "в интересах правды" оно
гарантирует "беспрепятственный выезд из пределов Союза Советов
вышеупомянутому лицу"[35]. В ответной ноте 25 декабря Чемберлен
сухо констатировал, что "Правительство Его Величества не имеет добавить к
ноте, посланной Вам 21-го ноября, в которой полностью это дело было
разобрано". 2 января 1925 г. в очередной ноте Раковский заявил: "Британское
правительство, отказавшись принять сделанное правительством Советов
предложение о представлении на арбитраж вопроса о происхождении подложного
письма Зиновьева, тем самым подтверждает свою невозможность доказать
сделанное им в связи с этим письмом обвинение. Ввиду вышеизложенного,
правительство Советов считает переписку по данному предмету
законченой"[36].
В нашем распоряжении имеются три документа, характеризующие работу
делегации английских тред-юнионов в Москве по установлению подлинности
"письма Зиновьева". Первый документ -- телеграмма делегации в газету "Дейли
Геральд" и Генеральному совету тред-юнионов. "Получив доступ к архивам и
всем документам, имевшим отношение к периоду времени, к которому относится
дело о письме Зиновьева, -- говорилось в ней, -- делегация разобрала бумаги,
которые были за это время разосланы". По мнению делегации, ознакомление со
всеми документами Секретариата Зиновьева, исходившими до и после даты
"письма", свидетельствует о том, что такого документа не существовало.
Никаких данных о существовании документа не имеется и в делах, относящихся к
деятельности британской компартии. "Письмо Зиновьева", делался вывод членами
делегации, "есть подлог, а британский МИД и британская пресса пользовались
фальшивым документом для нападок на иностранную державу и для нанесения
ущерба британской рабочей партии"[37].
В более подробном отчете делегации подтверждался этот вывод, причем
здесь раскрывались детали проведенного расследования. Из него следует, что
делегация, в составе которой находились лица, знающие основные рабочие языки
Коминтерна -- русский и немецкий, ознакомилась с регистрацией исходящей
корреспонденции, перепиской с британской компартией, протоколами Исполкома
Коминтерна, порядком ведения делопроизводства в нем, встречалась с
сотрудниками его аппарата и однозначно пришла к убеждению, что "письмо
Зиновьева" является грубой фальшивкой. Здесь же утверждалось, что делегации
удалось обнаружить "возможный источник, которым пользовались авторы подлога"
(он не указан)[38].
В мае 1925 г. Генеральный совет британских профсоюзов сделал
специальное заявление в связи с докладом своей делегации о пребывании в
Москве. В нем констатировалось, что "делегация профсоюзов в Москве полностью
расследовала вопрос об аутентичности так называемого "красного письма" в той
мере, как это зависело от России". Упорное молчание британского
правительства на предложение официального расследования обстоятельств его
появления британские профсоюзы рассматривали как косвенное подтверждение
политического заговора против компартии Великобритании[39].
Таким образом, эпопея с "красным письмом" Коминтерна закончилась, как и
начиналась, ответственными политическими декларациями. Можно твердо
заключить, что в том виде, в каком "письмо" было опубликовано и приложено к
официальной ноте МИД Великобритании, его в природе действительно не
существовало.
Имеется значительная литература, посвященная выяснению автора (или
авторов) фальсификации, а также способам ее легализации. Совсем недавно она
была проанализирована с привлечением части рассекреченных архивных
материалов британского происхождения Джил Беннет в ее книге "Наиболее
экстраординарное и мистифицированное дело. Письмо Зиновьева 1924 г."
Проделав большую и кропотливую работу, автор в конце концов была вынуждена
признать: "Ранее уже достаточно было сказано для того, чтобы определить,
что, хотя нам недоступны никакие неопровержимые доказательства, весьма
невероятно, что письмо было написано самим Зиновьевым, и, что гораздо более
вероятно, что оно было подделано лицом или лицами, которые были хорошо
знакомы с механизмом Советского правительства и в особенности Коминтерна;
которые хорошо знали международное разведывательное сообщество, что
позволило им переправить письмо как подлинник и убедительно заверить его
подлинность путем помещения его в регулярный канал информации; и которые
были уверены, что в Британии имелись заинтересованные группы, которые могли
использовать подделку в дальнейшем, преследуя собственные интересы в
причинении вреда лейбористскому правительству и препятствовании ратификации
англо-советского договора".
