Пиши и продавай! |
Между тем солдаты, собранные отовсюду, задерживались в Ретии из-за предстоящей [там] войны и передали высшую власть Лицинию Валериану. (2) Хотя он происходил из очень славного рода, однако, по обычаям того времени, состоял на военной службе[190]. (3) Сына его, Галлиена, сенат назначил цезарем; тогда же Тибр уже среди лета разлился наподобие наводнения. (4) Мудрейшие люди истолковали это как угрозу для государства в связи с легкомысленным характером юноши, который к тому же прибыл по вызову из Этрурии[191], откуда течет и названная река. (5) Вскоре так оно и вышло. {104} Когда отец его начал затяжную и неудачную войну в Месопотамии, он попал в засаду, устроенную персидским царем по имени Сапор[192], и позорно погиб от множества ран в цветущем еще возрасте на шестом году правления[193]. В то же время Лициний Галлиен, энергично отражавший германцев от [границ ] Галлии[194], поспешно спускается в Иллирик. (2) Там он разбил при Мурсии правителя Паннонии Ингеба[195], которого охватила страсть к власти как только он узнал о поражении Валериана, и вскоре затем победил также Регаллиана[196], принявшего к себе уцелевшие после поражения при Мурсии легионы и продолжавшего войну. (3) Когда все эти дела разрешились сверх ожидания благоприятно, он, по свойственному людям обыкновению, стал слишком беспечен от удач и вместе со своим сыном Салонином, которому он предоставил почетный титул цезаря, поручил все управление государством воле судьбы, так что готы свободно проникли во Фракию и заняли Македонию, Ахею, и ближние земли Азии[197], Месопотамию заняли парфяне[198]; на Востоке господствовали разбойники[199] или женщина[200], Италию также захватили полчища алеманнов[201], полчища франков, разграбив Галлию, овладели Испанией, разорив и почти разрушив город Тарракону, и, получив своевременно корабли, проникли даже в Африку; потеряны были и земли за Истром, добытые Траяном[202]. (4) Таким образом, как бы силой ветров, свирепствующих с разных сторон, великое смешалось с ничтожным, высокое с низким. (5) Вместе с тем к Риму подбиралась чума, которая часто возникает при тяжелых обстоятельствах и при подавленном состоянии духа. (6) Сам он (Галлиен) посещал там харчевни и винные лавки, заводил дружбу со своднями и виноторговцами, весь во власти жены своей, Салонины, и позорной любви к дочери царя германцев[203] Аттала по имени Пипа; по этой причине начались особенно ожесточенные внутренние смуты. (7) Первый из всех устремился к захвату власти Постум, стоявший как раз во главе варваров в Галлии[204]; но когда туда ворвалось множество германцев, он был втянут в войну с Лелианом[205]. (8) Отбив его с большой удачей, он погиб во время мятежа своих солдат, потому что отказался дать им на разграбление жителей Могунциака за то, что они оказывали поддержку Лелиану. (9) {105} Итак, когда он был убит, власть захватил Марий[206], бывший раньше кузнецом и еще в то время не усвоивший военного искусства. (10) Тогда все пришло в крайний упадок, потому что у наших людей власть и красота любой добродетели подвергаются поруганию. (11) Отсюда пошло шуточное выражение, что нет ничего удивительного в том, что Марий старается восстановить то государство, которое [в свое время] укрепил тоже Марий, первый носитель [этого] имени[207] и такого же искусства. (12) Он был задушен через два дня, после чего избирается Викторин[208], не уступавший Постуму в знании военного дела, но слишком преданный сластолюбию. Сначала он подавлял в себе эту страсть, но после двух лет правления он подверг насилию очень многих, а когда воспылал страстью к жене Аттитиана, она рассказала о его поступке мужу, и он был убит во время тайно поднятого мятежа солдат в колонии Агриппине[209]. Однако солдаты, которых почти вопреки их характеру крайне тяжелое положение заставило рассуждать правильно, увидев во всем упадок, с одушевлением стали восхвалять управление Клавдия, человека деятельного, справедливого, целиком преданного интересам государства, и превозносили его до небес (2) за то, что он после большого перерыва восстановил нравы Дециев[218]. (3) В самом деле, когда он стремился изгнать готов, приобретших за долгое время мира большую силу и ставших почти оседлыми жителями, в Сивиллиных книгах[219] вычитали, что для победы нужно принести в жертву первейшего в сенаторском сословии. (4) И хотя человек, признанный таковым, предложил самого себя, [Клавдий] заявил, что та жертва больше подобает ему, ибо он, действительно, — первое лицо в сенате и во всем государстве. (5) Итак, после того как император пожертвовал своей жизнью для республики, варвары были разбиты и отогнаны безо всяких потерь для римского войска[220]. (6) Настолько дороги добрым гражданам общее благо всех