Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
5. Тpup. — Трир при первых императорах во времена Друза, Германика, Калигулы и Клавдия имел свой, довольно длинный, период блеска и славы. Войны с германцами придавали этому городу особенное значение. Здесь устроена была колония; город обнесли широкой оградой, соорудили в нем амфитеатр, термы. Для варварского севера Трир некоторое время играл роль римской столицы, которую он с таким успехом выполнял впоследствии в IV веке. Но во времена Веспасиана Трир приходит в упадок; его участие в восстании 69 года, без сомнения, повредило ему, но особенно уменьшилось его значение благодаря окончанию германских войн. Вокруг него надолго устанавливается спокойствие. Тем не менее Трир продолжает жить и отличаться роскошью и трудолюбивой деятельностью. Это был большой город: может показаться даже, что его сделали слишком большим, когда его сооружали, думая сделать из него точку отправления для будущих завоеваний обширной территории между Рейном и Эльбой: ему слишком просторно в пределах его ограды. Трир был, главным образом, городом богатых людей, которым эксплуатация естественных богатств страны доставляла большие доходы, а еще бблыпие — эксплуатация рейнской армии. Это была перворазрядная торговая метрополия, служившая посредницей между Галлией, Британией и Италией с одной стороны, и Германией — с другой. Из Трира, без сомнения, отправлялись большие торговые экспедиции, которые должны были распространять среди варваров произведения римского мира. Трирскими богачами были галлы, часто из низших слоев населения, очень смышленые, очень деятельные, быстро достигавшие благосостояния и тратившие свои богатства на грубую и безвкусную роскошь. По барельефам, украшающим гробницы этих богачей, можно судить о них самих. Посмотрите, например, на мавзолей Игела. На верхушке памятника орел взмахнул своими развернутыми крыльями. С какой стати поместили на могиле купца эту эмблему военной силы и победоносного оружия? Корпус самого здания от нижнего камня цоколя до самой верхушки фронтона покрыт ужасающим количеством барельефов. Мы напрасно стали бы искать в этих фигурах искусства и выразительности; в их размерах, разнообразных до бесконечности, совершенно отсутствует пропорция; в группах отдельные лица неудачно расположены, их позы натянуты и неестественны. Вот прежде всего на фасаде портрет самого покойника, Секундина, и его жены — оба во весь рост. Под ними, в медальонах, бюсты их детей; вокруг расположены самые разнообразные картины и изображения сцен, иногда совершенно неожиданных: экипаж в дороге, тяжело нагруженная повозка, мулы, поднимающиеся на гору, семейные сцены, 518 сцены из жизни на фабрике, в мастерской, и, вперемежку со всем этим, игры в цирке, знаки зодиака, мифологические фантазии, морские божества. Художник не оставил свободным ни одного квадратного дюйма: он помнил, что покойник хорошо знал цену месту, за которое заплачено. Эта гробница наиболее загроможденная, какую только можно видеть; остальные трирские мавзолеи похожи на этот. В одном случае на них изображено как несут хлеб в мешках, в другом — огромные бочки на барках; вот арендаторы, пришедшие уплатить аренду за землю, а вот колоны, приносящие свой оброк. Здесь — полная история галло-римского труда и трирского богатства, которую мы можем прочесть на этих памятниках. В III веке возобновляются войны с германцами. Трир делается при этом снова городом оружия и бранного шума, укрепленным лагерем империи. Императоры делают его местом своей обычной резиденции. Они восстанавливают городские стены. Воздвигаются эти «черные ворота», такие безобразные, массивные, но зато такие мощные, что они одни стоят целой крепости. Восстанавливают термы. В Трире помещается, в углу его ограды, императорский дворец, прочный как башня, роскошный как вилла. Смотря теперь на эти развалины, еще сохранившие свое величие, чувствуешь величайшие усилия, произведенные римским миром у преддверия мира варварского. В течение всего IV века у этих стен сосредоточивалась военная жизнь запада, и с ними связаны были надежды Галлии и Италии. В своей поэме о «знаменитых городах» Авсоний дает Триру первое место среди галльских городов. «Этот город питает, одевает и вооружает военные силы империи». Это — Рим севера, как Арль представлял собой Рим Галлии; но это Рим полу варварский, настолько же оживленный солдатчиной, насколько Арль является городом мирным и просвещенным. Внешний вид большого галльского города во времена Феодосия I,* был очень непривлекателен. Между Бордо этой эпохи и тем же городом в первые три века нашей эры была огромная разница. При Антонинах и Северах это был большой цветущий город, широко раскинувшийся вдоль Гаронны и больших дорог бесконечными рядами своих домов, храмов, гробниц и вилл. Ничто здесь не напоминало о военной жизни: не было ни солдат, ни укреплений, ни стен; никто здесь не думал о необходимости защищаться. Такого города, начиная * 378 — 395 гг. н. э. Окружающая его стена представляет собой продолговатый четырехугольник, прорезанный 14 воротами и 46 башнями. Во всей этой системе оборонительных сооружений исключительно господствуют прямые линии и окружности, перпендикуляры и