<<<     ΛΛΛ     >>>   

160

с красотой средиземноморской оливы, которую «деяния» с наивным вкусом к экзотике и великолепным презрением к местному колориту храбро помещают на холмах Бургундии или Пикардии. Хотя обычно легенды и не диктовались в монастырях, то были, однако, места, чрезвычайно благоприятные для их возникновения: через монастыри проходило множество путников, в них сохранялась память о многих старинных сооружениях, их обитатели, наконец, всегда любили рассказывать — даже чересчур, по словам таких пуритан, как Петр Дамиани. Самые древние анекдоты о Карле Великом записывались с IX в. в Санкт-Галлене 17; составленная в начале XI в. хроника монастыря в Новалез по дороге в Мон-Сени изобилует легендарными элементами.

Но не будем воображать, что все вышло из монашеских обителей. У знатных родов тоже были свои устные предания, которые сохраняли в точном или искаженном виде немало воспоминаний; в замковых залах столь же любили поговорить о предках, как и под сводами монастырей. Мы знаем, что герцог лотарингский Годфрид не стеснялся потчевать своих гостей забавными историями о Карле Великом. Надо ли полагать, что такие вкусы были у него одного? Впрочем, и в эпосе нетрудно различить два противоположных образа великого Каролинга: благородному государю «Роланда», окруженному почти религиозным почитанием, противостоит «алчный» и «выживший из ума» старик многих других «деяний». Первый соответствовал народному варианту церковной историографии, а также нуждам капетингской пропаганды; как ке узнать во втором антимонархического отпечатка баронской среды?

Всякие кратенькие истории превосходно могут передаваться таким образом из поколения в поколение, не облекаясь в форму поэм. Но поэмы все же существовали. С какого времени? Этот вопрос почти неразрешим. Ибо мы имеем дело с французским языком, который, слывя просто-напросто испорченной латынью, лишь через несколько веков был возведен в ранг литературного языка. Просачивался ли героический элемент в те «деревенские песни», т. е. песни на народных диалектах, которые в конце IX в., как передают, один орлеанский епископ счел долгом запретить петь своим священникам? Об этом мы никогда уже не узнаем, так как все происходило в сфере, не удостаивавшейся внимания образованных людей. Однако, не злоупотребляя доказательством ex silentio a, надо все же признать, что первые упоминания об эпических поэмах относятся лишь к XI в.; внезапное появление этих свидетельств после долгой ночи как будто говорит о том, что стихотворные «деяния» возникли не намного раньше, во всяком случае в изрядном количестве. С другой стороны, весьма примечательно, что в большинстве старинных поэм обычной резиденцией жаролингских королей назван Лан; даже в «Роланде», где восста-

а Умолчания (лат.).

161

новлен в своем истинном ранге Ахен, сохранились, словно по не досмотру, следы этой «ланской» традиции. А она могла зародиться лишь в Х в., когда «Мон-Лоон» действительно играл приписываемую ему роль. Более позднее, как и более раннее, ее появление было бы необъяснимым. Итак, по всей видимости, именно в этом веке были зафиксированы главные темы эпоса, если и не в стихотворной форме, то по крайней мере уже вполне пригодными для поэтической обработки.

Одна из главных черт «деяний» — та, что в них изображаются только давние события. Почти единственное исключение — крестовые походы, представлявшиеся, по-видимому, достойными эпоса. В них было все, что способно потрясти воображение; несомненно также, что они переносили в настоящее некую форму христианского героизма, присущего поэмам начиная с XI в. Эти произведения, посвященные современности, позволяли жонглерам оказывать осторожное давление на своих меценатов: за то, что Арну д'Ардр отказался дать жонглеру красные штаны, его имя было вычеркнуто из «Песни об Антиохии» 18.

Но при всем удовольствии, которое должны были испытывать бароны, слушая восхваления своих подвигов, при всех выгодах, которых могли ждать поэты, создавая подобные сочинения, войны современности, если они происходили не в Святой земле, не находили, как правило, желающих прославить их в этом жанре. Означает ли это, что, как писал Гастон Парис, «эпическое брожение» прекратилось в тот самый момент, когда окончательно сформировалась французская нация? Такое утверждение, само по себе малоправдоподобное, предполагает, что рассказы, относящиеся к событиям IX и Х вв., немедленно облекались в поэтическую форму, а это крайне сомнительно. Истина, бесспорно, в том, что люди, полные почтения к временам минувшим, считали предметом, способным воспламенить их чувства, лишь воспоминания, окруженные ореолом древности. В 1066 г. нормандских воинов при Гастингсе сопровождал жонглер. Что он пел? «О Карле Великом и о Роланде». Другой жонглер около 1100 г. находился в шайке бургундских грабителей, участвовавших в небольшой местной стычке. Что он пел? «О славных деяниях предков». Когда великие ратные дела XI и XII вв. в свою очередь отодвинулись в глубь времен, вкус к прошлому все еще сохранялся, но удовлетворяли его иначе. Эпос заменила история, порой еще изложенная в стихах, но уже основанная на письменной традиции и, следовательно, куда меньше сдобренная легендами.

Любовь к историческим и легендарным рассказам в феодальную эпоху не являлась особенностью Франции. Но, будучи общей для всей Европы, она в разных странах удовлетворялась по-разному.

