Пиши и продавай!
как написать статью, книгу, рекламный текст на сайте копирайтеров

 ΛΛΛ     >>>   

>

Тогоева О. Униженные и оскорбленные: мужская честь и мужское достоинство в средневековом суде

И все же начать, пожалуй, следует с женщин. Ведь они, в отличие от мужчин, были не слишком частыми гостями в средневековом суде: редко выступали в роли ответчика или истца, только в исключительных случаях (как, например, в делах о колдовстве) заслушивались в качестве свидетелей. Единственной, пожалуй, сферой уголовного судопроизводства, касавшейся преимущественно женщин и требовавшей их присутствия в зале суда, были дела, связанные с преступлениями, совершенными на сексуальной почве: с проституцией, изменами или абортами. И именно эти преступления, как, впрочем, и преступления, совершенные против женщин, но также связанные с сексуальной сферой (изнасилования, оскорбления, похищения), имели непосредственное отношение к вопросу о понимании чести и достоинства женщины в средние века. Как отмечает в своей недавней статье Клод Говар, именно сексуальное поведение играло первостепенную роль в формировании репутации женщины в средневековом обществе, сексуальная чистота была основой ее чести и достоинства[1]. Это правило в равной степени распространялось как на знатных дам, так и на простолюдинок; на юных девушек и на замужних матрон.

Незамужняя особа обязана была быть (или казаться) «доброй девственницей» (bonne pucelle), дабы со временем удачно и без проволочек выйти замуж. Малейший намек на «распущенность» (vie dissolue), тем более, прямое обвинение в утрате невинности могли стать серьезным препятствием для заключения брака и уж во всяком случае полностью компрометировали девушку в глазах общественности. Именно так восприняли оскорбление, нанесенное дочери Жака де Марваля, ее родные. Некий Симон Шартье многократно публично обзывал ее «проcтитуткой» и «гулящей девкой» (putain, ribaude), что могло, по мнению братьев потерпевшей, «весьма помешать ей выйти замуж» (estre moult reculee de mariage)[2]. Если в данном случае за честь девушки вступались ее родственники, то в другом деле, приводимом К.Говар, речь шла об отпоре, который вынуждена была давать сама жертва: Перрот Тюрелюр, «страшась бесчестья, оскорбления и потери девственности»[3], убила некоего Брюне, напавшего на нее и пытавшегося ее изнасиловать[4].

Страх Перрот был вполне оправдан, если учесть, насколько ее будущее зависело от ее чистоты и невинности. Недаром во многих случаях жертвы сексуального насилия и их родственники пытались умолчать об обстоятельствах дела, дабы скрыть позор и попытаться все же устроить судьбу несчастной. Этим стремлением объясняется, в частности, малое количество упоминаний о преступлениях такого рода в уголовных судебных регистрах[5].

Как отмечает Клод Говар, о достоинстве женщины не принято было говорить, предметом живого обсуждения ее репутация становилась лишь тогда, когда она бывала серьезно подорвана – и прежде всего, в результате сексуального насилия[6]. В этом случае девушка превращалась – по крайней мере, в глазах окружающих – в публичную женщину, проститутку, выставляющую напоказ и на продажу собственное тело. Репутация таких женщин и их достоинство, вернее, отсутствие такового, также прочно увязывались с сексуальной сферой.

Интересно, что распущенное поведение могло в глазах сообщества сделать проституткой и вполне благополучную замужнюю особу. Например, некая Жанетт, супруга Гийомина Лорана, «принимала у себя священников, клириков и других [мужчин] так, что ни во что не ставила собственного мужа, и являлась публичной женщиной и вела себя как проститутка»[7]. Жанна, несмотря на наличие законного мужа Тибо, отличалась «дурным поведением и в течение двух лет находилась среди солдат»[8]. Столь же «дурное поведение» было свойственно и Маргерит, женщине замужней, однако живущей самым «греховным и распущенным образом со многими»[9].

