<<<     ΛΛΛ     >>>   

Но полова, как мы уже выяснили, – не желтая, а грязно-серая. Происходит это слово от другого похожего – «половина». Ровно столько получается этих отходов после обмолота зерна. Появившись в середине XI века у границ Руси, первоначально половцы не переходили на правый берег Днепра – жили на левой половине. Отсюда и название. А стойкая ассоциация диких, не любящих мыться, зато гадящих где придется, варваров с половой довершила дело. Так куманы и стали половцами.

Подделка ли «Слово о полку Игореве»?

Сомнения в подлинности «Слова» высказывали с момента его открытия. По официальной версии, поэму обнаружил в 90~х годах XVIII века граф Мусин-Пушкин – бывший адъютант екатерининского фаворита Григория Орлова. Выйдя в отставку, он занялся коллекционированием старинных книг и в одной из монастырских библиотек – Спасо-Ярославской – наткнулся на рукописный сборник В нем будто бы и находился тот загадочный текст, который теперь известен любому двоечнику – «Слово о полку Игореве». Находка вызвала сенсацию. Русские патриоты ликовали. Наконец-то и у нас откопан шедевр, сравнимый с французской «Песнью о Роланде». А, может быть, даже лучше! Молодой Карамзин поместил в гамбургском «Обозревателе Севера» восторженную заметку, где были и такие слова: «В наших архивах обнаружен отрывок из поэмы под названием „Песнь воинам Игоря“, которую можно сравнить с лучшими оссиановскими поэмами и которая написана в XII столетии неизвестным сочинителем».

При этом начинающий историк еще не подозревал, что изданные в 1765 году в Англии «Песни Оссиана», с которыми он сравнивает русскую находку, только что признаны не сочинениями древнего барда, за которые их принимали, а мистификацией вполне современного Карамзину шотландского собирателя фольклора Джеймса Макферсона. «Оссиановские поэмы» должны были доказать, что старинная литература шотландцев, испытывавших комплекс национальной неполноценности, – ничуть не хуже, чем у англичан. Так почему бы не предположить, что и Мусин-Пушкин всего лишь пытался поднять самооценку восточных славян, вынужденных постоянно сравнивать себя с Европой?

Тем более, что саму рукопись «Слова о полку Игореве» практически никто не видел. По той же официальной версии она сгорела в Москве в 1812 году, во время войны с Наполеоном. Хотя неизвестно, раскуривали ли от нее свои трубки потомки Роланда – французские гренадеры – или протопили ею в отсутствие Мусина-Пушкина камин необразованные русские мужички. Все же последующие перепечатки сделаны по первому изданию 1800 года, озаглавленному «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новгорода-Северского Игоря Святославича». Все становится еще более загадочным, если мы вспомним, что «Слово» – не единственное произведение, рассказывающее об авантюрном броске Игоря в степь. Есть и еще одно! Но на него, хотя оно превосходно известно, стараются не обращать внимания – дабы не разрушить образ древнерусского витязя, гордо (если верить «Слову») изрекшего: «Лучше нам убитыми быть, чем плененными!»

Любознательному исследователю легко изучать древнерусскую историю XII века. Князей много. У каждого свой летописец. Во времена междоусобиц все писали обо всех. Какие мерзости стыдливо опустили новгородцы, о тех упомянули киевляне. Что не рассказали галичане, о том «настучали» потомкам черниговцы. Полная свобода слова! Поэтому тот «имидж» Игоря, к которому мы привыкли с детства, штудируя «Слово», мягко говоря, не соответствует действительности. А был он типичным князем-хулиганом своей эпохи!

В 1169 году юного, полного сил и энергии, Игоря Святославича мы видим среди банды князей, ограбивших Киев. Инициатором нападения выступил суздальский князь Андрей Боголюбский. Впоследствии, уже в XX веке, кое-кто из националистических украинских историков пытался представить этот поход как первый наезд «москалей». Но на самом деле Москва тогда была всего лишь мелким острожком, ничего не решавшим, а в якобы «москальском» воинстве рядом с сыном Андрея Боголюбского – Мстиславом – почему-то оказались Рюрик из «украинского» Овруча, Давид Ростиславич из Вышгорода и наш девятнадцатилетний черниговец Игорь с братьями – старшим Олегом и младшеньким – будущим «буй-туром» Всеволодом.

