<<<     ΛΛΛ     >>>   

II

В 1067 году, когда после смерти мужа Анна Далассина стала главой семьи, трое из ее сыновей были уже взрослыми. Старший, Мануил, служил в императорском войске; Исаак и Алексей были молодыми людьми, от девятнадцати до двадцати лет; только Адриан и Никифор были еще детьми. Из трех дочерей две были пристроены, замужем за знатными людьми: одна вышла за Михаила Таронита, другая — за Никифора Мелиссина. Закончить образование младших, поднять на должную высоту остальных и упрочить их судьбу — такова была двойная цель, отныне поставленная себе матерью.

Обстоятельства очень благоприятствовали ей. В это время византийский престол опять был в руках женщины, Евдокии, вдовы Константина Дуки, регентши, правившей от имени своего малолетнего сына Михаила VII. Это была царица умная, образованная, даже причастная литературе; хотя ей неправильно приписывали сочинение поэмы Виоларий , или Поле фиалок , несомненно, что она любила писать и была автором нескольких стихотворений — о волосах Арионы, о занятиях, приличествующих царице, — и трактата о монастырской жизни, достаточно свидетельствующих об ее литературных вкусах и стремлениях. Но еще, более того, это была женщина энергичная, честолюбивая, жадная до власти: «Я намерена, — говорила она, — умереть на престоле». Поэтому муж ее, ценивший ее качества, умирая, упрочил за ней особым актом верховную власть, обязав ее при этом, из странной предосторожности влюбленного и ревнивого мужа, письменным условием никогда не выходить вновь замуж. Евдокия согласилась, и подписанное ею условие было торжественно отдано на хранение патриарху Иоанну Ксифилину.

К сожалению, тяжелое положение, какое переживала тогда империя, крайне затрудняло для женщины исполнение последней воли, завещанной василевсом Константином X; потребность в мужской руке заставляла себя сильно чувствовать; и, кроме того, хотя Евдокии было под сорок лет, она обладала темпераментом, плохо мирившимся со вдовством. Как раз в это время она страстно влюбилась в красивого Романа Диогена, полководца, пытавшегося после смерти императора поднять военный бунт; побежденный и привезенный пленным в Константинополь, он ожидал над собой суда, как вдруг, к великому удивлению придворных, императрица помиловала его; и скоро у нее не стало другой мысли, как только выйти за него замуж. Одна вещь, впрочем, смущала ее: злополучный документ, врученный патриарху. Крайне ловко регентша {210} провела святого отца; она сделала вид, что воспылала горячей любовью к брату Ксифилина; и последний, в качестве доброго родственника, чтобы не стать помехой счастью, готовому улыбнуться его семье, согласился возвратить Евдокии бумагу, содержавшую ее обещание. Овладев своим обязательством, царица сняла маску и вышла замуж за Романа Диогена.

«Человек, — замечает Пселл, рассказывая об этом событии,— животное изменчивое, особенно когда находит для своих измен благовидные предлоги». Но остальные далеко не так спокойно отнеслись к этому. Кесарь Иоанн Дука, брат покойного императора, увидавший, что его отстранили от дел, патриарх Ксифилин, взбешенный, что его провели, не скрывали своего недовольства; и сам Пселл, бывший любимым министром Константина Х и наставником юного Михаила VII, в конце концов, почувствовал некоторую неприязнь к начинавшейся таким образом новой политике. В самом деле, восшествие на престол Романа означало торжество военного сословия, и гражданские чины, взволнованные, возмущенные, становились в открытую оппозицию к царю, грозившему лишить их влияния.

Последнее обстоятельство и приблизило Комнинов ко двору. Помимо того, что Евдокия состояла с ними в некотором родстве, они по своему имени, по воспоминаниям об императоре Исааке, их дяде, считались самыми знаменитыми представителями и самыми твердыми приверженцами идеи военной реорганизации и энергичных мер, какие олицетворяло возвышение Романа; кроме того, Анна Комнина была слишком довольна падением своих врагов Дуков, чтобы не поддержать новое правительство или отказывать ему в сочувствии. Поэтому вся семья нашла во дворце милость и почет. Анна Далассина выдала свою младшую дочь за Константина Диогена, близкого родственника царя, для сына своего Мануила она добилась высшего назначения. Он был сделан главнокомандующим восточной армией, протопроедром, затем куропалатом и во главе войска прославился блестящими подвигами. Благодаря ему имя Комнинов вновь становилось популярным в войске, и надежда улыбнулась Анне Далассине, как вдруг юный полководец серьезно заболел в Вифинии.