и добрая память о них самих, что они действуют не только ради славы, но имеют в виду в какой-то мере и счастье потомства. (7) Если бы действительно Констанций и Константин и наши императоры[221] {108} [...] по внешнему виду особенно приятна солдатам из-за надежд на награды или на разгул. (8) Поэтому и победа эта оказалась трудной и дорого стоящей, поскольку, как это свойственно покоренным, стремясь к безнаказанности за свои преступления, они отстаивают больше утраченную власть, чем полезные учреждения. Впрочем Аврелиан[222], осмелев после такого успеха, точно еще продолжалась война, сейчас же отправился против персов[223]. (2) Перебив их, он вернулся в Италию, города которой страдали от грабежей аламаннов[224]. (3) Точно так же германцы были вытеснены из Галлии[225], а легионы Тетрика, о котором мы выше упомянули, были разбиты вследствие предательства самого вождя. (4) Дело в том, что Тетрик, неоднократно подвергавшийся покушениям со стороны солдат из-за козней правителя Фаустина, в письме просил защиты Аврелиана, и, когда тот прибыл, он выстроил для вида против него строй и сдался ему, как бы в процессе сражения. (5) Итак, ряды его солдат, — что естественно при отсутствии вождя, — были смяты и рассеяны; сам он после блестящего двухгодичного правления был проведен в триумфальном шествии, но выпросил для себя наместничество в Лукании[226], а сыну — прощение и сенаторское достоинство. (6) Тем временем в самом Риме были разгромлены ремесленники-монетчики; они по наущению своего казначея Фелициссима стерли знаки на монетах, потом, испугавшись наказания, подняли мятеж, настолько большой, что, собравшись на Целийском холме[227] выставили до семи тысяч вооруженных [бойцов]. (7) После такого столь удачного начала своего правления [Аврелиан] заложил в Риме великолепный храм богу-Солнцу, украсив его богатыми дарами, а чтобы никогда больше не произошло того, что было при Галлиене, он окружил город новыми крепчайшими стенами более широкого охвата[228]; вместе с тем он мудро и щедро, чтобы угодить римскому плебсу, разрешил употреблять в пищу свиное мясо; запрещены были фискальные жалобы и доносы квадруплаторов[229], которые сильно разоряли город, причем сожжены были все таблички и записи такого рода дел, и по примеру греков совсем был отменен соответствующий закон; наряду с этим он безжалостно преследовал алчность ростовщиков и ограбление провинций воп-{109}реки традиции военачальников, из числа которых был сам. (8) По этой причине он и погиб близ Кенофрурия из-за предательства своего слуги, которого сделал своим секретарем[230], признавая за собой преступное грабительство (казнокрадство), тот коварно составил списки трибунов, якобы присужденных к казни, и как бы по дружбе передал их самим этим трибунам; они-то под действием страха и совершили преступление. (9) Между тем солдаты, оставшись без вождя, сейчас же направляют послов в Рим с просьбой, чтобы сенаторы избрали императора по своему усмотрению. (10) Когда сенаторы ответили, что это право больше всего принадлежит самим легионам, те снова послали к ним своих ходоков. Так обе стороны состязались между собой в сдержанности и стыдливости, в этих редких среди людей добродетелях, особенно в такие времена, и почти совсем незнакомых людям военным. (11) Строгость и неподкупность этого человека обладали такой моральной силой, что известие о его убийстве привело виновников его к гибели, на всех негодных людей навело страх, колеблющимся дало стимул, у каждого доброго гражданина вызвало горе и никому не дало повода к дерзости или хвастовству. (12) После его смерти было такое же междуцарствие, как после смерти Ромула[231], только оно принесло ему гораздо больше славы. (13) Это особенно всем доказало, что вся история вращается как бы по кругу и что ничего не происходит такого, чего природа своей силой не могла бы снова вернуть через века. (14) Все же благодаря доблести принцепсов легко восстанавливаются даже и пошатнувшиеся дела, а стоящие крепко приходят от их пороков в упадок. Итак, наконец, сенат на шестом, примерно, месяце после гибели Аврелиана избрал императором из числа консуляров Тацита[232], человека мягкого характера: все почти радовались тому, что сенаторы вернули себе право избрания принцепсов, вырвав его из рук яростной военщины. (2) Радость эта, однако, была короткой и привела к весьма печальному результату. Тацит умер в Тиане[233] на двухсотый день своего правления, успев только жестоко казнить виновников убийства Аврелиана, особенно их главаря Мухапера, от руки которого тот погиб. Флориан же, брат Тацита, захватил власть без какого-либо решения сената или солдат[234]. {110} Продержавшись у власти один или два месяца, Флориан был убит своими же солдатами близ Тарса[235]. (2) После него они признали императором Проба[236], провозглашенного в Иллирике; он обладал большими знаниями военного дела и был прямо вторым Ганнибалом[237] по умению закалять юношество и давать различные упражнения солдатам. (3) Ибо подобно тому как тот засадил огромные пространства Африки масличными деревьями, применяя труд солдат, безделье которых казалось подозрительным вождю и правителям республики, таким же образом и этот засадил Галлию, Паннонию и холмы Мезии виноградниками, но, конечно, после того, как там были истреблены варварские племена[238], вторгавшиеся к нам и убивавшие своей преступной рукой наших принцепсов; убит был также Сатурнин на Востоке[239] и разгромлен Бонос в Агриппине[240], и тот и другой добивались власти, набрав войска и став во главе их. (4) По этой причине, подчинив все своей власти и усмирив всех, Проб, говорят, сказал, что скоро солдат и совсем не будет нужно. Отсюда — все большее раздражение солдат против него; они в конце концов и убили его на исходе шестого года правления у Сирмия, когда их стали отводить в родной его город для осушения при помощи рва и водоемов этого города, страдавшего из-за болотистой почвы от зимних вод. (5) После этого сила военщины снова возросла, и у сената было отнято право избрания принцепсов, а также военная власть [над легионами] вплоть до нашего времени, причем неизвестно, по собственному ли его желанию, вследствие ли его бездеятельности или из-за ненависти к разногласиям. (6) В самом деле, с отменой эдикта Галлиена[241] можно было возродить былую военную дисциплину, на что сдержанно согласились и легионы в правление Тацита, и Флориан не захватил бы безрассудно власть, и она не предоставлялась бы опрометчиво по решению манипулов[242] каждому, хотя бы даже и хорошему [полководцу], если бы в лагерях находились представители столь почетного сословия. (7) На самом же деле, наслаждаясь покоем и дрожа за свое богатство, приток которого и наслаждение им они ставят выше устойчивости [государства], они расчистили солдатам, и притом почти варварам, путь к господству над самими собой и над потомством. {111} Итак, Кар[243], чувствуя свою силу как префект претория, облекся в одежду августа и сделал детей своих, Карина и Нумериана цезарями. (2) И так как, узнав о смерти Проба, всевозможные варвары стали успешно вторгаться в пределы [государства], он послал для защиты Галлии старшего сына, а сам в сопровождении Нумериана сейчас же отправился в Месопотамию, потому что она ежегодно подвергалась военным налетам персов. (3) Когда, рассеяв врагов, он, опрометчиво погнавшись за славой, вступил в знаменитый город парфян Ктесифонт, он был там поражен молнией и сгорел. (4) Говорят, что это с ним произошло закономерно, ибо ему был дан оракул, что ему позволено дойти с победой лишь до этого города; он же зашел дальше и понес [за это] кару. (5) Отсюда ясно, что трудно обходить предназначенное судьбой, а потому излишне знать предстоящее. (6) А Нумериан, подумав, что со смертью отца окончилась и война, повел свое войско обратно[244], но погиб от козней своего тестя, префекта претория Апра. (7) Повод к этому дала болезнь глаз юноши. (8) Долгое время его смерть оставалась скрытой, так как его, будто бы больного, чтобы ветром ему не резало глаза, несли на закрытых носилках. Но после того как запах разлагающихся членов выдал преступление, решением вождей и трибунов избирается [императором] за свою мудрость начальник дворцовых войск Валерий Диоклетиан[245], муж выдающийся, однако обладавший такими нравами: (2) он первый стал надевать одежды, сотканные из золота, и пожелал даже для своих ног употреблять шелк, пурпур и драгоценные камни. (3) Все это, хоть и было более пышно, чем гражданская одежда и служило признаком высокомерия и чванства, однако сравнительно с другим было незначительно. (4) Ведь он первый из всех, если не считать Калигулы и Домициана, позволил открыто называть себя господином, поклоняться себе и обращаться к себе как к богу[246]. (5) Значение всего этого, насколько я знаю, таково, что, когда люди самого низкого происхождения достигнут некоторой высоты, они не знают меры в чванстве и высокоме-{112}рии. (6) Таков был Марий на памяти наших предков, таков и этот на нашей памяти: возвысившись над общим уровнем, пока душа еще не вкусила власти, они потом, точно после голодовки, становятся к ней ненасытными. (7) Поэтому мне кажется удивительным, что некоторые упрекают знать в гордости; ведь она помнит о своем патрицианском происхождении и для облегчения тягот, которые ее угнетают, придает большое значение тому, чтобы хоть несколько возвышаться над другими. (8) Такой порок был и у Валерия наряду с другими хорошими качествами; поэтому, хоть он и хотел быть для