<<<     ΛΛΛ     >>>   

вотных, вынуждали отдавать детей в рабство за скудную пищу. Против римлян их вооружил голод. л Позиция римлян по отношению к варварам была обычно двоякой. В зависимости от обстоятельств и политических расчетов они подчас принимали наседавшие на них племена, селили их на положении федератов и в этом случае уважали их своеобразные обычаи, нравы. Таким образом они умеряли их агрессивность, превращая себе на благо в солдат и крестьян, пополняя нехватку военной и рабочей силы.
Императоры, прибегавшие к такой политике, не заслужили благодарности сторонников традиционного отношения к варварам, в соответствии с которым они считались скорее животными, нежели людьми. Такова была вторая, более характерная для римлян позиция. «Константин,—пишет греческий историк Зосима,—открыл ворота варварам... и стал виновником крушения империи».
Аммиан Марцеллин винит Валента в слепоте, когда тот в 376 г. организует переправу готов через Дунай. «Множество людей было направлено с поручением обеспечить всем необходимым для переправы этот дикий народ. Были приняты меры, чтобы никто из будущих разрушителей Римской империи, даже будучи при смерти, не остался на том берегу... И вся эта спешка, весь этот переполох ради того, чтобы приблизить крушение римского мира». Так же отзывается он и о Феодосии, большом друге готов, «amator generis Gothorum», по словам Иордана.
Некоторые из этих варварских народов заслужили особую славу своим уродством и свирепостью. Вот гунны в знаменитом описании Аммиана Марцеллина: «Их дикость превосходит все мыслимое; с помощью железа они испещряют щеки новорожденных глубокими шрамами, чтобы в зародыше уничтожить волосяную растительность, поэтому и старея они остаются безбородыми и уродливыми, как евнухи. У них коренастое телосложение, сильные руки и ноги, широкие затылки; а шириной своих плеч они внушают ужас. Их скорее можно принять за двуногих животных или за те грубо сделанные в форме туловищ фигуры, что высекаются на парапетах мостов... Гунны не варят и не пригоювливают себе пищу, они питаются лишь корнями диких растений и сырым мясом первых попавшихся животных, которое они иногда предварительно согревают, держа его, сидя на лошади, промеж ляжек. Они не нуждаются в крыше над головой, и у них нет домов, равно как и гробниц... Тело они прикрывают полотном или сшитыми шкурками полевых мышей: они не ведают различия между домашней и выходной одеждой и, однажды облачившись в свое тусклое одеяние, не снимают его, пока оно не развалится от ветхости... Они кажутся пригвожденными к своим лошадям... ибо и едят, и пьют, не сходя с них на землю, даже спят и высыпаются, склонившись к тощим шеям своих скакунов».
И лангобарды в VI в. после множеств зверств также снискали известность своей жестокостью и охарактеризованы как «дикие более страшной дикостью, чем обычно бывает дикое ? ь юрманцев».

