ΛΛΛ     >>>   

Интеллигенция - Власть - Народ. Антология

Леонтьев К. Как надо понимать сближение с народом?

У нас давно уже говорят о "сближении" или даже о "слиянии" с народом. Говорят об этом не только агитаторы, неудачно пытавшиеся "ходить" в этот народ; не только умеренные либералы, желающие посредством училищ, земской деятельности и т.п. малопомалу переделать русского простолюдина в нечто им самим подобное (то есть национально-безличное и бесцветное); о подобном "сближении" говорят, хотя и несколько по-своему, даже и люди вполне охранительного, или, скажу сильнее, слегка реакционного взгляда (я говорю слегка, ибо крепко реакционного взгляда людей у нас очень мало и они до сих пор еще не влиятельны).

Но как понимают эти умеренные охранители подобное "сближение" - вот в чем вопрос?

По нашему мнению, нужно не столько слияние интересов, сколько сходство идей. Не нам надо учить народ, а самим у него учиться. Мы европейцы, а народ наш не европеец; скорее его можно назвать византийцем: вот чем он лучше и выше нас. Для нас вопрос решается так: если культурная солидарность наша с Западом неотвратима и неисцелима, то национальное дело наше раз навсегда проиграно. Чтобы объяснить без обычных в литературе нашей ужимок, как мы понимаем эти ужасные слова, которые произнести даже и наедине с самим собою страшно, - мы должны сказать вот что: правы ли мы, или нет, это другой вопрос; но мы думаем, что все государства Западной Европы должны в не слишком продолжительном времени отречься от всего того, что составляло национальные основы их государственного быта, и принять форму республик... Сольются

62

ли они постепенно все в один атеистический союз, или сгруппируются сперва только по племенам, или, наконец, эти бесцерковные республики останутся приблизительно в пределах тех государств, из которых они выродятся и будут жить бок о бок, подобно республиканцам Средней и Южной Америки, не сливаясь государственно, но ничем почти культурно и не разнясь друг от друга, - все это вопрос второстепенных оттенков, для нас, славян, не слишком существенных; ибо во всех этих случаях республиканский Запад будет еще враждебнее Русской Империи и союзу восточноправославных народов, чем была Европа монархическая. Подобно Соединенным Штатам Северной Америки, не пожелавшим выносить в Мексике соседства сильной империи, республики европейского Запада будут тяготиться формой нашего правления, прилагать все старания, чтобы изменить ее у нас, даже и посредством насилия. Подробнее здесь об этом я распространяться не буду. Мне кажется, это и так ясно.

Я не намерен также на этот раз "предсказывать", каков должен стать основной экономический строй этих европейских республик, "мещанский", т.е. либеральный, подобно строю нынешней Франции, или принудительно-социалистический... Хотя эта сторона вопроса для славян и России несравненно существеннее и важнее, но именно вследствие этой первостепенной важности дела об нем нельзя говорить слегка в статье, имеющей другую, специальную цель. На этот раз я позволю себе только мимоходом заметить еще вот что: во всех государствах и у всех наций нашего времени все однородные охранительные силы находятся в постоянной между собою борьбе; государство воюет с государством; религия с ожесточением борется против другой религии; представители одной аристократии противятся остаткам другой знати, или последним могиканам другого

63

дворянства; даже либеральная, или полулиберальная буржуазия - и та, под знаменем национал-либерализма, выступает охотно и нередко на бой, даже и кровавый, против буржуазии соседней, ведомой под точно таким же государственно-племенным штемпелем, и т.д. В эти минуты буржуазия даже и от ежедневно попираемой ею религии вовсе не прочь!

Все охранительные силы Европы, говорю я, находятся теперь в постоянной и непримиримой борьбе между собою и объединить их еще раз так, как объединились они в первой половине XIX века для борьбы против Франции и против напора ее демократических насилий, - оказывается невозможным во второй половине истекающего века. Согласны везде между собой только одни социалисты и те, которые им потворствуют. Они согласны, и число их ежегодно и повсеместно растет; они убежденнее, тверже, решительнее людей всех других партий и учений. Идеал их прост и ясен. Разрушить все прежнее, расторгнуть все преграды; сначала анархия, организация позднее; она придет сама собою. Это последовательно и даже сравнительно легко; ибо создание нового и даже охранительная поддержка раз созданного гораздо труднее разрушения.

Вот состояние дел во всей Европе, вот общее течение исторического потока... Я думаю, никто этого отрицать не может?

