<<<     ΛΛΛ     >>>   

Каникулы продолжались четыре месяца от июньских ид до октябрьских. Кроме того, были дни отдыха и в течение учебного года. Месяца через два после начала учения, 16 дней до январских календ, начинался праздник Сатурналий, который продолжался три дня. Нашим пасхальным каникулам соответствовал праздник Квинкватрий. Продолжаясь сначала всего один день, они постепенно растягивались и в конце концов стали продолжаться от 14 дней до 10 дней до апрельских календ. В эти дни происходило празднество в честь Минервы — покровительницы всех искусств; школы также почитали ее как свою покровительницу. Каждые девять дней давался отдых в день нундин. Наконец, учения не было и во время религиозных торжеств. Было высчитано, что в I веке до Р. X. было по крайней мере 62 праздничных дня в году. Весь этот досуг не казался для древних потерянным временем. По их мнению, мозги, как и земля, должны, так сказать, оставаться время от времени под паром, чтобы не иссякало их плодородие. «Я не хочу, — говорит

94

Сенека, — чтобы вы все время сидели согнувшись над книгой или табличками». Несчастный тот, кто не имел каникул: он не знал самого лучшего, что есть в жизни!

В дни правильного труда также были свои часы радости и веселья. Такое количество детей, собранных вместе, не могло обойтись без игр. Они не расставались тотчас по окончании учения. Напрасно слуги тащили их домой. Они поджидали друг друга, чтобы вместе поиграть. Игры их не всегда были мирные: споры переходили часто в драку, а их ссоры принимали иногда вид настоящих сражений. В их схватках играла некоторую роль даже политика: партийная борьба родителей на форуме или в сенате делила также их детей в школе. Фавст, сын Суллы, потерявший отца в очень раннем возрасте, занимался у того же преподавателя литературы, которого слушали Брут и Кассий. Однажды он расхвастался перед товарищами могуществом своего отца-диктатора и говорил, что когда будет взрослым, то последует его примеру. Кассий, будущий убийца Цезаря, влепил ему тогда здоровую пощечину; опекуны и друзья оскорбленного решили отомстить за такой позор, так что Помпей должен был вмешаться и взять разбор этого дела на себя. Но Кассий даже в присутствии этого первого лица в Риме не растерялся: «Ну-ка, — сказал он Фавсту, — повтори здесь свои слова, и я разобью тебе челюсть». Во время гражданской войны между Цезарем и Помпеем дети бывали цезарианцами и помпеянцами, и толпы школьников начали воевать друг с другом гораздо раньше, чем легионы. Они вступали друг с другом на улицах в ожесточенные битвы, в которых кулак заменял меч. Цезарианцы при этом одерживали обыкновенно верх, что казалось хорошим предзнаменованием для партии Цезаря.

Молодые римляне умели придумывать превосходные предлоги для того, чтобы скрыть свою лень или придать ей законный вид, и если мальчик хотел избавиться от какой-нибудь скучной работы, его глаза вдруг становились тусклыми и унылыми; натерши их немного маслом, он придавал глазам необыкновенно томный вид. Римские школьники знали удивительные средства, чтобы делать свое лицо исхудалым и болезненным. Ученики Порция Латрона прибегали к тмину, чтобы придать своему лицу ту бледность, которая у их учителя была следствием ночных занятий. Все эти штуки были очень распространенными, так как сам мудрый Персий, который на школьной скамейке был образцовым учеником, признается, что и он иногда прибегал к ним.

Кротость не была главной добродетелью школьных учителей; они легко выходили из себя: малейшая ошибка — и раздавались брань и крик, которые были слышны далеко по соседству. Гнев был неизбежной принадлежностью урока. Денис, ученый грек, к которому Цицерон сохранил нежное расположение, был очень любезен с ним, но как только он начинал заниматься со своим сыном или племянником, с ним начинались настоящие припадки ярости. Без всякого сомнения, отцы любили кротких и миролюбивых учителей, они даже старательно искали таких, но в то же время они также охотно примирялись и с самыми необузданными учителями; мягкое и нежное воспитание казалось им опасным, так как оно могло избаловать детей. К тому же гнев учителя всегда имел причину и оправдание: если он выходит из себя — значит, относится к делу преподавания с рвением и добросовестно. «Чем лучше учитель, — говорит Цицерон, — чем способнее он, тем более гнева и нетерпения выказывает он на своих уроках. Ему мучительно видеть, что ученик не понимает того, что сам он понял так легко и быстро».

К несчастью, гнев учителя не всегда выражался только в одних словах, от слов он быстро переходил к делу. Местопребывание памяти, если верить Плинию Старшему, находится в нижней части уха, и вероятно поэтому учителя принимались развивать ее с безжалостным усердием. В их распоряжении были и еще более действенные педагогические средства. Любимым орудием учителя была ферула (линейка) . Линейка и школа были нераздельны по понятиям римлян. Ювенал относит эту ассоциацию даже к героическим временам: «Боясь розги, — говорит он, — Ахиллес уже большой распевал песни на горах своей родины». Ферула играла роль скипетра в школе: она поддерживала во всех пассивное повиновение. Дети должны были подставлять под линейку открытые руки, чтобы удар был больнее. В случаях серьезных пускался в ход ремень из шкурки угря или кожи. Плеть с узлами и железными остриями на концах, по-видимому, не употреблялась в школе. Одна картина в Геркулануме показывает, каким образом происходило наказание розгами. Виновного брал на плечи более взрослый товарищ; другой держал его за ноги; остальные хладнокровно смотрели на всю эту сцену, как будто бы в ней не было ничего необыкновенного. Учитель, спокойный и серьезный, вооружен розгой, которой он наносит сильные удары. Ребенок извивается от 'боли, и из его широко открытого рта, по-видимому, вылетают жалобные крики. Иногда экзекуция производилась с меньшей торжественностью: учитель просто хватал школьника за середину туловища, одной рукой держал его в воздухе вниз головой, а другой наносил ему удары своим ужасным педагогическим орудием.

96

В римской школе существовала суровая военная дисциплина. Напрасно время от времени раздавались благоразумные голоса против всех этих варварств, они были гласом вопиющего в пустыне, и традиционные приемы обучения неизменно продолжали свое существование. Они употреблялись не только в начальных училищах, но даже в тех школах, которые соответствовали нашим среднеучебным заведениям. Ювенал даже в то время, когда уже сочинял рассуждения по риторике, безропотно протягивал под ферулу руки, которые их писали. Знаменитый Орбилий был так строг с Горацием, что тот не мог вспомнить о нем без злобы и негодования; он охотно прибегал к линейке или к ремню из кожи. Квинтилиан, который протестует против этих жестокостей, говорит, что за них была сила привычки и авторитет некоторых философов. Нравы смягчались, а школа продолжала оставаться верной своим традициям. Святой Августин, живший в конце империи,* с ужасом говорит о способах, при помощи которых ему вбивали в голову греческий язык. Он был тогда еще маленьким, а между тем, по собственному признанию, далеко не с детским жаром просил Бога об избавлении от колотушек. Авсоний прошел через те же испытания, но относится он к ним совершенно иначе. Отправляя своего внука в школу грамматика, он уговаривает его не бояться побоев, так как им он обязан тем, что сделался ученым. Сенека требует, чтобы ребенок сохранил особую благодарность по отношению к учителю за телесные наказания, которым тот его подвергал. Страх, царивший в школах, был обычной темой для упражнений в стиле. Чтобы живо изобразить дурное обращение в школах, ребенку стоило только обратиться к своим еще свежим воспоминаниям и к следам, быть может, еще незажившим, тех побоев, которые он сам получил.

(Jullien, Les professeurs de litterature dans Tancienne Rome, стр. 189 и след., изд. Leroux).
__________

Пусть учитель прежде всего постарается относиться к своим ученикам как отец; пусть он смотрит на себя, как на заступающего место тех, кто доверил ему своих детей; пусть он не терпит никакого порока ни в себе, ни в других; в его строгости не должно быть мрачной злобы, и кротость его не должна переходить в распущенность; первое может привести к ненависти, второе — к пренебрежению. Пусть он почаще беседует о добром и честном, так как чем больше он будет уве-

97

щевать, тем меньше придется наказывать. Ни в коем случае не поддаваясь гневу, он не должен смотреть сквозь пальцы на что бы то ни было, заслуживающее исправления. Он должен быть простым в преподавании, трудолюбивым и усердным, но в меру; он должен охотно отвечать на вопросы, а тех, кто молчит, выспрашивать сам. В одобрении работ своих учеников он не должен быть ни слишком скуп, ни слишком щедр на похвалы, так как первое может внушить отвращение к работе, второе — беспечность. Исправляя их ошибки, он воздержится от горьких упреков и брани, ибо многие отвращаются от учения, если их бранят с ненавистью. Напротив, пусть каждый день он говорит побольше такого, что может запечатлеться в сердцах его слушателей. Хотя в книгах заключается немало хороших примеров, но ничто не действует так, как живое слово, особенно слово учителя, к которому хорошо воспитанные дети не могут не чувствовать привязанности и уважения. Невозможно описать, насколько сильно в нас желание подражать тем, кого мы любим.