Признавая, что "история (с "письмом Зиновьева". -- В.К.) остается
незавершенной"[40], Джил Беннет тем не менее решительно отрицает
какую-либо причастность консервативной партии Великобритании и британской
Секретной службы к его фальсификации с целью дискредитации лейбористского
правительства, Коминтерна и большевиков. В частности, на основе
рассекреченных документов она показала, что Секретная служба после получения
английского перевода с копии письма пыталась неоднократно через своих
агентов найти подтверждение его достоверности.
Осторожно скажем, что причастность спецслужб к этому делу не
невероятна, равно как очевидны мотивы ее изготовления и выбор времени
введения в общественный оборот. Подлог сыграл свою политическую роль
накануне выборов в британский парламент, а после этого в течение нескольких
месяцев сам факт его легализации, внутриполитические и международные
последствия служили поводом для политической борьбы в британском обществе.
Разумеется, само содержание "письма" отражало реальные, если не тактические,
то стратегические, планы Коминтерна, о чем фактически не раз заявлял
Зиновьев. Деятели Коминтерна и советское правительство в этом смысле
оказались в сложном положении. Признать эти планы официально они не могли,
как не могли категорически отвергнуть концептуальные устремления Коминтерна,
боясь осложнений в той части международного рабочего движения, на
руководство которой претендовали. Оставалось поэтому отрицать сам факт
существования "письма", но не его идеи, и тем самым уводить мировое
общественное мнение от того главного, чем было обеспокоено правительство
Великобритании. Но и последнее оказалось в двусмысленном положении,
использовав откровенную фальшивку в межгосударственных отношениях. Ситуация
оказалась патовой для всех сторон, и вздох облегчения по прошествии полугода
должен был стать утешением искусственно созданного, но объективно
неизбежного политического конфликта. Само же "красное письмо" в наши дни
является одним из интересных исторических источников, характеризующих
атмосферу, идеологию и политические устремления, а заодно и средства борьбы
двух разнополюсных мировых общественных систем.
"Письмо Зиновьева" и "открытия" Синклтона стали самыми громкими
скандальными документами середины 20-х годов. Но они оказались не
единственными. В апреле 1925 г. болгарские газеты поместили тексты и
фотокопии, по крайней мере, трех документов, приписанных Коминтерну, которые
затем были перепечатаны большинством ведущих газет Западной Европы. Все они
выполнены на бланках Коминтерна на русском языке, снабжены подписями,
резолюциями, штампами контроля исполнения, исходящими и входящими номерами,
датами.
Один из них, датированный 12 марта 1925 г., за номером 2960 представлял
собой директиву "Центральной секции Отдела внешних сношений" ИККИ за
подписью генерального секретаря отдела А.Дорота. В ней сообщалось, что
"балканская коммунистическая федерация" утвердила постановление о приведении
в исполнение приговора над Русиновым и Гаржичем и поручает его исполнение
работникам "оперативно-террористического отдела" Мотько и Кашемирову. Кроме
того, директива объявляла мобилизованными с 15 апреля всех работников
"контроля балканского центра", определяла порядок получения оружия,
пользования шифровальной связью и в заключение предупреждала о том, что
"малейшее нарушение боевых приказов наказывается смертью на
месте"[41]. Фальсификаторы, пытаясь придать большую достоверность
своему изделию, допустили несколько непростительных промахов. Изображения
серпа и молота никогда не было в символике Коминтерна. Как международная
организация, Коминтерн принципиально не мог иметь "Отдела внешних сношений".