13

Конечно, языческие авторы этих текстов, будучи наследниками греко-римской культуры, испытывали ненависть к варварам, унижающим, разрушающим и уничтожающим их культуру. Но и многие христиане, для кого Римская империя являлась предначертанной Провидением колыбелью христианства, выражали то же отвращение к завоевателям.
Святой Амвросий видел в варварах бесчеловечных врагов и призывал христиан защищать с оружием в руках «отечество от варварского нашествия». Епископ Синезий Киренейский называл всех завоевателей скифами, которые были символом варварства, и приводил строки из «Илиады», где Гомер советует «изгнать проклятых псов, что спущены Судьбой».
Другие тексты звучат, однако, в иной тональности. Святой Августин, не переставая оплакивать беды римлян, отказывался видеть во взятии Рима Аларихом в 410 г. что-либо иное, чем просто горестное событие, каких римская история знала немало, и подчеркивал, что в отличие от многих прославленных римских полководцев, снискавших известность разграблением захваченных городов и уничтожением их жителей, Аларих согласился признать за христианскими церквами право убежища и уважал его. «Все совершенные во время недавнего бедствия, постигшего Рим, опустошения, избиения, грабежи, поджоги и издевательства— обычное явление для войны. Но что было необычным, так это то, что варварская дикость чудесным образом обернулась такой мягкостью, что в самых больших базиликах, выбранных и предназначенных для спасения народа, никто не был избит и никого не тронули, никто оттуда не был уведен в рабство жестокими врагами, а многих сочувствующие враги сами препровождали туда, чтобы сохранить им свободу. И все это свершилось во имя Христа, благодаря тому, что настало христианское время».
Но особенно поразительный текст вышел из-под пера простого монаха, который в отличие от епископов аристократического происхождения не склонен был щадить римские социальные порядки. Около 440 г. Сальвиан, монах с острова Лерен, называвший себя «священником из Марселя», написал трактат «О божественном управлении», представлявший собой апологию Провидения, где он попытался объяснить варварское нашествие.
Для него причина катастрофы — внутренняя, то есть это грехи римлян, в том числе и христиан, которые развалили империю и предали ее в руки варваров. «Римляне сами себе были врагами худшими, нежели внешние враги, и не столько варвары их разгромили, сколько они сами себя уничтожили».
В чем же упрекать варваров? Они ведь не ведают истинной веры и если грешат, то делают это неосознанно. У них иные нравы и культура. Как можно их осуждать за то, что они—другие?
«Саксонские люди жестоки, франки коварны, гепиды безжалостны, гунны бесстыдны. Но столь ли предосудительны их пороки, как паши? Столь ли преступно бесстыдство гуннов, как наше? Заслуживает ли коварство франков такой же хулы, как наше? Достоин ли пьяный аламан такого же порицания, как пьяный хри-

14

стианин? Подлежит ли алчный алан тому же суду, что и алчный христианин? Удивителен ли обман со стороны гунна или гепида, если они не знают, что это грех? И что поразительного в ложной клятве франка, если он считает это обычным делом, а не преступлением?»
Особенно важно, что Сальвиан пытается уяснить причины успеха варваров, хотя трактует их субъективно и спорно. По его мнению, это прежде всего их военное превосходство, обеспеченное варварской конницей и мощью оружия. Главное оружие—это длинный меч, рубящий и колющий, страшная сила удара которым давала повод для литературных преувеличений в средние века: разбитые шлемы, разрубленные головы и тела, подчас вместе с лошадьми. Аммиан Марцеллин с ужасом пишет об этом незнакомом римлянам виде оружия. Но в римских армиях тоже были варвары, и поэтому после первого шока достоинство вооружения было вскоре использовано и противником.
Верно и то, что варвары пользовались в своих целях активным или пассивным сообщничеством широких масс римского населения. Социальный строй Римской империи, при котором народные слои все более и более подавлялись узким слоем богатых и могущественных людей, многое объясняет в успехе варварского вторжения. Послушаем Сальвиана: «Бедные обездолены, вдовы стенают, сироты в презрении, и настолько, что многие из них, даже хорошего происхождения и прекрасно образованные, бегут к врагам. Чтобы не погибнуть под тяжестью государственного бремени, они идут искать у варваров римской человечности, поскольку не могут больше сносить варварской бесчеловечности римлян. У них нет ничего общего с народами, к которым они бегут; они не разделяют их нравов, не знают их языка и, осмелюсь сказать, не издают зловония, исходящего от тел и одежды варваров; и тем не менее они предпочитают смириться с различием нравов, нежели терпеть несправедливость и жестокость, живя среди римлян. Они уходят к готам, или багаудам, или к другим варварам, которые господствуют повсюду, и совсем не сожалеют об этом. Ибо они желают быть свободными в обличье рабов, а не рабами в обличье свободных. Римского гражданства, некогда не только очень уважаемого, но и приобретавшегося за высокую цену, ныне избегают и боятся, ибо оно не только не ценится, но вызывает страх... По этой причине даже те, кто не бежит к варварам, все равно вынуждены превращаться в варваров, как это происходит с большинством испанцев и многими галлами, равно как и со всеми, кого на обширных пространствах римского мира римская несправедливость побуждает отрекаться от Рима. Багауды, к примеру, обездоленные, истерзанные и изничтожаемые нечестивыми и кровожадными судьями, лишены были прав свободных римлян, а вместе с тем и достоинства называться римлянами. И мы называем их бунтовщиками, пропащими людьми, хотя сами же сделали из них преступников».
Этими словами сказано все: и о сообщничестве между варваром и восставшим, готом и багаудом, и о тех переменах, которые