Разгром Киева был страшным. По свидетельству Ипатьевской летописи, грабили весь день, не хуже половцев: храмы жгли, христиан убивали, женщин разлучали с мужьями и уводили в плен под плач ревущих детей: «И взяли они добра без счета, и церкви оголили от икон и книг, и риз, и колокола поснимали все эти смоляне, и суздальцы, и черниговцы, и Олегова дружина…3ажжен был даже монастырь Печерский… И был в Киеве среди всех людей стон и печаль, и скорбь неутихающая, и слезы беспрестанные». Ай да Игорь, ай да патриот!

Кстати, по происхождению Игорь Святославич был «метисом» – от матери-половчанки он унаследовал горячую степную кровь, которая не раз бросалась ему в голову в самый неподходящий момент.

В 1184 году великий князь киевский Святослав отправил объединенное русское войско на половцев. В походе участвовал и Игорь с неразлучным «буй-туром» Всеволодом. Но стоило союзникам углубиться в степь, как между переяславским князем Владимиром и нашим героем разгорелась дискуссия о методах дележа награбленного. Владимир потребовал, чтобы ему уступили место в авангарде – передовым частям всегда достается больше добычи. Игорь, замещавший в походе отсутствовавшего великого князя, категорически отказал. Тогда Владимир, плюнув на патриотический долг, повернул назад и принялся грабить Северское княжество Игоря – не возвращаться же домой без трофеев! Игорь тоже не остался в долгу и, забыв о половцах, в свою очередь набросился на владения Владимира – переяславский город Глебов, который захватил, не пощадив никого.

А в следующем году приключился тот самый злосчастный поход, по мотивам которого создана великая поэма. Вот только за кадром осталось то, что в составе Ипатьевской летописи содержится произведение, трактующее неудачу Игоря с куда более реалистических позиций. Историками оно условно названо «Повестью о походе Игоря Святославича на половцев». И неизвестный автор его рассматривает плен Новгород-северского князя как справедливую кару за погромленный русский город Глебов.

В отличие от «Слова», где многое дано только намеком, «Повесть о походе» представляет собой подробнейший отчет. Игорь в ней выражается не высокопарным штилем, а вполне прозаическими достоверными фразами. В «Слове» он вещает: «Хочу копье преломить край поля Половецкого с вами русичи, хочу либо голову свою сложить, либо шлемом испить из Дону!» А в «Повести» просто мучается от комплекса неполноценности, принимая опрометчивое решение продолжать поход, несмотря на затмение: «Если нам не бившись вернуться, то срам нам будет хуже смерти. Пусть, как Бог даст».

Бог дал плен. Автор «Слова» кратко, стеснительно упоминает: «Тут князь Игорь пересел из седла золотого в седло рабское», а летописец в деталях повествует, как предводитель распадающегося на глазах русского войска пытается повернуть свою побежавшую легкую кавалерию – «ковуев» (одно из вассальных степных племен), но, не догнав их, попадает в руки половцев «на расстоянии одного полета стрелы» от своих основных сил: «И пойманный Игорь видел брата своего Всеволода, который крепко бился, и просил он душе своей смерти, чтобы не видеть падения брата своего. Всеволод же так бился, что даже оружия в руке его было мало, и бились они, обходя кругом озера».

Тут на зарвавшегося авантюриста, по словам летописца, находит раскаяние. «И рек тогда Игорь: „Помянул я грехи перед Господом Богом моим, как много убийств, кровопролитий сотворил я на земле христианской, как не пощадил христиан, но взял на щит город Глебов у Переяславля. Тогда немало зла испытали безвинные христиане – отлучали отцов от детей, брата от брата, друга от друга, жен от мужей, дочерей от матерей, подруг от подруг, и все смятено пленом и скорбью было. Живые завидовали мертвым, а мертвые радовались, как святые мученики, огнем от жизни сей приемля испытание. Старцы умереть порывались, мужей рубили и рассекали, а жен – оскверняли. И все это сотворил я! Не достоин я жизни. А ныне вижу отмщение мне!“ Возникает вопрос: мог ли этого средневекового разбойника воспеть современник, хорошо осведомленный обо всех проделках князя Игоря? И не придумал ли Мусин-Пушкин свою историю с находкой „сгоревшей“ рукописи, выполняя совсем другой социальный заказ?