Не менее показательным оказался и второй документ -- от 22 апреля 1925
г., подписанный "Генеральным секретарем Коминтерна" Р.Стюартом и
адресованный "начальнику Балканского оперативного центра", а также
"заграничным делегациям РКП(б)" в Варшаве, Праге, Берлине, Вене, Бухаресте,
Константинополе и Афинах. В нем сообщалось, что Исполком Коминтерна поручил
Георгию Димитрову "руководительство всеми внешними и внутренними боевыми
операциями как военного, так и политического характера" в Болгарии, а
М.Красовского назначил начальником штаба Балканского общеоперативного
центра. Далее подтверждалась программа и тактика действий Балканского
оперативного центра, изложенная в ряде предшествующих инструкций Коминтерна
с указанием их дат и исходящих номеров. Подчеркивалась главная
стратегическая цель работы Балканского оперативного центра -- "в отношении
руководительства общеполитическим положением добиваться, путем углубления
революционных действий повстанческих групп, таковых результатов, которыми
являлось бы неизбежное падение Цанковского кабинета и создавалась бы в
отношении нового кабинета, если не будет сменен немедленно Революционным
правительством, ситуация неизбежной политической амнистии, которую следует
немедленно же учесть, как наиболее могущественное пополнение наших активных
кадров". Кроме того, здесь же сообщалось об организации повстанческих
отрядов и о подготовке "общесогласованного румынско-польско-чехосло-вацкого
и общебалканского выступления комфронта Юж[ной] Европы, намеченного к
периоду окончания сбора хлебов текущего года"[42]. Письмо было
написано на бланке, в правом верхнем углу которого помещен герб в виде
пятиконечной звезды, обрамленной колосьями и частью зубчатого колеса, имело
делопроизводственную помету, штампы, указание на номер экземпляра и
оригинальную подпись. Иначе говоря, все эти аксессуары, в отличие от
оформления "письма Зиновьева" и других сопровождавших его подделок, были
призваны создать у читателей впечатление того, что перед ними некий оригинал
-- третий экземпляр директивы, направленной Коминтерном.
Однако авторы фальшивки и здесь допустили ряд промахов. Стремясь
подчеркнуть связь Коминтерна с деятельностью ВКП(б) и советского
правительства, они в качестве одного из реквизитов фальшивой директивы
указали нахождение Коминтерна в Кремле, тогда как в то время он размещался
на углу Воздвиженки и Моховой. Названные в директиве "заграничные делегации
РКП(б)" не существовали в природе: они были перепутаны, очевидно, с ячейками
РКП(б), существовавшими в советских учреждениях за рубежом. Равным образом
фальсификаторы допустили промах, назвав центральные комитеты
коммунистических партий центральными исполнительными комитетами, а также
обозвав действительно существовавшую Балканскую коммунистическую федерацию
Балканским оперативным центром. Неверно они воспроизвели и бланк Исполкома
Коминтерна, поместив на нем герб, никогда не существовавший у этой
организации. В его основу был положен официальный герб Моссовета с внесением
в него ряда изменений: удалены буквы "Р.С.Ф.С.Р." вверху и текст "Московский
Совет Раб., Солд. и Кр. Деп." внизу, вместо которого поставлены три
звездочки. Фантастической оказалась и подпись под директивой: уже с июля
1924 г. Исполком Коминтерна не имел Генерального секретаря, и, кроме того,
никакой Стюарт никогда не занимал этой должности.
В распоряжении авторов книги "Антисоветские подлоги" оказалось еще
несколько "документов", связанных с деятельностью Коминтерна на
Балканах[43]. Основное их содержание касалось организации в
регионе коммунистического движения, подготовки вооруженных выступлений
против правительств балканских государств, в том числе в Болгарии.
Разумеется, представленные в них планы и действия Коминтерна были, как в
случае с "письмом Зиновьева", недалеки от действительных, однако самих по
себе опубликованных документов в природе не существовало.
Комплекс фальсифицированных документов, связанных с деятельностью
Коминтерна на Балканах, представлял собой существенный шаг вперед в деле
освоения технологии подлогов по сравнению с комплексом документов,
относящихся к "письму Зиновьева". Напомним, что тогда в прессе фигурировали
лишь тексты документов. При изготовлении "балканских подлогов"
фальсификаторы уже учли обстоятельства дискуссий вокруг "красного письма" и,
в частности, требование предъявления оригиналов. Теперь читателям
предлагался не только "текст", но и фотокопии "оригиналов", изготовленных на
фальсифицированных бланках. В фальсификации этих бланков авторы использовали
незамысловатые, но могущие произвести впечатление на неискушенного читателя
приемы. Сами бланки изготовлялись типографским способом с использованием
элементов эмблематики, существовавшей в Советском Союзе или в Коминтерне.
Далее, стремясь придать впечатление подлинности своим подлогам,
фальсификаторы привлекли делопроизводственные штампы типа "Контроль",
"Копия", "С подлинным верно", "Циркулярное", "К сведению", "К исполнению" и
т.д. Наконец, они же фальсифицировали рукописные резолюции-пометы и даже
подписи.