1. РИМСКИЙ МИР , В КОНЦЕ IV В.

варваризировали римские народные массы еще до пришествия варваров. Ученый муж, утверждавший, что «римская цивилизация умерла не своей прекрасной смертью», но «была убита», трижды грешит против истины, ибо римская цивилизация покончила самоубийством, и в ее смерти не было ничего прекрасного. Однако она не умерла, поскольку цивилизации не умирают, и, пережив варваров, она просуществовала на протяжении всего Средневековья и даже дольше.
Дело в том, что расселение многочисленных варваров на римской почве удовлетворяло всех. Как заявляет в начале IV в. автор панегирика Констанцию Хлору, «хамав, который столь долго разорял нас грабежами, теперь трудится на нас и помогает нам обогащаться; он уже в крестьянском платье и после изнурительных трудов спешит на рынок, чтобы продать приведенный скот. Огромные пространства некогда заброшенных земель вокруг Амьена, Бове, Труа и Лангра нынче зеленеют благодаря варварам». То же славословие в устах другого галла, ритора Паката, произносящего в 389 г. в Риме панегирик Феодосию. Он благословляет императора за то, что он превратил былых врагов Рима, готов, в крестьян и солдат.
В эпоху тяжких испытаний проницательные умы видели будущую развязку событий в смешении варваров и римлян. Ритор Темистий в конце IV в. предсказывал: «Сейчас раны, нанесенные нам готами, слишком свежи, но вскоре мы обретем в них сотрапезников и соратников, соучаствующих в управлении государством».
Суждение слишком оптимистическое, ибо впоследствии реальность хотя и приобрела некоторое сходство с идиллической картиной Темистия, но при существенном отличии: не римляне, а победители-варвары принимали в свои ряды побежденных римлян. Культурному взаимовлиянию этих двух групп населения с самого начала благоприятствовал ряд обстоятельств.
Варвары, расселившиеся в V в. по Римской империи, отнюдь не были теми молодыми, но дикими народами, только что вышедшими из своих лесов и степей, какими они изображались их ненавистниками в ту эпоху или почитателями в Новое время. И хотя они не были также, вопреки преувеличениям Фюстель де Куланжа, осколками ослабевшей расы, «развалившейся из-за длительных внутренних усобиц, истощенной социальными переворотами и утратившей свои институты», тем не менее они прошли долгий путь эволюции во время своих нередко вековых странствий, завершившихся в конце концов нашествием на Римскую империю. Они много видели, много узнали, немало усвоили. В своих странствиях они вступали в контакты с разными культурами и цивилизациями, от которых воспринимали нравы, искусства и ремесла. Прямо или косвенно большинство этих народов испытало влияние азиатских культур, иранского мира, а также и греко-римского, особенно его восточных провинций, наиболее богатых и процветающих, которым суждено было стать Византией.
Они принесли тонкую технику обработки металлов, ювелир-

