<<<     ΛΛΛ     >>>   

Причина деморализации варвара-победителя кроется во внезапном освобождении его от напряжения границы, к чему победитель оказывается психически и морально не готовым. К тому же, даже если варварская военная монархия успешно осваивает роль буферного государства под покровительством империи, история показывает, что внутренние государства-последователи, образовавшиеся на территории бывшей цивилизации, оказываются не в состоянии нести бремя и решать проблемы экуменического характера из-за отсутствия политического опыта. Какова же реакция на вызов? Варварское государство-последователь начинает слепо следовать всему тому, в чем универсальное государство уже потерпело крах. А неизбежные административные неудачи приводят к бурным взрывам недовольства. Политическая система, которая опирается единственно на преданность отряда своему вождю, весьма эффективна для военного похода или, может быть, для обороны, но она совершенно непригодна для управления обществом бывшей цивилизации.

Варвары, захватившие цивилизацию, фактически приговорены к нравственному надлому. И это есть неизбежное следствие их авантюристического акта. Однако приговор истории они принимают в духовной борьбе, следы которой остаются в литературных мифологических памятниках, ритуалах и нормах общественного поведения. Один из главных мотивов варварских мифов - борьба героя с чудовищем, похитившим у людей сокровища. Этот сюжет представляется проекцией во внешний мир психологической борьбы, происходившей в душе варвара. Эта борьба начинается тогда, когда варвар переходит из относительно безопасной жизни за границами империи в шаткий мир, в который он попадает после прорыва границ.

Появление некоторых нестандартных норм поведения в героический век свидетельствует о попытках сконструировать какую-то особую этику. Но если, как мы видели, героический век - всего лишь временный период, то и все его добродетели не являются самодостаточным этическим кодексом, они не более чем временная замена ценностей цивилизации. Поэтому исчезновение этических символов победивших варваров не становится трагедией. Это скорее сознательный отказ от них в ожидании прихода цивилизации, которая, возвращаясь, предлагает другие, более конструктивные ценности.

Главная слабость варварского этического кодекса состоит в том, что он носит личный, а не общественный или институциональный характер. Преданность вождю, которая опирается на ряд индивидуальных нравственных императивов, не может считаться равноценной заменой цивилизованной социальной системы. Варвары абсолютно не способны создать устойчивые длительные социальные и политические институты. Попытки такого рода творчества с их стороны всегда сопровождаются распрями и вспышками зверств. Внезапное падение с высот всесилия в трясину разброда - обычная судьба варварской власти. Ярким историческим примером подобной судьбы может служить падение западных гуннов после смерти Аттилы. Политическая мощь варваров, выразившаяся в укреплении их господства над обширными территориями опустошенной цивилизации, может оказаться на волоске со смертью их вождя. Кончина одной незаурядной личности может положить начало анархии. Варварское государство-преемник умирающего универсального государства может получить контрудар от своей жертвы. Оно может также принять насильственную смерть от своих братьев-варваров. Но может случиться итак, что оно будет прозябать в бессилии, пока его не сметет с исторической сцены возвратившаяся старая цивилизация или народившаяся новая.

Что же добавить еще об этой несчастной поре порока и насилия? Сравнение исторических событий с описанием их в варварской эпической поэзии показывает, что, даже если какое-либо историческое событие воспроизведено в эпическом рассказе достаточно точно, реальный масштаб его и влияние на жизнь современников были, как правило, куда скромнее, чем это отражено в эпосе. Например, бургундский вождь Гунтер, личность которого опоэтизирована в эпосе "Песнь о Нибелунгах", в жизни играл весьма скромную роль в деле проникновения варваров в Галлию в V в. н.э. [+5]. Что же касается еще более популярного литературного героя, Зигфрида, то его прототип видели в самых разных исторических деятелях, однако к окончательному суждению так и не пришли [+6]. Отнюдь не военные или политические заслуги реального исторического лица предопределяют славу его в веках и долговечность созданного на основе его жизни литературного произведения. Литературная судьба персонажа "героической" поэзии начинается с отрыва от действительной истории. В сущности, чем утонченнее этот тип поэзии, тем дальше отходит он от фактов истории и реалий жизни и тем больше у него шансов пережить века. Шедевром поэтического переосмысления исторической правды пожалуй, может считаться героический эпос сербского, внешнего пролетариата. Вопреки историческим фактам реальный герой Вук Бранкович превратился благодаря поэтическим вольностям в предателя, а исторический предатель Марко Кралевич предстал героем [+7]. Кроме Чрезвычайно свободного обращения с историческими личностями и событиями, героическая поэзия склонна упускать из виду весьма важные исторические факты и события, умалчивать о деятельности действительно выдающихся личностей, а иногда и целых народов.