Характер приемов подделки "балканских документов" оказался хотя и шагом
вперед в деле освоения техники подлогов, но достаточно однообразным, выдавая
одну и ту же фабрику фальсификаций. Авторы книги "Антисоветские подлоги"
связывали их изготовление с представителями российской эмиграции,
обосновавшимися в Берлине. Именно у одного из них при аресте был обнаружен
чистый экземпляр фальшивого бланка, на котором был изготовлен "наказ"
Коминтерна за подписью Стюарта. Это был бывший русский летчик Дружеловский,
работавший в контакте с польской разведкой и тесно связанный через другого
русского эмигранта -- А.Ф.Гуманского, бывшего русского контрразведчика, с
рядом российских эмигрантских организаций -- Кирилловским центром,
"Братством Святого Георгия", "Святогором", а также частным разведывательным
бюро, организованным в Берлине бывшим подпоручиком русской армии
Г.И.Зивертом[44].
Именно группа Дружеловского--Гуманского наладила масштабную фабрикацию
поддельных документов Коминтерна и советского правительства. Ее "почерк"
легко прослеживается в содержании и технике изготовления подлогов. Два из
них касались Польши.
Первый был озаглавлен как "Секретная инструкция ИККИ" за номером
Б11516, датирован 16 апреля 1925 г. и адресован "полпредству Коминтерна в
Польше", а также "заграничным делегациям РКП(б)" в Париже, Берлине, Вене,
Праге и Риге. В ней "Польская Коммунистическая Секция при Исполкоме
Коминтерна" доводила до сведения "ЦИКа" польской компартии и "Президиума III
Съезда" о разрешительном решении Коминтерна на активные выступления 3 мая в
ходе торжеств по поводу польской конституции. В ходе таких выступлений,
указывалось в "инструкции", присутствующие на торжествах представители
европейских государств должны убедиться "с одной стороны, в неправильности
положения восточных границ Польши, согласно волеизъявлению народностей самой
Польши, и в тяготении общих симпатий польских народных масс к Союзу ССР". С
другой стороны, говорилось здесь, организованное выступление польской
компартии отвлечет внимание европейских правительств от "борьбы наших
балканских сотоварищей". И, наконец, в-третьих, признавалось, что
"индивидуально-террористические акты", намеченные польской компартией на это
время, "являются достойной наградой" польскому правительству за его политику
в отношении Западной Украины. Далее инструкция содержала рекомендации
относительно максимальной конспирации оргмероприятий польской компартии и
заканчивалась революционными лозунгами: "Долой бандитское правительство
Польши! Да здравствует Польская компартия! Долой белый террор! Да
здравствует революционное правительство!" По постановлению Исполкома
Коминтерна, как сказано здесь, за Генерального секретаря Коминтерна документ
подписал "товарищ Председателя Польской секции при Исполкоме Коминтерна"
Дорот[45].
"Инструкция" выполнена в той же манере, что и "балканские" подлоги. Она
написана на машинке с тем же шрифтом, содержала не совсем удачное
изображение герба СССР, имела гриф "Совершенно секретно", номер экземпляра,
штамп входящего регистрационного номера, штамп контроля, исходящий номер,
указание на место дислокации Коминтерна ("Москва--Кремль"), резолюцию о
мероприятиях по исполнению с неясной подписью на русском (!) языке.
Фальсификатор повторил в своем изделии фактически те же самые типичные
ошибки, которые мы наблюдали и в "балканских" подлогах. Коминтерн не
пользовался в своей символике изображением герба СССР, помещался не в
Кремле, а, как уже говорилось, на углу Воздвиженки и Моховой, не имел
полпредств за границей, ВКП(б) имела не "делегации", а первичные ячейки в
зарубежных советских организациях, зарубежные компартии не имели ЦИКов, а
имели ЦК и т.д. Наивно звучали в официальном документе и лозунги.
В абсолютно сходной манере был изготовлен и второй подложный документ,
касающийся деятельности Коминтерна в Польше, -- "Секретная инструкция ИККИ
номер Б985 по отделу общего Контроля", датированная 14 апреля 1925 г. и
дополненная для важности еще одним исходящим номером -- 2960/П. "С
получением настоящего, -- говорилось в ней в адрес "президиумов" заграничных
делегаций РКП(б) в Париже, Берлине, Вене, Праге, Риге, -- предлагаем Вам
передать все имеющиеся в Вашем распоряжении нити секретного контроля в
распоряжение ЦИКов польской коммунистической партии с точным разграничением
лиц, могущих принять участие в активной работе в случае надобности, а также
пассивного элемента". Далее следовал перечень вопросов, касающихся
представления данных о количестве лиц, которые могли вести активную или
пассивную партийную работу в различных сферах. "Инструкция" вновь подписана
"Генеральным секретарем Коминтерна" Доротом, снабжена гербом, в основе
которого находился герб СССР, грифом "Совершенно секретно", штампом
входящего регистрационного номера "Отдела общей информации", рукописной
резолюцией[46].