Получив это известие, испуганная мать тотчас отправилась к сыну; последним усилием воли Мануил, почти умирающий, встал, чтобы встретить ее; он бросился к ней в объятия, с трудом произнес несколько слов; затем вновь упал на постель и, высказав желание, чтобы его похоронили в той самой могиле, где впоследствии упокоится его возлюбленная мать, он лишился сил и умер. Ничто лучше этого рассказа не показывает всей глубины почтения и {211} нежной привязанности, какие сумела эта женщина внушить своим детям; ничто также не показывает лучше редкой энергии ее души, чем то, что затем последовало. Смерть Мануила была не только жестоким испытанием, она являлась гибелью всех надежд, возложенных ею на эту юную, так славно начавшуюся жизнь. Несмотря на значительность своей утраты и своего отчаяния, Анна Далассина, однако, вновь овладела собой, хотя поразил ее тяжкий удар. Один Комнин погиб; другой должен был продолжать традиции и упрочить судьбы рода. Она решила немедленно отправить в армию своего третьего сына, юного Алексея. Но император выказал себя более жалостливым, чем мать. Когда Комнин явился к нему просить разрешения уехать, он отвечал: «Ни под каким видом не следует, чтобы в такой скорби мать твоя оставалась одна, и я не хочу, чтобы к горю потери одного сына присоединялась печаль разлуки с другим». И он отправил молодого человека обратно к Анне Далассине.

Революция 1071 года одним ударом уничтожила дело, с таким терпением подготовлявшееся Анной. Известно, как после поражения Романа IV, разбитого турками при Манцикерте и взятого в плен султаном, разразилась при дворе ненависть, с давних пор накопившаяся против злополучного монарха, и как партия Дуков, объявив его низложенным, не усомнилась, по освобождении царя из плена, начать с ним войну, как с чужеземным врагом. С обычной смелостью Анна Далассина осталась верна этому низложенному императору; ее не замедлили обвинить в тайной переписке с ним, ее потребовали в суд; осуждение ее казалось решенным заранее. И вот на суде эта женщина, всегда высокомерная и твердая, вдруг выхватила из-под одежды распятие и, потрясая им перед лицом растерявшихся судей, воскликнула: «Вот мой судья, а также и ваш, думайте о Нем, когда будете произносить ваш приговор, и смотрите, чтобы он был достоин Верховного судии, который видит скрытое в глубине души человеческой». При этой неожиданной выходке судьи совершенно растерялись. Некоторые стали уже склоняться к оправданию; однако большинство устрашилось гнева нового владыки. Выпутались из этого положения, прибегнув к подлости, очень удачно сопоставленной друзьями Комнинов с «судом Каиафы». Анна Далассина была присуждена к изгнанию и отправлена с сыновьями на один из Принцевых островов.

III

Немилость, постигшая Комнинов, была, однако, непродолжительна. Их главный противник, кесарь Иоанн Дука, ставший регентом вместо Романа и Евдокии, не замедлил поссориться со сво- {212} им племянником Михаилом VII и должен был оставить двор и удалиться в свои азиатские владения. Комнины, несмотря на их падение, были слишком сильны и слишком знатны, чтобы новые министры не чувствовали, насколько было важно при подобных обстоятельствах заручиться их поддержкой. Их вернули из ссылки. Вскоре, чтобы еще больше быть уверенными в их содействии, женили Исаака, главу семьи, на родственнице императрицы Марии Аланской и вскоре затем сделали его главнокомандующим восточной армией, должность, порученная некогда брату его Мануилу. Уезжая, Исаак взял с собой в лагерь младшего своего брата Алексея. С этих пор счастье стало все больше и больше улыбаться этой семье.