18

ное и кожевенное мастерство, а также восхитительное искусство степей с его стилизованными животными мотивами. Их искушала культура соседних империй, они испытывали подчас восторженные чувства перед образованностью и роскошью, и, хотя эти чувства были поверхностны и проявлялись неуклюже, они свидетельствовали по крайней мере о почтении.
Гунны Аттилы не кажутся уже нам совершенными дикарями, как рисует их Аммиан Марцеллин. Хотя в изображении двора Аттилы, привлекавшего якобы даже философов, есть нечто от легенды, тем не менее показательно, что именно к гуннам бежит в 448 г. известный врач галльского происхождения Евдоксий, уличенный в сношениях с багаудами. В том же году Приск, римский посол при Аттиле, встретился с римлянином из Мезии, попавшим в плен к гуннам, женившимся на их женщине и оставшимся жить при новых хозяевах, который расхваливал ему общественное устройство гуннов, считая его вполне сопоставимым с римским.
Иордан, будучи, конечно, пристрастным, в VI в. писал о готах: «Королем этого народа был Залмоксес, о котором многие летописцы свидетельствуют, что он обладал замечательными познаниями в философии. Но и до него у них были ученые люди: Зевта, а затем Дикиней... Готы не испытывали недостатка в людях, способных обучить их философии. Поэтому среди всех варваров они были самыми образованными, чуть ли не равными грекам, как полагает Дион, написавший их историю на греческом языке».
Варварский облик завоевателей был преображен благодаря и еще одному капитальному событию. Хотя часть их оставалась при языческих верованиях, другие, и их было отнюдь не мало, приняли христианство. Но по курьезной случайности, имевшей важные последствия, новообращенные варвары—остготы, вестготы, бургунды, вандалы, а позднее лангобарды—стали исповедовать арианство, объявленное Никейским собором ересью. В христианство их обратил «апостол готов» Ульфила, выходец из каппадокийских христиан, оказавшихся в 264 г. в плену у готов. Выросший среди готов, он еще мальчиком был отправлен в Константинополь, где стал приверженцем арианства. Вернувшись к готам в качестве епископа с миссионерской целью, он ради их наставления в вере перевел Библию на готский язык и сделал их еретиками. Таким образом, вместо религиозного единства он посеял раздоры и породил борьбу, впоследствии вспыхнувшую между варварамиарианами и римлянами-католиками.
Притягательность римской цивилизации для варваров оставалась, однако, неизменной. Предводители варваров приглашали римлян в качестве советников, перенимали римские нравы, украшали себя римскими титулами консулов, патрициев и т.д. Они выступали не в роли врагов, а в роли поклонников римского политического устройства. Их скорее можно было принять за узурпаторов римской власти. Они составляли как бы последнее поколение тех иноземцев—испанцев, галлов, африканцев, иллирийцев, выходцев из восточных провинций,—которые постепенно захва-

19

тывали высшие магистратуры и овладевали империей. Но ни один варварский владыка не осмеливался объявить себя императором. Когда Одоакр сместил императора Западной Римской империи Ромула Августула, он отослал императорские инсигнии восточному императору Зенону в Константинополь, давая понять, что одного императора достаточно. «Мы преклоняемся перед титулами, даруемыми императором, более, чем перед нашими собственными»,—писал один варварский король императору. Самый могущественный из этих королей, Теодорих, приняв римское имя Флавий, написал императору: «Я раб ваш и сын ваш» —и объявил, что единственное его желание—сделать свое королевство «похожим на ваше, двойником вашей беспримерной империи».
Таким образом, оба лагеря как бы шли навстречу друг другу. Деградирующие, внутренне варваризирующиеся римляне опускались до уровня поднимающихся, обретающих внешний лоск варваров.
Стоит, однако, заметить, что представление о вторжении варваров как о мирном переселении или, в шутку говоря, как о туризме далеко от реальности.
Эта эпоха, несоменно, была смутным временем. Смута порождалась прежде всего столкновениями завоевателей. На своем пути племена и народы вступали в борьбу, подчиняли друг друга, перемешивались. Некоторые создавали эфемерные конфедерации, как гунны, включившие в свое войско остатки разбитых остготов, аланов и сарматов. Рим, пытаясь играть на их взаимной вражде, в спешке романизировал пришедших первыми, чтобы противопоставить их последующим, более диким. Так вандал Стилихон, опекун императора Гонория, использовал против узурпатора престола Евгения и его союзника франка Арбогаста армию, состоявшую из готов, аланов и выходцев с Кавказа.
Не меньший интерес представляют и события частные, характерные для столь важного фронта борьбы, как средний Дунай, от Пассау до Клостернейбурга, которые описаны во второй половине V в. в «Житии святого Северина» его учеником Евгиппием. Северин, выходец с Востока, но латинянин по происхождению, пытался организовать остатки римского населения прибрежной Норики, призвав на помощь германское племя ругиев и их королей, чтобы противостоять давлению других завоевателей, аламанов, готов, герулов и тюрингов, готовившихся к переправе через реку. Монах-отшельник, он ходил от одного укрепленного городка к другому, куда сбежалось римское население и ругии, боролся с ересью, язычеством, голодом, готовя против нашествия варваров духовное оружие за недостатком военных сил. Он предостерегал жителей от безрассудства, объясняя, что выходить из укрепленного места на жнитво или сбор фруктов — значит подвергать себя опасности быть убитым или взятым в плен врагами. Так, чудесами и силой мощей он внушил робость заколебавшимся варварам. Но он не питал иллюзий. Когда воспрявшие в надежде несмышленые люди попросили его добыть им у вождя ругиев разрешение на торговлю, он ответил: «Зачем помышлять о торговле

