Пиши и продавай! |
" Часть этого кодекса была приведена во введении к книге Колькхауна во франц. переводе: P. Colquhoun, Traite sur La police de Londm, 1807, t. I, p. 84. " См., например: Coquille, Coutume du Ntvernaif. 15 G. du Rousseaud de la Combe, Traiti da matiira criminfUes. 1741, p. 3. валось с некоторыми трудностями, как в недавно аннексированном Руссийоне*. И все же, несмотря на разногласия, юристы твердо придерживались принципа, что «в нашем гражданском праве тюремное заключение не расценивается как наказание»36. Роль тюрьмы — удерживать человека и его тело как залог: ad continendos homines, non ad puniendos** - гласит пословица. С этой точки зрения заключение подозреваемого играет роль, сходную с заключением должника. Посредством тюремного заключения обеспечивают гарантии, а не наказывают37. Таков общий принцип. И хотя заключение подчас, и даже в важных случаях, служит наказанием, оно выступает главным образом как замена: заменяет каторгу для тех, кто не может там работать, для женщин, детей, инвалидов: «Приговор к тюремному заключению на какой-то срок или пожизненному равнозначен осуждению на каторжные работы»38. В этой равнозначности достаточно четко просматривается возможная смена. Но для того чтобы она произошла, тюрьма должна была изменить свой юридический статус. Надлежало также преодолеть второе, значительное -по крайней мере для Франции — препятствие. Тюрьму делало негодной для этой роли особенно то, что на практике она была непосредственно связана с королевским произволом и с чрезмерностью монаршей власти. Работные дома, приюты тюремного типа, «королевские приказы» или предписания полицейских лейтенантов, указы короля о заточении без суда и следствия (выхлопотанные нотаблями или родственниками) составляли целую репрессивную практику, которая сосуществовала с «законным 174 "' F. Serpillon, Code criminel, 1767, t. Ill, p. 1095. Однако у Серпийона находим мысль о том, что строгость заключения есть начало наказания. " Этим объясняется наличие многочисленных правил для тюрем, касающихся лихоимства смотрителей, надежности помещений и невозможности общения между заключенными. Таково, например, постановление Дижонского парламента от 21 сентября 1706 г. См. также: F. Serpillon, Code criminel, 1767, t. Ill, p. 601-647. 11 Именно это утверждается в декларации о ворах-рецидивистах (4 марта 1724 г.), а также в декларации о бродяжничестве (18 июля 1724 г.). Маленький мальчик не может правосудием», а чаще противостояла ему. И это «внесудебное» заключение отвергали и классические юристы, и реформаторы. Тюрьма — создание государя, сказал традиционалист Серпийон, прикрываясь авторитетом судьи Буйе: «Хотя монархи по государственным соображениям склоняются иногда к применению такого наказания, обычное правосудие к нему не прибегает»39. Реформаторы очень часто характеризуют тюремное заключение как образ и излюбленное орудие деспотизма: «Что сказать о тех тайных тюрьмах, что порождены в воображении пагубным духом монархизма и предназначены главным образом для философов, в чьи руки природа вложила факел и кои осмелились осветить свою эпоху, либо для благородных и независимых душ, коим недостает трусости умолчать о бедствиях своей родины, - о тюрьмах, мрачные двери которых распахиваются таинственными указами и навеки проглатывают несчастных жертв? Что сказать о самих указах, шедеврах изощренной тирании, что уничтожают принадлежащую каждому гражданину привилегию быть выслушанным до вынесения приговора? Они в тысячу раз опаснее для людей, чем изобретение Фалариса*...»40 Несомненно, эти протесты, исходящие от людей со столь различными взглядами, направлены не против заключения как законного наказания, а против «незаконного» применения самочинного, неопределенного по сроку заключения. Тем не менее тюрьма всегда воспринималась, вообще говоря, как запятнанная злоупотреблениями властью. Многие наказы третьего сословия отвергают тюрьму как несовместимую с нормальным правосудием. Иногда 175 быть отправлен на каторгу и остается в тюрьме до тех пор, пока не «дорастет», подчас — весь срок, установленный приговором. См.: Crime et criminalite en France sous I'Ancien Regime, 1971, p. 266 ff. 34 F. Serpillon, Code criminel, 1767, t. Ill, p. 1095. *"].-?. Brissot, Theorie des bis criminelles, 1781, t. I, p. 173. во имя классических юридических принципов: «Тюрьмы предназначались законом не для наказания, а для содержания под арестом...»41 Иногда из-за последствий заключения, карающего тех, кто еще не осужден, передающего и распространяющего зло, которое оно должно предупреждать, наказывающего всю семью и тем самым противоречащего принципу «адресное™» наказаний; говорят, что «тюрьма не есть наказание. Человеколюбие восстает против ужасной мысли, что лишить гражданина самого драгоценного, опозорить его, погрузив в преступную среду, оторвать его от всего, что ему дорого, а то и раздавить, лишить всех средств к существованию не только его самого, но и его семью, - это не наказание»42. Депутаты неоднократно требуют отмены домов заключения: «Мы считаем, что дома заключения должны быть стерты с лица земли ...»43 И действительно, декрет от 13 марта 1790 г. постановляет освободить «всех лиц, содержащихся в заключении в крепостях, монастырях, работных домах, полицейских тюрьмах и всех прочих тюрьмах по королевским указам или по приказам представителей исполнительной власти». Каким образом тюремное заключение, совершенно явно связанное с противозаконностью, изобличаемой даже во власти монарха, так быстро стало одной из основных форм законного наказания? Наиболее частое объяснение указывает на образование в течение классического века нескольких великих моделей 176 карательного заключения. Их престиж — тем более высокий, что самые последние из них пришли из Англии и особенно из Америки, — будто бы позволил преодолеть двойное препятствие: вековые правила юстиции и деспотическую сторону действия тюрьмы. Очень быстро, кажется, эти препятствия были сметены карательными чудесами, захватившими воображение реформаторов, и заключение стало серьезной реальностью. Важность этих моделей не вызывает сомнения. Но сами они, прежде чем обеспечить решение, ставят проблемы: проблемы, связанные с их существованием и распространением. Как могли они зародиться и, главное, быть приняты столь повсеместно? Ведь легко доказать, что, хотя в некоторых отношениях эти модели соответствуют основным принципам уголовной реформы, во многих других отношениях они абсолютно разнородны и даже несовместимы. Страх перед наказанием уводил сознание с пути |
|
|
|