Для историка парадокс, что "франки, ставшие господствующим народом, очень слабо представлены в тевтонском эпосе" [*9]. Но это еще не самый странный из парадоксов, которые ставит перед историком тевтонский эпос. Пожалуй, самым удивительным может считаться тот факт, что тевтонский эпос почти полностью игнорирует существование Римской империи и в еще большей степени равнодушен к эллинистической цивилизации, для которой Римская империя была универсальным государством. Как можно объяснить это молчание, если эпоха, нашедшая отражение в тевтонских героических поэмах, как раз и есть постэллинистическое междуцарствие, заполненное движением племен североевропейских и прочих варваров, рвавшихся в Римскую империю? Ведь тевтонский эпос - это прежде всего непосредственное отражение опыта движения племен. И что иное, если не завоевание опустошенной империи, вдохновило романтическое воображение варварского поэта? И что же в таком случае заставило авторов тевтонского эпоса умолчать о римском источнике их собственного искусства, да и самого варварского мира?

Опытному историку трудно поверить, что варварские поэты не виновны в заговоре молчания, подсказанном, возможно, каким-то неизвестным нам предрассудком, а может быть, и просто прихотью. Однако историку следует помнить о принципе историзма и не ставить перед собой неразрешимых проблем, приписывая свои собственные интересы и современное мировоззрение авторам, тем более что они были поэтами, а не историками. Чтобы не впасть в ошибку, следует помнить и о том, что социальным окружением этих анонимных поэтов была отнюдь не цивилизация, а военный отряд. Фактически нет никаких оснований утверждать, что авторы героической поэзии вообще задумывались об исторической правде или о том, чтобы оставить для потомства точное описание своей эпохи. Молчание тевтонского эпоса о Риме не может быть ни случайным, ни преднамеренным, потому что поэт героической эпохи ищет подходящую тему для своего искусства в жизнеописании героев, а судьба Рима его просто не интересует. Он еще не может отличать факт от фикции, а значит, его произведение нельзя судить по критерию истины. Эту особенность творческого метода поэтов, воспевающих героический век, очень тонко подметил Аристотель, предостерегавший, что не стоит искать истину в фантастическом мире эпических образов. "Гомер - великий мастер искусства рассказывать правдоподобные небылицы... Он учит предпочитать невозможное, но правдоподобное возможному, но невероятному" (Аристотель. Поэтика. XXIV. 18).

Только благодаря поэтическому волшебству скудные реалии бедного быта варварского воина, расцвеченные фантазией героизма, пережили века. Эта жемчужина варварского наследия высоко ценится потомством, тем более что она существенно отличается от всего, что осталось от варварства. Варварский бард своей посмертной литературной жизнью, дарованной ему через канонизацию его произведений, хитро мстит своим былым сотоварищам, варварскому вождю и воину, силой своего художественного творчества, лишая их славы. Очарование героической поэзии обманывает ее нынешних поклонников именно тем, что переворачивает истинную историческую реальность, рисуя ложный героический век. Литературный образ героического века - это лишь своенравное дитя творческого воображения поэта. Магический дар поэта улавливает "свет, которого не было ни на море, ни на суше" [*10], в недобром взгляде варвара, разжигающего пожар в опустошенном мире. Это маскарад, хотя и великолепный. Примечания

[*1] Lattimore O. Inner Asian Frontiers of China. London and New York, Oxford University Press. 1948. p. 184 - 197.

[*2] Ibid., p. 243.

[*3] Lattimore O. Op.cit., p.243.

[*4] Lattimore О. Ор. cit., pp. 243-244.

[*5] Balsdon J.P.V.D. Rome: the Story of an Empire. London, Weidenfeld and Nicolson. 1970, p. 225.

[*6] Franke О. Geschichle des Chinesisehen Reiches. Berlin, de Gruyter. 1930. I. S. 132-133.

[*7] Zosimus. Historiae IV, XXXI. 1-3.

[*8] Gronbechv. The Culture of Teutons. London. Oxford University Press, 1931, part II. p. 305.

[*9] Chadwich Н.М. The Heroic Age. Cambridge, University Press. 1912, p. 39.

[*10] Wordsworth W. Elegiac Stanzas suggested by a Picture of Peele Castle in a storm. Комментарии

[+1] Проникновение индоевропейцев в Восточную Европу произошло в кон. IV - нач. III тыс. до н.э., выделение собственно славян - вряд ли ранее II тыс. до н.э.: о каких-либо контактах славян с ахейскими народами ничего не известно. Первые достоверные сведения о славянах дошли до нас от Тацита в I в. н.э. (попытки обнаружить славян среди названных Геродотом скифских племен малоубедительны).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Постижения истории
Во время восстания рабы стремились обеспечить сохранность мелких хозяйств
Тойнби А. Постижение истории всемирной истории 11 христианства
Империя саладина
Распад кельтского слоя в европейском варварстве под жестким излучением эллинистического влияния