Очевидно, нет смысла останавливаться на каждом из других известных
подлогов, приведенных в книге "Антисоветские подлоги". Однако будет
интересно предложить статистику с вытекающей из нее типологией
фальсификаций. Всего известно 20 подложных документов. По видовому составу
подавляющая часть (11) представляет собой письма, в том числе 1 черновик,
или отпуск. Далее следуют: инструкции (3), наказы (2), удостоверение,
служебная записка, циркуляр, договор (по 1). Подавляющая часть этих
материалов (16) изготовлена на фальсифицированных бланках, три документа
существовали в качестве устной версии или были опубликованы как простой
текст, и один изготовлен не на бланке, но с печатью. Статистика авторства
этих документов выглядит следующим образом: 10 -- Исполком Коминтерна, 4 --
компартия Великобритании, 2 -- ОГПУ, по одному -- полпредство и торгпредство
СССР за рубежом, НКИД, ВСНХ, "Агитодел РКП". Подавляющая часть документов
(16) написана на русском языке, 4 -- на английском и по одному -- на
французском и немецком.
Показателен набор реквизитов фальсификаций. 15 документов снабжены
угловыми штампами, гербом или иной символикой, например, серпом и молотом,
14 имеют грифы секретности, 17 -- подписи-автографы (читаемые и
непрочитывающиеся), 16 снабжены исходящими номерами, 6 -- штампами
регистрационных входящих номеров, 7 -- резолюциями-автографами исполнителей,
2 -- печатями и 1 -- штампом контроля исполнения. Большая часть документов
представляет собой машинопись[47].
Таким образом, мы обнаруживаем либо особую склонность, либо отсутствие
достаточной фантазии фальсификаторов в отношении изобретения жанров
подлогов. Это, как правило, письма или инструкции, причем первые очень
близки по стилю и характеру подачи информации именно к директивным
материалам. В этом отразился замысел фальсификаторов: всемерно подчеркнуть
руководящее воздействие авторов документов на адресатов. Фальсификаторы
стремились учитывать общественную реакцию в отношении подлинности или
подложности того или иного документа. Весьма показательно, что устные версии
подлогов или их тексты постепенно сменились исключительно "бланковыми"
вариантами[48], что, по мнению фальсификаторов, должно было
являться важным доказательством подлинности их изделий. При изготовлении
бланков и вообще формуляров документов главную роль они отводили различного
рода символике, подписям-автографам, грифам секретности, регистрационным
номерам и резолюциям. Однако в части "реквизитов" фальсификаторы оказались
явно не на высоте, допуская грубейшие ошибки в изображении символики,
названиях учреждений или их структурных подразделений. Впрочем, для
неискушенного читателя точность содержательной части символики и
"реквизитов" вряд ли имела сколько-нибудь существенное значение: чисто
зрительное воздействие внешних признаков документов играло решающую роль.
Тот факт, что подавляющая часть документов изготовлена на русском
языке, причем без каких-либо существенных языковых погрешностей, прямо
указывает, что авторами большинства фальсификаций являлись люди, для которых
этот язык был родным.
Общий побудительный мотив подлогов, связанных с деятельностью
Коминтерна, был очевиден уже в момент их обнародывания: политически
скомпрометировать эту организацию, а через нее и коммунистические партии
соответствующих стран. Однако, это была не простая компрометация.
Фальсификаторы, располагая определенными сведениями о деятельности
Коминтерна, пытались реконструировать и легализовать программные,
тактические и организационные устремления Коминтерна. И в своих попытках
сделать это они оказались не так уж и далеки от истины в характеристике
подлинного облика и планов этой организации. Ложь во многом оказалась
провидческой, хотя от этого она не перестала быть ложью. Тем не менее она
сыграла свою политико-идеологическую роль; не случайно, например, вдумчивый,
трезво мыслящий русский белоэмигрант фон Лампе аккуратно собирал все
газетные вырезки, связанные с этими фальшивками.

 ΛΛΛ     >>>   

26 сентября находка городской
Козлов В. Обманутая, но торжествующая Клио истории России 1 подлогов
30 антисоветские подлоги подлоги фальшивок
С тех пор постоянно стал сопровождать вырубову
11 декабря
Ковалев С. История Рима. Курс лекций античности