Достоинство замужней женщины, в не меньшей степени чем достоинство юной девушки, зависело от ее сексуальной чистоты и поведения. Равным образом любой эксцесс – оскорбление, изнасилование, адюльтер или следовавший за ним аборт – мог отразиться на ее репутации. Более того, подобные преступления ставили под удар жизнь всего общества. Так во всяком случае рассуждали королевские легисты во Франции XIII-XIV вв., пытаясь обосновать право светских судов рассматривать подобные дела. К середине XV в. этот процесс был завершен, так что королевский прокурор вполне имел право заявлять, что «похищение, адюльтер и аборт являются тяжкими уголовными преступлениями»[10], за которые виновным полагалась смертная казнь. Сексуальная сфера оказывалась таким образом связана с самой жизнью женщины – преступницы или потерпевшей. Не случайно упоминавшаяся выше Перрот Тюрлюр боялась «бесчестия или смерти» (estre deshonoree ou morte) [11]. С ее точки зрения, утрата девственности ничем не отличалась от утраты жизни.

Но как на этом фоне обстояло дело с честью и достоинством мужчины? Клод Говар решительно заявляет, что его репутация в средневековом обществе не была связана с сексуальной сферой. Если в оценке женщины преобладали морально-нравственные коннотации, то достоинство мужчины, по мнению исследовательницы, обычно связывалось с воинскими (рыцарскими) свершениями, с проявлением силы (и насилия), со службой королю (для людей знатных) или с профессиональными достижениями (для простолюдинов)[12]. Иными словами, в случае женщины упор делался на ее природу, естество, в случае мужчины – на его разум и ум[13].

Это суждение – безусловно, в общих чертах совершенно верное – требует все же, как мне кажется, уточнения. На мой взгляд, в средневековом обществе возникали ситуации, когда честь мужчины напрямую оказывалась связана с его сексуальной жизнью и половой идентичностью. И особенно ярко это проявлялось, как ни странно, именно в судебных или парасудебных конфликтах.

***

Начнем с одного из примеров, также приводимых в статье Клод Говар. В ноябре 1400 г. некий Робер де Саль, экюйе из Пуату, получил королевское письмо о помиловании. Речь шла о супружеской измене, виновными в которой признавались жена Робера и его слуга Мериго де Мень, незадолго до того принятый на службу. Застав их на месте преступления, Робер погнался за Мериго, успевшим сбежать через окно[14], но не смог его поймать. Тогда, призвав на помощь братьев жены, своего племянника и двух слуг, обманутый муж снарядил настоящую карательную экспедицию и устремился на поиски обидчика. На восьмой день утром он нашел его спящим в доме матери, пинками выгнал на улицу, отвел в ближайший лес, где «с помощью маленького ножика отрезал этому Мериго пенис и яички, говоря при этом, что не причинит ему никакого иного ущерба, кроме как в той части тела, которой тот оскорбил его жену»[15]. Судя по документам, сохранившимся в архивах Парижского парламента, Мериго пытался опротестовать письмо о помиловании, дарованное Роберу, однако безуспешно: решение по этому делу так и не было вынесено[16].

По мнению К.Говар, перед нами типичный пример того, как могла пострадать репутация женщины в результате преступления, совершенного на сексуальной почве[17]. Однако вместе с тем, как представляется, должен был страдать и обманутый муж, честь семьи которого оказывалась под вопросом. В первую очередь это касалось его возможного будущего потомства, чье законное происхождение ему отныне было очень трудно доказать: адюльтер матери лишал ее сыновей права на наследство и также сказывался на их репутации.