20

там, куда ни один купец более не явится?» Евгиппий удивительно описывал водоворот событий, объясняя, что на дунайской границе постоянно царят смятение и неопределенность. Вся военная, административная и хозяйственная организация быстро разваливалась. Наступил голод. Умами и чувствами истомленных людей овладели суеверия. И произошло неизбежное. Один за другим городки оказывались в руках варваров, а в конце, после смерти этого божьего человека, бывшего для обездоленных людей наставником во всем, Одоакр решил переселить в Италию оставшихся в живых. Они захватили с собой останки Северина, и впоследствии его мощи были переданы монастырю близ Неаполя. Такова зачастую была развязка событий, к которым привело варварское нашествие.
Смятение усугублялось страхом. Даже если принять в расчет преувеличение в рассказах об опустошениях и избиениях людей, которыми полна литература V в., нет никакого сомнения в жестокости и разрушительности «путешествий» варварских народов.
Вот какова была Галлия после крупного вторжения 417 г., по описанию Орента, епископа города Оша: «Смотри, сколь внезапно смерть осенила весь мир и с какой силой ужасы войны обрушились на народы. И холмистые лесные кущи, и высокие горы, и стремительные реки, и крепости с городами, и морские преграды, и места пустынного затворничества, и ущелья, и даже пещеры в мрачных скалах—все оказалось под властью варваров. Одни погибли, став жертвой подлости или клятвопреступления, а Другие были выданы на смерть своими согражданами. Немало гибло в засадах врагов, но не меньше—из-за насилия, творимого народом. Те, кто сумели устоять перед силой, пали от голода. Несчастная мать распростерлась вместе с детьми и мужем. Господин вместе со своими рабами сам оказался в рабстве. Многие стали кормом для собак; другие живьем сгорели в своих домах, охваченных пламенем. В городах, деревнях, виллах, вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там—повсюду смерть, страдание, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре».
А вот как выглядела Испания, по словам епископа Идация: «На Испанию набросились варвары; с не меньшей яростью обрушились заразные болезни; имущество и припасы в городах захвачены сборщиками податей, а оставшееся разграблено солдатней. Голод свирепствует столь жестокий, что люди пожирают человечину. Матери режут детей, варят и питаются их плотью. Дикие звери, привыкшие к человечине, обильно поставляемой голодом, оружием и болезнями, набрасываются даже на живых и полных сил людей; не довольствуясь мертвечиной, они жаждут свежей плоти рода человеческого. Война, голод, болезни и звери как четыре бича неистовствуют во всем мире, и сбываются прорицания Господа нашего и пророков его».
Такова была страшная прелюдия к истории средневекового Запада. Ее тональность сохранилась на протяжении всех последующих десяги веков. Война, юлод, эпидемии и звери—во ? злове-