В виду всего подобного, мне кажется, что для нас весь роковой вопрос должен состоять в том: сумеет ли славянское племя вовремя оградить себя от напора, не скажем социалистических (ибо социализм, понятый только с экономической стороны, может принять и охранительный характер), а скажем просто разрушительных волн и обойти это течение по своему собственному руслу?.. Или оно осуждено историей и темпераментом своим на вечное умственное рабство и должно тоже,

64

хотя и несколько позднее других, отдать на заклание все лучшие исторические начала свои? Мы думаем, что нет мыслящего человека в России, который бы позволил себе еще теперь, даже в уме своем и с глазу на глаз с своею совестью, произнести решительный ответ! При взгляде на иные стороны нашей русской жизни - кажется более вероятным последний, ужасный исход; при воспоминании о других, оживляются надежды. Нельзя, разумеется, не отчаиваться в будущности славянства, когда слышишь, например, что множество русских людей, ожидают спасения России от "дальнейших либеральных реформ" или скажем яснее - от демократической конституции. Нельзя не ужаснуться за наше будущее, когда с изумлением начинаешь понимать, что соотечественники наши хотят лечить нас от крайнего европейского радикализма, тем же самым радикализмом - только постепенным и умеренным. Или еще, когда встречаешь иного рода заблуждение, уже не в либеральном, а в консервативном лагере. Есть у нас, например, консерваторы, которых мнения и наклонности мы чрезвычайно уважаем; но не можем не указать на то, что и они часто не в силах перенестись на ту настоящую точку зрения, которая одна может открыть нам глаза на наши ошибки и несчастия. Есть консерваторы, которые желают все того же сближения с народом... Они сокрушаются о том, что русский народ - русскую "интеллигенцию" не любит. Это не государственная, не объективная мысль; это чисто личное порождение невольного какого-то страха, или оскорбленное чувство доброго и честного человека, считающего себя перед "народом" ни в чем неповинным.

С точки зрения государственной надо, напротив того, радоваться, что народ "интеллигенцию" не любит, что она ему не нравится.

65

Пускай в среде этой "интеллигенции" есть прекрасные и гуманные люди, пусть мы сами принадлежим к ней; все-таки надо радоваться, что эта "интеллигенция" так непопулярна, несмотря на всю теперешнюю гуманность свою.

Радоваться надо этому потому, что идеи и политические вкусы, господствующие в интеллигенции, все заимствованные, а у народа идеи и вкусы все свои; сближаясь с народом - мы только вредим ему; вредим не в том каком-нибудь грубом смысле, что мы его обманываем или грабим, или можем отстранить его от каких-нибудь вещественных благ, а в том более важном смысле - что мы почти нечаянно учим его европейству: и не можем не учить, потому что сами до сих пор выдумать ничего не были в силах, и в деле творчества национального стоим гораздо ниже азиатских народов, индусов, китайцев, мусульман, у которых все почти свое.

Поэтому польза (или даже спасение наше) - не в смешении с народом, и не в практическом каком-нибудь с ним соглашении, а в сходстве с ним, в подражении ему. Вот чего не различают, и что в высшей степени важно. Славянофилы как будто понимали это, но в их учении есть одна чрезвычайно слабая сторона - это эгалитарный либерализм. Ни один из них не обратил внимания на то, что при том слиянии или смешении с народом, которое они так всегда хвалили, не народ слиняет, так сказать, на нас своими яркими национальными цветами, а мы заразим его нашими европейскими миазмами, потому что мы все-таки сильнее его ежедневным нашим влиянием... Юридическое сословное разделение было полезно для сохранения национального типа. Объясняюсь проще и нагляднее. Между прежним привилегированным и передовым всетаки для своего времени дворянством и крепостными крестьянами, даже между тем же "онемеченным и офранцуженным" дворянством и

66

благотворно отставшим купечеством стояла каменная стена юридических прав и привилегий. Пороки крестьянства и старого купечества были пороками личными; национально, в смысле общего типа, оба эти сословия были почти всегда безукоризненны; дворянство же во многих случаях лично почтенное и государственно всегда чрезвычайно доблестное, с точки зрения национально-культурного типа было ниже и хуже не только китайских мандаринов, но даже и турецких пашей и беев, которых, по крайней мере, резкие особенности их религии принуждают не все свое уступать европеизму, не все обычаи, не все поверия, не все юридические понятия, и т.д.

 ΛΛΛ     >>>   

Леонтьев К. Как надо понимать сближение с народом русской философии 7 страданий
Распрями государственных обязанностей
П.Л. Лавров. Исторические письма русской философии