Как далеко ни углубимся мы в историю германских народов, мы увидим, что их обычаем было прославлять в стихах подвиги

162

героев. У германцев на континенте, в Британии и у скандинавов существовали рядом два жанра воинских песен: одни посвящались персонажам весьма древним, порой мифическим, другие прославляли вождей живых или недавно умерших. Затем, в Х в., начался период, когда вовсе не писали или, за немногими исключениями, писали только по-латыни. В течение этих темных веков существование древних легенд на германской земле засвидетельствовано почти исключительно одним латинским переложением — «Вальтариусом» и миграцией некоторых тем в страны Севера, где не иссякал источник народной литературы. Они, однако, продолжали жить и очаровывать умы. Епископ Гунтер, занимавший с 1057 по 1065 г. кафедру в Бамберге, предпочитал, если верить его канонику, чтению святого Августина или святого Григория рассказы об Аттиле и об Амалах, древней остготской династии, угасшей в VI в. Возможно даже, что епископ — текст тут неясен — сам «стихотворствовал» на эти светские сюжеты. Видимо, вокруг него еще продолжали рассказывать о делах давно исчезнувших королей. Наверняка о них еще и пели на обиходном языке, но от этих песен до нас ничего не дошло. Жизнь архиепископа Анно, изложенная в немецких стихах вскоре поел? 1077 г. клириком кельнского диоцеза, относится скорее к агиографии, чем к повествовательной литературе, рассчитанной на широкую аудиторию 19.

Завеса приоткрывается перед нами лишь примерно век спустя после возникновения французских «деяний» — точнее, после того, как подражание им или сочинениям более недавним, но того же рода, уже успело приучить поколение немецкой публики ценить большие поэтические фрески на народном языке. Первые героические поэмы, вдохновленные местными событиями, были сочинены в форме, близкой к той, в какой они нам теперь известны, лишь в конце XII в. Предоставляя хронистам или латинской версификации подвиги современников, авторы этих поэм в Германии, как и во Франции, ищут отныне свои сюжеты в похождениях, уже неоднократно воспетых. Примечательно, что излюбленное ими прошлое оказывается в их поэмах еще более далеким. Только одна Lied3—о герцоге Эрнсте—излагает (кстати, со странными искажениями) события начала XI в. В других к чистым легендам и порой совершенно еще языческой фантастике примешаны давние воспоминания об эпохе переселений, обычно, впрочем, низведенных с их ранга мировых катастроф до невысокого уровня банальной личной мести. Двадцать один главный герой, кого удалось во всей этой литературе идентифицировать в хронологическом порядке, располагается от одного готского короля, умершего в 375 г., до лангобардского короля, умершего в 575 г.

Но что если случайно то здесь, то там появляется персонаж из более недавнего времени? Например, если в «Песнь о Ни-

а Песня (нем )

163

белунгах»20 в сборище, само по себе весьма разношерстное, где рядом с тенями без всякой исторической основы, вроде Зигфрида и Брунгильды, фигурируют Аттила, Теодорих Великий и бургундские короли Рейна, пробрался епископ Х в.? Что ж, подобный втируша появляется только в эпизодической роли — вероятно, благодаря своему местному или церковному влиянию. Если бы поэты получали темы от клириков, роющихся в рукописях, дело, конечно, обстояло бы иначе; вожди варваров не были основателями германских монастырей, и если хронисты и упоминали об Аттиле, даже о «тиране» Теодорихе, то изображали их в гораздо более мрачных красках, чем эпос.

Отметим тут, однако, поразительный контраст. Франция, чья цивилизация подверглась глубокой переплавке в горниле раннего средневековья, чей язык как вполне дифференцированное лингвистическое единство был сравнительно молод, эта Франция, обращаясь к своему самому далекому прошлому, находила там Ка-ролингов (меровингская династия, насколько нам известно, появляется лишь в одной песни, «Флованте», достаточно поздней и, как мы .видели, вероятно, входившей в группу сочинений, созданных по прямой указке ученых монахов Сен-Дени); Германия, напротив, располагала в качестве пищи для своих сказаний несравненно более древней материей, ибо поток рассказов и, возможно, песен, долгое время текший подспудно, никогда там не прерывался.

Кастилия являет нам столь же поучительную картину. Страсть к воспоминаниям была там не менее сильна, чем в других краях Но в этой стране Реконкисты древнейшие национальные воспоминания были еще совсем свежими. Вследствие этого жонглеры — в той мере, в какой они не воспроизводили чужеземные образцы, — черпали вдохновений в недавно отгремевших событиях. Сид скончался 10 июля 1099 г., а «Поэма о Сиде», единственный уцелевший потомок целой семьи cantaresa, посвященных героям недавних войн, создана около 1150 г. Более удивителен пример Италии. У нее не было — и, видимо, никогда — автохтонного эпоса. Почему? Слишком дерзка попытка решить в двух словах столь сложную проблему. Все же стоило бы упомянуть об одном возможном ее решении. Италия в феодальную эпоху была одной из немногих стран, где в классе сеньоров, вероятно, как и в классе купцов, насчитывалось немало грамотных людей Если интерес к прошлому не привел там к созданию песен, не в том ли причина, что его удовлетворяли чтением латинских хроник?

Эпос там, где ему суждено было развернуться, оказывал особенно сильное воздействие на воображение, ибо в отличие от книги, воспринимаемой только зрением, он пользовался всей страстностью устной речи и своеобразным приемом «вдалблива-

а Песен (исп.)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Собственность
истории Блок М. Феодальное общество 8 хроника
В германии источник
Обычаи предков еще слишком прочно держались в памяти людей