всех господином, но был отцом родным; достоверно установлено, что этот мудрый человек хотел доказать, что грозные дела тяготят гораздо больше, чем ненавистные имена. (9) Между тем, Карин[247], узнав о происшедшем, в надежде на то, что явные мятежные движения успокаиваются легче, поспешил в Иллирик в обход Италии. (10) Там он разбил войско Юлиана и обезглавил его, (11) потому что тот, будучи правителем венетов[248], узнав о смерти Кара, стремясь захватить власть, выступил навстречу подходившему неприятелю. (12) А Карин, достигнув Мезии, сейчас же столкнулся близ Марга[249] с Диоклетианом и, в то время как преследовал побежденных, погиб от [руки] своих же солдат. Дело в том, что он, не в силах совладать со своим сластолюбием, отнимал у солдат их жен; особенно раздраженные их мужья сдерживали свой гнев и свое горе до окончания войны; но так как она проходила удачно, они отомстили, наконец, за себя, опасаясь, что победа сделает их вождя еще более заносчивым. (13) Таков был конец Кара и его сыновей; родиной его была Нарбонна[250], власть продолжалась два года. (14) Итак, Валерий на первой же сходке солдат, обнажив меч и глядя на солнце, покаялся, что не знал о гибели Нумериана и не стремился к власти, и тут же зарубил стоявшего поблизости Апра, от козней которого, как выше было сказано, погиб прекрасный и образованный юноша, к тому же его зять. (15) Остальным дано было прощение, и почти все его враги были оставлены на своих должностях, в том числе выдающийся муж Аристобул, префект претория. (16) Это обстоятельство было, насколько люди помнят, новым и неожиданным, ибо в гражданской войне ни у кого не было отнято ни имущества, ни славы, ни достоинства, ведь нас радует, когда нами правят кротко и мягко и когда установлен бывает предел изгнаниям, проскрипциям, а также пыткам и казням. Когда их места заняли Констанций и Арментарий, цезарями были назначены Север и Максимин[268], уроженцы Иллирика, первый — в Италию, второй — в те области, которыми управлял Иовий. (2) Не желая мириться с этим, Констан-{116}тин[269], при своем сильном и неукротимом характере, тогда уже, с юных лет охваченный страстным стремлением к власти, решил бежать и, чтобы сбить со следа преследователей, повсюду, где пролегал его путь, убивал казенный вьючный скот и добрался до Британии; дело в том, что Галерий держал его как заложника под предлогом отеческого о нем попечения. (3) И случайно там в те же дни отца его настиг рок[270]. (4) После его смерти, при поддержке всех присутствующих Константин захватывает власть. (5) А между тем в Риме чернь и отряды преторианцев объявляют императором Максенция[271], несмотря на упорные протесты отца его, Геркулия. (6) Когда об этом узнал Арментарий, он приказал поспешно выступить против этого противника цезарю Северу, находившемуся случайно близ города. (7) Но пока он действовал под стенами столицы, он был покинут своими солдатами, подкупленными Максенцием обещанием наград; бежав, он оказался запертым в Равенне и там погиб[272]. (8) Ожесточившись еще более, Галерий, прибегнув к совету Иовия, объявляет Августом цезаря Лициния[273], известного ему по старой дружбе; оставив его для охраны Иллирика и Фракии, он сам направляется в Рим. (9) Там он задержался на осаде [города ] и, так как его солдат стали так же соблазнять, как и прежних, он, опасаясь, как бы они его не покинули, ушел из Италии; несколько времени спустя он погиб от отравленной стрелы[274], успев приспособить для земледелия поля в Паннонии, вырубив для этого непроходимые леса и спустив в Дунай воды из озера Пельсона[275]. (10) В связи с этим он дал провинции этой имя своей жены Валерии[276]. (11) Он был императором пять лет, а Констанций всего один год, после того как оба они обладали властью цезарей в течение тринадцати лет. (12) Настолько удивительны были эти двое по своим природным дарованиям, что если бы они опирались на просвещенность и не поражали своей неорганизованностью, то, несомненно, были бы самыми выдающимися правителями. (13) Отсюда вытекает, что принцепсам необходимо обладать образованностью, обходительностью, особенно любезностью; без этих качеств дары природы остаются как бы незавершенными или даже непригодными с виду, наоборот, [их наличие] доставило бессмертную славу персидскому царю Киру[277]. (14) А на моей памяти Константина, хотя он был украшен всякими добродетелями, общие молитвы всех возвышали до звезды. (15) Конечно, если бы он поставил предел своей расточительности и честолюбию, этим качествам, при помощи которых в особенности сильные характеры, зайдя слишком далеко в своей погоне за славой, {117} [обычно] впадают в противоположные крайности, ему было бы недалеко до бога. Во время войны константина с лицинием в 324 г |
|
|
|