Не нужно позволять ученикам вскакивать со своего места для выражения одобрения, как это делается в большинстве школ: даже юноши должны уметь выражать свои чувства сдержанно. Таким образом ученик будет зависеть только от мнения учителя и считать хорошим лишь тот свой ответ, который заслужит его одобрение. Обычай высказывать похвалу при каждом удобном случае, считающийся теперь за необходимую вежливость, весьма вреден; он неприличен, театрален, противен духу школы и, кроме того, является самым опасным врагом для занятий. В самом деле, труд и забота покажутся лишними, если заранее готова похвала, что бы ты ни сказал! И слушатели, и говорящий должны смотреть в глаза учителю: по ним они узнают, следует ли хвалить их или порицать; таким образом, один научится хорошо писать, остальные верно судить. Теперь же они сидят наготове, наклонившись вперед, чтобы по всякому поводу не только вскочить, но и совсем выскочить со своего места, чтобы разразиться совершенно неприличными восторженными криками. Такие восторги взаимны, и они определяют судьбу речи. Это развивает в учениках гордость и самомнение до такой степени, что если после шумных восторгов товарищей учитель ограничится лишь скромным одобрением — они уже недовольны и начинают дурно думать о нем. Да и сам учитель должен довольствоваться тем, что его слушают внимательно и сдержанно: он должен стараться прийтись по вкусу ученикам, а наоборот, ученики должны стараться, чтобы понравиться учителю. Во всяком случае, он должен по возможности стараться внимательно следить за тем, кто, как и за что хвалит; и если заметит, что ученики одобряют то, что действительно хорошо, он должен радоваться больше за них, чем за себя.

1. В двух соседних государствах были тираны. В одном из этих государств кто-то убил тирана; другой тиран соседнего государства требует выдачи убийцы и угрожает войной в случае отказа. Убийца сам просит, чтобы его выдали.

2. Оратор, врач и философ спорят об имуществе отца, который в завещании назначил наследником того из них, кто докажет, что он больше других приносил пользы гражданам.

3. Некто на смертном одре поручил дочери отомстить за него, говоря, что его отравили двое его сыновей. Девушка возбудила против них обвинение. Между тем один из них прибег к самоубийству и был погребен в склепе предков. Добившись казни другого, девушка оставила его без погребения; она разрыла могилу того, который был уже погребен, и выбросила его кости. Ее обвиняют в разрытии могилы.

4. Двое бедняков были осуждены на пятилетнее изгнание за убийство своих врагов. Один богач застал их в пределах страны, дал им по мечу и заставил их биться друг с другом. Они оба погибли. Богач обвиняется в несправедливой казни.

5. Некто обвинялся в отцеубийстве. Голоса судей разделились; он был освобожден, но сошел с ума и в безумии постоянно повторял: «Я убил тебя, отец». Магистрат счел это за признание и совершил над ним казнь. Магистрат обвиняется в убийстве.

6. Осаждая Афины, Александр сжег храм, который находился вне городских стен. Вскоре после этого он заболел чумой и, вопросивши оракула, получил ответ, что выздоровеет лишь в том случае, если возобновит храм. По окончании постройки нового храма Александр обещает одному афинскому жрецу снять осаду, если тот согласится совершить обряд сдачи города. Жрец согласился и Александр ушел. Тогда жреца обвинили в оказании содействия неприятелю.

7. Один богатый человек послал за свой счет бедного юношу оканчивать образование в Афины, откуда тот вернулся чрезвычайно красноречивым оратором. Случилось, что его благодетеля привлекли к суду, и юноша встал на сторону обвинителя; но он проиграл дело, и богач стал обвинять его в неблагодарности.

8. Отец уговаривал своего сына убить тирана; сын отказался и был за это проклят отцом. Умирая, отец назначил своим наследником того, кто убьет тирана. Сын это сделал и стал требовать выдачи наследства.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Формулы заклинаний ни один мудрец особенно юпитера
Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян 5 консульство
Двенадцатого консульства
Таким образом
Зрители ставили ноги на нижнюю скамейку для сидения употреблялись подушки