21

щие протагонисты этой истории. Конечно, они не с варварами впервые появились, античный мир знал их и раньше, и они действовали еще до того, как варвары дали им простор. Но варвары придали неслыханную силу их неистовству. Длинный меч великого варварского нашествия, который впоследствии стал и оружием рыцарства, накрыл Запад своей смертоносной тенью. Прежде чем постепенно возобновилось созидание. Западом надолго овладела исступленная сила разрушения. Средневековые западные люди— это отпрыски тех варваров, что подобны аланам в описании Аммиана Марцеллина: «То наслаждение, которое добродушные и миролюбивые люди получают от ученого досуга, они обретают в опасностях и войне. Высшим счастьем в их глазах является смерть на поле боя; умереть от старости или несчастного случая для них позорно и является признаком трусости, обвинение в которой страшно оскорбительно. Убийство человека—это проявление геройства, которому нет и достойной хвалы. Наиболее славным трофеем являются волосы скальпированного врага; ими украшают боевых коней. У них не найдешь ни храма, ни святилища, ни даже крытой соломой ниши для алтаря. Обнаженный меч, по варварскому обычаю вонзенный в землю, становится символом Марса, и они набожно поклоняются ему как верховному владыке тех земель, по которым проходят».
Страсть к разрушению прекрасно выражена хронистом VII в. Фредегаром в словах, вложенных в уста матери одного варварского короля, наставлявшей сына: «Если ты хочешь стать на путь подвига и прославить свое имя, разрушай все, что другие построили, и уничтожай всех, кого победишь; ибо ты не можешь строить выше, чем делали твои предшественники, и нет подвига более прекрасного для обретения славного имени».
С начала V в. то в ритме медленной инфильтрации и относительно мирного продвижения, то в ритме неожиданных набегов, сопровождавшихся вооруженной борьбой и насилием, нашествие варваров к концу VIII в. глубоко изменило политическую карту Запада, номинально остававшегося под властью византийского императора.
С 407 по 429 г. чреда варварских рейдов опустошила Италию, Галлию и Испанию. Наиболее захватывающий эпизод—осада, взятие и разграбление Рима вестготами Алариха в 410 г. Падение вечного города ошеломило многих. «Мой голос дрожит, и от рыданий перехватывает горло, пока я диктую эти слова,—стенает святой Иероним в Палестине.—Он завоеван, этот город, который покорил весь мир». Язычники обвиняли в трагедии христиан, изгнавших из Рима его богов-покровителей. Святой Августин воспользовался случаем, чтобы в сочинении «О Граде Божьем» определить отношения между земным и небесным. Он снял с христиан вину за это событие, низводя его до уровня часто случающихся трагедий; и оно действительно повторилось в 455 г. с нашествием вандалов Гензериха, но на эюг раз без кровопролития.