Алексею Комнину, будущему императору, было тогда двадцать три или двадцать четыре года; Исаак был немногим старше. Оба были удивительные воины, страстно любившие военное дело и до того бесстрашные, что храбрость старшего доходила иногда до безумной смелости. Он кидался тогда на врага, поражая его, «как удар молнии», и не раз, из-за неосторожности, попадал в руки неверных. Алексей, хотя и не менее смелый, был более спокойного, уравновешенного характера. В физическом отношении он был среднего роста, но крепкого сложения и очень силен; со своим загорелым лицом, черными волосами, темными блестящими глазами он имел красивую, вполне привлекательную внешность. Обученный всем телесным упражнениям, он был страстный охотник, изящный, неутомимый наездник, страстно любивший военные приключения. Но с этой физической деятельностью он соединял, в нравственном отношении, редкое самообладание и удивительную ловкость вести интригу. Умный, образованный, умеющий говорить, он таил в душе своей твердую, упорную волю; однако, так как он от природы был нрава кроткого, он предпочитал достигать цели скорей ловкостью, чем насилием. Подобно своим братьям, нежно привязанный к матери, он был втайне предметом особой любви Анны Далассины; она считала, что он более других способен осуществить ее честолюбивые замыслы; вот почему с ранних лет она готовила его к военной карьере и затем приставила, в качестве адъютанта, к старшему его брату Исааку. Во всем этом Анна Далассина судила верно. В самый короткий срок братья Комнины блестящею храбростью и другими военными подвигами покрыли свое имя необыкновенной славой.

Около 1072 и 1073 годов положение империи было чрезвычайно затруднительно. Со стороны азиатской границы угрожали турки; эта опасность осложнялась еще мятежом, поднятым одним начальником наемных войск, норманном Русселем из Байеля. Вы- {213} нужденные выдерживать борьбу против неверных с силами, очень уменьшенными этим мятежом, оба брата, однако, творили чудеса. Если верить семейной хронике, прославляющей, конечно, несколько пристрастно их храбрость и тесную дружбу, — они были дружны, говорит Анна Комнина, как Орест и Пилад, — подвиги их были достойны подвигов паладинов. Однажды в одной битве под Исааком убили лошадь и он попал в руки турок. Алексей с большим трудом старался спасти войско и прикрыть отступление, как вдруг воины, охваченные паникой, обратились в бегство, оставив юного полководца почти совсем одного. Окруженный со всех сторон мусульманами, Алексей вынужден был бежать и только чудом спасся от преследования; наконец, после кратковременного пребывания в какой-то глухой деревушке ему удалось с несколькими из своих людей добраться до Анкиры. Думая об одном только, как бы освободить поскорее любимого брата, он поспешил в Константинополь, чтобы собрать там необходимый выкуп; по своем возвращении он имел неожиданную радость найти Исаака уже свободным; каппадокийская знать решилась в благородном порыве сложиться и выкупить наследника такого славного рода. Тогда братья уже вместе поехали обратно в столицу; но опять в окрестностях Никомидии на них напали турки и окружили их. Они мечом пробили себе дорогу, выказав в этом сражении чудеса храбрости, в конце концов выпутались из беды и, несмотря на бешеную погоню, не потеряв ни одного человека, достигли безопасного места. Когда после этой необыкновенной скачки они возвратились в Константинополь, народ в восторге устроил им торжественную встречу, и толпа, растроганная и очарованная, взирала, любуясь, на того, кого с любовью называла «прекрасным золотым юношей» ( ho chrysoys neanias Alexios ).

Такая блестящая слава должна была неминуемо возбудить тревогу в высших сферах; решили употребить все меры, чтобы избавиться от этих слишком популярных молодых людей. Исаак, в качестве правителя Антиохии, был отправлен на окраины далекой Сирии; Алексей, возведенный в чин стратопедарха, получил поручение сразиться с Русселем из Байеля и покорить его Византии. Но на это трудное дело ему отпустили мало воинов и не дали никаких денег. Несмотря на нежелание матери, боявшейся, что заранее обреченное на неудачу предприятие скомпрометирует его славу, Алексей все же принял предложенное ему начальствование. И так искусна была его тактика, так тонка его дипломатия, что дело, долженствовавшее, по-видимому, его погубить, послужило только к еще большему его возвеличению. Он начал с того, что преградил доступ провианта мятежнику, затем сумел возбудить в {214} его лагере измену, так что изменник выдал ему Русселя и торжественно привез в Константинополь этого столь опасного противника. Император Михаил VII принял юного героя чрезвычайно милостиво: «Приветствую того, — сказал он ему, — кто, после Бога, наша правая рука». В это время, в 1074 году, Алексей был одним из самых видных людей Византии.