круги, квадраты и прямые углы. Военное искусство империи этой эпохи не знало для Галлии других типов укреплений, кроме этих прямоугольников и башен, сооружений массивных, сделанных без искусства, без вкуса и без технических знаний. Города IV века защищались лишь при помощи громадной массы своих стен; правда, им приходилось иметь дело с этого времени с варварами. Стоило только закрыть ворота, поставить воинов на башни и стены, и можно было чувствовать себя в полной безопасности, за исключением, конечно, только случаев измены. Толщина стены была от 6 до 8 метров. Ворота были маленькие, низкие, покрытые сводом, без сомнения, темные; на них давила стена метров в 5 высотой. Это был скорее подземный выход, чем ворота, нечто вроде дыры. Стена возвышалась, по крайней мере, на 10 метров, а башни были и еще выше: «Казалось, — как говорит Авсоний, — что они теряются в облаках». Стена тянулась также и вдоль Гаронны, так что бордосцы даже не видели своей реки. Горизонт был закрыт со всех сторон, даже гавань находилась внутри стен; на самой Гаронне не было набережной: пристанью служило устье небольшого ручья, называвшегося Девеза; это был скорее внутренний канал, чем гавань. Корабли проходили над самой стеной, под воротами, носившими название «лодочных». В случае надобности эти ворота закрывались, и весь город со всеми его жителями и кораблями оказывался отрезанным от всего остального мира. Вокруг пристани теснились дома. Улицы, очень узкие, скученные, пересекались под прямым углом и соответствовали городским воротам. Со всех перекрестков и со всех переулков виднелось это массивное и унылое сооружение, которое, казалось, распространяло свою тень на весь город, замкнутый в его пределах. В эту эпоху Бордо имел не больше 2350 метров в окружности; когда-то он был в три раза больше. Тем не менее, он еще выдавался в этом отношении сравнительно с соседними городами: Перигё не имел даже и тысячи метров в окружности; Байонна, Дакс, Сент были еще меньше. В таких именно размерах и строились все укрепленные города, начиная с 300 года; самые обширные из них имели от 2000 до 2500 метров в окружности, они могли вместить не больше 15—20 тысяч жителей. Все они были похожи друг на друга, все были одинаково маленькие и мрачные. Внутри их было мало или даже совсем не было больших памятников. Не хватало места для театров, арен, базилик. Единствен- ную роскошь, которую позволил себе Бордо, представлял собой фонтан из паросского мрамора. В него собирались воды Девезы. Город принужден теперь довольствоваться водами маленького ручейка: давно прошло то время, когда широкий акведук доставлял в него дань соседних источников, и когда великолепные водоемы, покрытые барельефами и статуями, украшали его площадь. Все это теперь в развалинах, и акведук исчез вместе с древним городом и спокойной жизнью былых времен. Теперь придется ограничиваться, и на многие века, водами Девезы и колодцев. У современников было слово, которое вполне соответствовало внешнему виду таких городов. Все это были castra — укрепленные замки, крепости. Они были заключены в стенах, которые, без сомнения, защищали город, но в которых он в то же время задыхался. Место города мирных обывателей занял военный город; начиная с времен Константина в Бордо стоял гарнизон. Империя защищается теперь не только на границах, ей приходится заботиться о защите каждого города и внутри страны. Когда-то можно было спокойно жить в юго-западной Галлии. Вдоль Рейна шла длинная цепь колоний и легионов, которая должна была останавливать неприятеля. У Галлии был свой пояс, состоявший из укреплений и воинов. За ними граждане могли без страха предаваться на досуге мирным занятиям. Но начиная с 300 года забота о борьбе распространяется на все города. Система общей защиты страны при помощи больших армий, расположенных на границе, теперь оставлена: дело обороны раздробляется и локализуется. Из провинциальной, если можно так выразиться, она становится муниципальной. Мы еще во времена римской империи, но начиная с 300 года, с того дня как страна покрылась грозными крепостями, и города, замкнувшись в самих себя, окружились стенами, можно уже сказать, что начались средние века. Если мы выйдем из Бордо и проедем по окрестностям, то положение дел окажется как будто бы не таким печальным. Прибрежные холмы Гаронны имеют такой же веселый вид, как и во времена Адриана и Антонина. Виноградная лоза покрывает их от подошвы до вершин, вино по-прежнему делает Бордо знаменитым, и Авсоний не может говорить без умиления об этой «улыбающейся Аквитании», в которой смягчаются нравы. Хлеба и виноградной лозы полное изобилие. Знать живет в своих виллах, гордая титулом «римских сенаторов» и «превосходительнейших мужей» (vir illustrissimus) и еще более счастливая своими огромными земельными владениями. Они покинули угрюмые стены и скученные улицы. Всему они предпочитают свои имения, где чувствуют себя свободными и могущественными. Конечно, и здесь бывали скучные дни, в особенности зимой. Несмотря на все предосторожности, подчас бывало очень холодно. Авсоний сообщает нам, что он дрожал от холода до самого марта в своей сентонжской деревне; это не мешало ему, впрочем, Зрелый человек |
|
|
|
|