22

Вандалы, аланы, свевы разоряли Иберийский полуостров. Благодаря краткому пребыванию вандалов юг Испании был окрещен Андалузией. С 429 г. вандалы, единственные из варваров, имевшие флот, перебрались в Северную Африку и завоевали римскую провинцию Африку, то есть Тунис и восточный Алжир.
Вестготы после смерти Алариха хлынули в 412 г. из Италии в Галлию, затем в 414 г. —в Испанию, откуда в 418 г. отошли назад, чтобы обосноваться в Аквитании. На всех этих этапах не переставала действовать римская дипломатия. Именно император Гонорий направил в Галлию вестготского короля Атаульфа, за которого выдал в Нарбонне 1 января 414г. замуж свою сестру Галлу Плацидию. Это он после убийства Атаульфа в 415 г. побудил вестготов отправиться на завоевание Испании и отнять ее у вандалов и свевов, а затем призвал их в Аквитанию.
Вторая половина V в.—время решительных перемен. На севере скандинавы, англы, юты, саксы после серии нападений на Британию на протяжении 441—443 гг. захватили ее. Часть побежденных бриттов пересекла море и обосновалась в Арморике, ставшей отныне Бретанью.
Однако главное событие—это образование, хоть и недолговечное, гуннской империи Аттилы, которое все привело в движение. Прежде всего Аттила, как и восемь веков спустя Чингисхан, объединил к 434 г. монгольские племена, пришедшие на Запад, а затем разбил и подчинил других варваров; по отношению к Византии он держал себя двулично, терся около нее, выжидая момента, как позднее Чингисхан с Китаем, чтобы овладеть ею, пока не дал убедить себя (после неудачи на Балканах в 448 г.) в необходимости направить силы в Галлию, где римлянин Аэций благодаря главным образом вестготскому контингенту остановил его продвижение на Каталаунских полях в 451 г. Гуннская империя развалилась, и ее орды возвратились на восток, а в 453 г. умер тот, кто вошел в историю под прозвищем, данным неизвестным хронистом IX в., «бича божьего».
Наступили смутные времена с людьми и событиями необыкновенными. Сестра императора Валентиниана III Гонория взяла в любовники управителя своим имением. Ее августейший брат был возмущен и в наказание отправил ее в Константинополь. Принцесса, в отместку и увлекаемая темпераментом, переслала свое кольцо Аттиле, царившему в воображении женщин. Валентиниан, узнав об этом, поспешил выдать сестру замуж, пока гунн не успел потребовать своей невесты, а с нею и пол-империи в приданое.
Аттила по возвращении из Галлии в 452 г. обрушился на Северную Италию, захватил Аквилею и увел в плен часть населения. Спустя шесть лет пленники, которых считали погибшими, возвратились, причем многие застали своих жен вновь вышедшими замуж. Местный епископ в недоумении обратился за советом к папе Льву Великому, который вынес решение: женщины, вступившие вторично в брак, наказанию не подлежат, но если откажутся вер-

23

нуться к первым мужьям, то должны подвергнуться отлучению от церкви.
Тем временем в империи был поселен императором еще один народ—бургунды, которые одно время обитали близ Вормса, откуда сделали попытку захватить Галлию, но потерпели сокрушительное поражение от Аэция и его наемников-гуннов. Один эпизод этих событий, относящийся к 436 г., когда погиб король Гунтер, послужил прологом для «Песни о Нибелунгах». В 443 г. римляне уступили им Савойю. В 468 г. вестготы Эриха возобновили завоевание Испании и за десять лет овладели ею.
И тогда появились на сцене Хлодвиг и Теодорих. Хлодвиг—вождь племени салических франков, которое в V в. просочилось в Бельгию, а оттуда на север Галлии. Он собрал вокруг себя большинство франкских племен, подчинил Северную Галлию, одержав победу над римлянином Сиагрием у Суассона, ставшего его столицей, затем отбил нападение аламанов в сражении при Тольбиаке и в 507 г. захватил Аквитанию у вестготов, король которых Аларих II был разбит и погиб близ Вуйе. Ко дню смерти Хлодвига в 511 г. франки стали хозяевами всей Галлии, кроме Прованса.
Под занавес на империю обрушились остготы. Под предводительством Теодориха они атаковали в 487 г. Константинополь, но ушли оттуда и завоевали в 493 г. Италию. Обосновавшись в Равенне, Теодорих царствовал в течение 30 лет, и, если панегиристы не слишком преувеличивают, он, управляя Италией вместе с римскими советниками Либерием, Кассиодором, Симмахом и Боэцием, дал ей возможность пережить новый золотой век. Проживший с восьми до восемнадцати лет при константинопольском дворе в качестве заложника, он сам являл собой наиболее удачливого и привлекательного из романизированных варваров. Восстановитель «римского мира» в Италии, он в 507 г. вмешался в галльские события, запретив Хлодвигу присоединять Прованс к Аквитании, отвоеванной у вестготов. Его беспокоил выход франков к Средиземному морю.
В начале VI в. раздел Запада, казалось, был окончательно произведен между англосаксами, осевшими в Британии, полностью отрезанной от континента, франками, занявшими Галлию, бургундами, сосредоточившимися в Савойе, вестготами, хозяевами Испании, вандалами, утвердившимися в Африке, и остготами, господствовавшими в Италии.
В 476 г. почти незамеченным прошло одно событие. Паннонский римлянин Орест, служивший ранее писцом у Аттилы, собрал после смерти своего господина осколки его армии—скиров, герулов, туркилингов, ругиев —и привел их на императорскую службу в Италию. Став предводителем этого войска, он, воспользовавшись случаем, сместил императора Юлия Непота и вместо него провозгласил императором в 475 г. своего маленького сына Ромула. Но год спустя сын другого фаворита Аттилы скир Одоакр, стоявший во главе своего клана варваров, выступил против Ореста, убил его и сместил юного Ромула, а инсигнии императоров