Между тем против царя поднималось всеобщее недовольство. Бесстыдная алчность первого министра истощала казну и являлась причиной голода в стране; войско, не получавшее жалованья, возмущалось. Честолюбцы пользовались неурядицей, царившей благодаря слабому правительству Михаила; в Европе Никифор Вриенний провозгласил себя императором; в Азии Никифор Вотаниат облекся в порфиру, поддержанный феодальной знатью и даже частью сената. Между правительством и претендентами Алексей Комнин лавировал крайне искусно и, не становясь ни на чью сторону, тем вернее упрочивал собственное положение; и скоро он стал казаться таким необходимым человеком, что все партии добивались союза с ним и старались им завладеть. Он воспользовался очень искусно обстоятельствами, чтобы обеспечить себе успех.

Незадолго перед тем Алексей потерял жену. Взамен ее ему предлагали две одинаково блестящие и полезные партии. Император предлагал ему руку своей сестры Зои, кесарь Иоанн желал выдать за него свою внучку Ирину. Имея выбор между этими двумя браками, Комнин легко сообразил все выгоды второго, который, соединяя интересы двух самых знаменитых в Византии аристократических родов, обеспечивал в будущем неоценимую поддержку его честолюбивым планам. Он решился выбрать Дуков. Но это решение натолкнулось со всех сторон на крайние препятствия. Император, оскорбленный тем, что отвергли союз с ним, выказывал к нему явную враждебность; но что было еще удивительнее, сама Анна Далассина противилась теперь желанию сына: давнишняя и упорная ненависть к Дукам затемняла на этот раз всегдашнюю ясность ее суждения и заставляла ее пренебречь явной выгодой ее дома. Вот тут-то и проявились политическое чутье и дальновидная стойкость Алексея. Все время заверяя, что он никогда не пойдет против воли матери, он тем не менее ни в чем не поддался ее увещаниям; действуя необычайно терпеливо и тонко, он задумал заставить ее отказаться от своих предубеждений и с помощью ловкой дипломатии своей будущей свекрови он в конце концов одолел все затруднения. Анна Далассина скрепя сердце дала согласие; добились также и соизволения царя, и в конце 1077 года свадьба была отпразднована. Анна Далассина, как это видно будет дальше, затаила против своей невестки упорную злобу, тем более силь- {215} ную, что ей пришлось в этих обстоятельствах в первый раз в жизни подчинить свою волю воле сына.

Надо, однако, заметить, что в этой распре правда была на стороне Алексея, а не его матери: дальнейшие события подтвердили это. Союз с Дуками представлял в его игре большой козырь; он позволил ему между всеми имеющимися налицо партиями оказать свою поддержку там, где это было ему выгодно, и стать действительным хозяином положения. Сначала он оставался верен существовавшему правительству: в начале 1078 года он разбил в Македонии Никифора Вриенния. Но когда, несколько позднее, Вотаниат свергнул с престола Михаила VII, Комнин счел более выгодным примкнуть к новому правительству. Такое драгоценное сообщничество получило свою заслуженную награду: Алексей был возведен в должность великого доместика схол, получил титул новилиссима и стал действительно главным защитником и лучшей опорой царя. Он вторично разбил Никифора Вриенния, затем уничтожил другого мятежника, Василака, и обоих их доставил пленными к стопам императора. Эти успехи были увенчаны новым почетом: его сделали проедром. Но в особенности способствовали они увеличению его популярности. Благодаря своим блестящим победам он сделался кумиром войска, приветствовавшего его при всяком случае и не желавшего иного начальника, кроме него. Своей женитьбой он привлек на свою сторону большую часть феодальной аристократии, так как олицетворял собою их требования, и, сверх всего, он приобрел поддержку патриарха, слепо преданного Дукам. Наконец, своей привлекательной внешностью, окружавшим его ореолом славы он нравился толпе. Алексей Комнин был вправе питать всякие надежды.

IV

В это самое время император Никифор Вотаниат становился все более непопулярным. Его министры, как некогда министры Михаила VII, расхищали с большим трудом собранные деньги, и так как казна находилась в крайне бедственном положении, лихоимство императорской бюрократии еще увеличивало недовольство. Войско, все более и более недовольное слабостью правительства, управлявшего государством, раздражалось, что его держат в пренебрежении, мало ему платят, постоянно приносят в жертву интересам гражданской администрации. Азиатские полки роптали; в столицах варяги, самая, по-видимому, верная и надежная часть стражи, возмущались, и эти бунты с трудом подавлялись. Вотаниат вдобавок был стар, лишен энергии, немножко смешон. Со всех сторон требовали новую династию, и возмущение Ники- {216} фора Мелиссина, провозгласившего себя царем в Азии, было явным знаком грозного и близкого кризиса.