Характерным примером такой ситуации может служить история борьбы за английский трон между Вильгельмом Завоевателем и Гарольдом, внебрачным сыном Эльфгивы, супруги Кнута Великого[18]. На ковре из Байо мы можем наблюдать эту историю как бы в ретроспекции. Мы видим Гарольда, стоящего перед троном Вильгельма и пытающегося опровергнуть факт адюльтера Эльфгивы. Он указывает рукой на следующую сцену, которая на самом деле является воспоминанием о преступлении, совершенном около 30 лет назад: клирик соблазняет Эльфгиву[19], и для того, чтобы исход этой встречи не вызывал сомнений у зрителей, в самом низу изображен маленький голый человечек с выдающимися гениталиями, который воспроизводит жест клирика в зеркальном отражении[20].

Гарольд, как мы знаем, не смог доказать свои права на английский трон и потерпел сокрушительное поражение при Гастингсе в 1066 г. Однако его история лишний раз свидетельствует: адюльтер женщины больно ударял не только по ее репутации, но и по чести всей ее семьи, всех ее родственников - прежде всего по мужской линии. Такое восприятие адюльтера было характерно уже для раннего средневековья[21], сохранилось оно и позднее. Так, в 1408 г. письмо о помиловании смог получить Кардине де Претреваль, экюйе из Тура, подрезавший сухожилия на ногах (les nerfs des jarrez) священника, повадившегося навещать вдовую мать истца, что было названо последним «бесчестием для всего его рода»[22]. В одном из писем о помиловании за 1385 г. говорилось о том, что некий Жак де Рошфор, клирик, соблазнивший замужнюю женщину, был убит ее мужем, дабы положить конец «угрозам ему самому, его роду и роду этой женщины»[23]. В 1400 г. письмо о помиловании было даровано Жаннену дю Бовею, отчиму замужней женщины (сожительствовавшей с каким-то бретонским сапожником), который принял участие в наказании виновного исключительно из-за «естественного чувства любви к этой Жаннетт, являющейся дочерью его жены, и из-за бесчестия, которое этот Торрой ему причинил»[24].

Та же ситуация повторялась, если жертвой сексуального насилия оказывалась еще незамужняя девушка. Так, родственники Элоизы, ставшей возлюбленной Абеляра и родившей ему сына, расценили их отношения как позор для всей семьи. Они настояли на заключении брака, обещав хранить случившееся в тайне. Однако, как писал сам Абеляр, «желая загладить свой прежний позор, начали говорить всюду о состоявшемся браке и тем нарушили данное мне обещание»[25]. Так же воспринял изнасилование двоюродной сестры и некий молодой человек из Сен-Пьера-ле-Мутье, убивший ее обидчика «из чувства глубокой любви и уважения к своему роду, [для восстановления] своей собственной чести и чести своей кузины»[26].

***

Если муж неверной женщины и/или его родственники-мужчины воспринимали адюльтер как личное оскорбление и мстили прежде всего за свое собственное унижение, то наказание, к которому они прибегали, часто свершалось над той частью тела обидчика, которой и был нанесен урон[27]. Кастрация прелюбодея указывала прежде всего на сексуальный характер совершенного им преступления.

История незадачливого Мериго де Меня – далеко не единственный случай, когда кастрация становилась достойным ответом на нанесенное оскорбление. Так, в 1353 г. в Парижском парламенте было вынесено решение по делу о «случайной» кастрации некоего монаха. Будучи многократно застигнут в постели своей любовницы, он всякий раз отпускался ее мужем с миром – вплоть до того момента, когда терпению последнего, видимо, пришел конец. Однако, несмотря на все требования потерпевшего, ответчик смог получить письмо о помиловании[28]. А в одном из писем о помиловании за 1482 г. прямо заявлялось, что его получатель не постеснялся «отрезать причиндалы» (couper les genitoires) любовнику своей жены[29].

 ΛΛΛ     >>>   

Перевод
Весьма недружелюбно настроенные жители милана похожим якобы образом встретили беатрису
Подробное описание azouade см
Ткачев П. Терроризм как единственное средство нравственного и общественного возрождения России

сайт копирайтеров Евгений