24

Запада отослал в Константинополь императору Зенону. Событие, как нам кажется, не сильно взволновало современников. Через пятьдесят лет комит Марцеллин, иллириец на службе у византийского императора, написал в своей хронике: «Одоакр, король готов, захватил Рим... Западная Римская империя, которой первым начал управлять в 709 г. от основания Рима Октавиан Август, перестала существовать вместе с юным императором Ромулом».
V век был свидетелем того, как сошли со сцены последние великие люди, состоявшие на службе Западной империи: «последний римлянин» Аэций, убитый в 454 г.; Сиагрий, выданный вестготами Хлодвигу и обезглавленный в 486 г.; вандал Стилихон, патриций и воспитатель императора Гонория, который и приказал казнить своего учителя в 408 г.; свев Рицимер с титулом патриция, управлявший Западной империей до своей смерти в 472 г.; наконец, Одоакр, которого Теодорих заманил в ловушку и убил собственными руками в 493 г.
До сих пор восточноримские императоры своей политикой стремились лишь сократить ущерб от нашествий: спасая Константинополь от варваров, они откупались золотом и направляли их на западные земли империи. Варварских королей они принимали в свое подданство и щедро расточали им титулы патрициев и консулов, но при этом старались держать завоевателей подальше от Средиземного моря. «Mare nostrum» было не просто средоточием римского мира, но и оставалось важнейшей торговой артерией, обеспечивавшей его всем необходимым. В 419 г., в соответствии с изданным в Константинополе законом, всякий, кто обучал варваров морскому делу, наказывался смертью. Теодорих, как мы видели, взял на себя поддержание этой традиции и помешал Хлодвигу овладеть Провансом, не подпустив его к морю. Вандалы, правда, нанесли по ней удар, построив флот, позволивший им завоевать Африку, откуда они в 455 г. совершили вылазку в Рим и разграбили его.
Византийская политика поменялась с восшествием на престол Юстиниана в 527 г., через год после смерти Теодориха в Равенне. Политика императоров перестала быть пассивной. Юстиниан решил перейти в наступление и восстановить власть империи если не во всей западной части, то по крайней мере на наиболее важных приморских территориях. Поначалу ему •yi о удалось. Византийские полководцы положили конец вандальскому королевству в Африке (533—534), с большим трудом—владычеству готов в Италии (536—555) и вырвали в 554 г. у вестготов Бетику в Испании. Успехи оказались, однако, недолговечны, они еще более ослабили Византию перед лицом угрозы с Востока и еще сильнее истощили Запад, где к опустошениям от войн и голода в 543 г. прибавились бедствия от чумы. Большинство земель в Италии, за исключением Равеннского экзархата, Рима с окрестностями и южной окраины полуострова, были потеряны (568—572) под натиском новых завоевателей—лангобардов, тронувшихся на юг в попыгке спастись от нового азиатского нашествия—аварского

25

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Как тот принял императорский титул
Экономической истории указания непосредственно предопределялись средневековой концепцией времени антихриста особенно
И наиболее очевидной новой чертой культуры были отношения
Оставшейся во владении сына лотаря людовика ii вместе с императорским титулом
Подобно тому как приходское общество было микромиром