Понятно, что гражданская партия была крайне встревожена таким положением дел и стоявшие во главе ее министры сильно озабочены популярностью Комнинов, явно готовых стать во главе военной и феодальной партии. Они уже успели выказать Алексею свое недоверие, запретив ему после его победы над Вриеннием триумфатором вступить в столицу. Теперь они старались подорвать к нему доверие императора, выставляя на вид, что азиатский мятежник был зятем Комнинов; напоминали, что Алексей — это было крайне благоразумно со стороны последнего — только что отказался от командования войском, посланным против его родственника, старались представить его единомышленником узурпатора и тем окончательно погубить его. Но Алексей, как известно, мог всякого заткнуть за пояс в тонкой игре интриг; на козни своих врагов от отвечал другими кознями и одним верным ходом нашел средство обеспечить себе всемогущую поддержку в том самом дворце, где замышляли его гибель.

Когда Михаил VII был еще императором, он женился на царевне Марии Аланской. Это была очень красивая женщина, высокая, изящная, с белоснежным цветом лица, с прелестными светлыми глазами, несравненной грации и очарования. «Ни Апеллес, ни Фидий, — говорила Анна Комнина, — не создали ничего, что могло бы сравниться с ней по красоте». «Это была, — читаем в другом месте, — живая статуя, и нельзя было достаточно налюбоваться на нее тому, кто любил красоту, или, вернее, это был Амур, воплотившийся и сошедший на землю». Эта красавица, как легко можно догадаться, возбудила кругом себя сильные страсти. Сам Никифор Вотаниат, когда вступил на престол, не был равнодушен к ее чарам; и уже не очень молодой и два раза вдовый, он задумал на ней жениться. Было тут одно немалое затруднение: муж молодой женщины, лишенный престола Михаил VII, еще был жив; но его заставили уйти в монастырь — для мира он мог считаться умершим, а брак его расторгнутым. Но одно время Никифор все же колебался, и так как прежде всего он заботился о том, чтобы узаконить свое узурпаторство через союз с императорским домом, то решил взять себе в жены вдову Константина Х и Романа Диогена, Евдокию, которая охотно согласилась бы разделить с ним власть. Это был бы брак разумный, вполне подходящий и по возрасту жениха и невесты, но Мария была более хороша и обольстительна — Вотаниат не устоял против соблазна. Несмотря на то, что церковь не желала благословить такой вдвойне незаконный брак, царь решился на третий брак и женился на жене своего предшественника. {217}

Мария Аланская без всякого увлечения согласилась исполнить желание Никифора, единственно только чтобы спасти интересы своего малолетнего сына Константина, имевшего тогда четыре года от роду; но она не могла любить старого мужа, навязанного ей. Алексей Комнин, как известно, был, наоборот, крайне привлекателен; по-видимому, императрица очень скоро возымела к нему самое нежное чувство, и по столице не замедлил пройти слух, что она с ним в самых лучших отношениях. Факт представляется довольно правдоподобным; во всяком случае, несомненно, что царица взяла решительно сторону Комнинов и выказала им полное благоволение. А через замужество своей кузины с главой семьи, Исааком, она приходилась им также несколько сродни; благодаря этому браку Исаак, бывший тогда в Константинополе, имел свободный доступ к царице. Он этим пользовался, чтобы выдвигать своего брата, чтобы снискивать ему милости гинекея, где все действовали за него; и сама Анна Далассина, из ненависти к своей невестке Ирине Дуке, смотрела сквозь пальцы на связь Алексея и употребляла всю свою власть, чтобы помогать сыновьям в их происках. Все эти интриги привели к довольно непредвиденному результату: Мария Аланская усыновила Алексея Комнина. Через это он вступал в императорскую семью, и, официально признанный своим человеком во дворце, он очутился еще в более удобном положении, чтобы следить за всем, что замышлялось там против него.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Верные слуги покойного василевса константина v
Константин vi
Василий повстречался в своей жизни с тремя женщинами василия император
На этот раз в заговоре на жизнь императора
истории Диль Ш. Византийские портреты 1 перевода