Тем более что и другие доводы в пользу именно этой версии. Конец XVIII – начало XIX века – буйное время литературных мистификаций. О «находке» поддельных «Песней Оссиана», с которыми сравнили наше «Слово», мы уже упоминали. Но это не единственный пример. В той же Англии в 1770-х годах некий Томас Чаттертон сочиняет произведения на средневековом английском языке под псевдонимом Томаса Раули – ученого монаха XV века. В 1810-х годах бурная полемика стоит вокруг «обнаруженной» Вацлавом Ганкой в Чехии «Краледворской» рукописи, оказавшейся не старинным текстом, а подделкой, призванной поднять самооценку порабощенного немцами чешского народа.

В России же сюжеты «киевского» периода именно в это время входят в моду – на протяжении всего XVIII века, начиная с «Владимира» Феофана Прокоповича, одна за другой появляются исторические пьесы о Древней Руси – «Хорев» Сумарокова, его же «Синав и Трувор», «Владимир и Ярополк» Княжнина. Русская историческая наука находится в зачаточном состоянии. Поэтому авторы самостоятельно роются в летописях в поисках тем – благо церковнославянский язык образованные люди XVIII столетия знали с детства. А он весьма облегчал понимание древнерусских текстов. Что, если одному из таких неизвестных талантов – Мусину-Пушкину или кому-нибудь из его круга и пришла в голову мысль сочинить собственное произведение на таком поэтичном, дышащем стариной языке Киевской Руси?

Тем более, что сам Мусин-Пушкин историю обнаружения рукописи «Слова о полку Игореве» рассказывал весьма скупо. Граф утверждал, что приобрел поэму в числе других книг у архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля. Как удалось установить исследовательнице Г. Н. Моисеевой, сборник, в составе которого находилось «Слово», действительно принадлежал Спасо-Ярославской обители и числился в описи его рукописных книг. Но не позднее 1788 года, как указано в той же описи, он был «отдан». Кому – неизвестно. А в описи 1789 года та же рукопись значится уже «за ветхостью уничтоженной». Так когда же сгорел подлинник «Слова» – в 1812 году или все-таки двадцатью тремя годами раньше? И не означает ли это, что первоначально граф Мусин-Пушкин хотел убедить всех, что рукопись «Слова» буквально рассыпалась в прах – так ее «зачитали» древние книголюбы, а потом свалил все на куда более поэтичный московский пожар, подвернувшийся как нельзя кстати? Спасибо супостату Наполеону, заметшему все следы с присущим ему размахом – куда масштабнее, чем какая-нибудь монастырская плесень или крыса…

Поэтому среди русских ученых уже в начале XIX столетия появился ряд скептиков, сомневающихся в подлинности «Слова» – Каченовский, граф Румянцев (известный коллекционер древних рукописей) и особенно Осип Сенковский – предприимчивый журналист и издатель популярнейшей в свое время «Библиотеки для чтения».

Все это так. Однако на каждое из этих утверждений существуют не менее веское возражение. Мусин-Пушкин с неохотой рассказывал о подробностях своего открытия? Да ведь он фактически подтолкнул архимандрита Иоиля на должностное преступление, убедив списать вполне приличную рукопись «за ветхостью» – фактически незаконно присвоив ее! Станешь ли болтать о таком громогласно?

Сомневались представители «скептической школы»? Так они сомневались во всем – даже в древности летописей и сборника древнерусских законов «Русская правда». На то они и скептики.

И, наконец, просто невозможно представить себе человека XVIII века, соединившего в одном лице блистательный поэтический талант, абсолютную историческую эрудицию на уровне лучших историков XX столетия и… знание древнерусского языка как родного. Да, церковнославянский похож на него, но только в той степени, которая облегчает понимание. Не более. Тому же Мусину-Пушкину как первому издателю «Слова» пришлось к сочиненному им самим заглавию «Ироническая песнь о походе на половцев удельного князя Новгорода-Северского Игоря Святославовича» добавить подзаголовок: «Писанная старинным русским языком в исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие». Сами издатели и то этот «старинный русский язык» понимали с трудом. Первое издание кишит такими примерами – старинные русские тексты писались без интервалов между словами. Разбивку Мусин-Пушкин «со товарищи» провели самостоятельно. Вот и получилось у них вместо «розно ся» – «рози нося» и вместо «къмети» – «къ мети». Эти ошибки, затруднявшие понимание «Слова», были исправлены только значительно позже.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Султанша мустафу султану
Но в жарком стамбульском пекле султану
На стенах радостно гоготали сторонники враждебной партии
Знамена на
Сама москва едва прописалась на страницах истории