<<<     ΛΛΛ     >>>   

Более того, сама весть об ихтиманской катастрофе распространилась быстро и положила, как говорилось, начало в том же году новому витку восстаний в азиатских владениях Византии, поставивших на грань гибели правителей Македонской династии.

К концу 987 г. возглавивший выступление (первоначально вместе с Вардой Склиром [так называемый союз двух Фок], затем единолично) и провозгласивший себя “василевсом ромеев” Варда Фока овладел всей восточной частью Византийской империи, его войска стояли напротив Константинополя, на азиатском берегу Геллеспонтского пролива, а флот контролировал его.

Василий II оказался в крайне затруднительном положении. Император не имел сильной боеспособной армии (значительная ее часть приняла сторону мятежников); восток страны был для него потерян; на западе и севере хозяйничали болгары; Варда Фока пользовался поддержкой значительной части греков. Падение Константинополя казалось делом едва ли не дней. Фактически во многом повторялась ситуация второй половины 70-х годов Х в., времени максимальных успехов Варды Склира – и с теми же “русcко-христианскими” последствиями [3], т.е. при благоприятном для Фоки развитии событий у Владимира отсутствовали какие-либо серьезные стимулы для официального принятия Русью христианства именно во второй половине 80-х годов Х в. и неприменно из Византии. В случае овладения столицей и восшествия на престол новому правителю Византии (будь то Склир на исходе 970-х годов или Фока десятилетием позже) незачем было обращаться за военной помощью к Руси, ни о каком породнении князя Владимира с правящей династией через брак с багрянородной принцессой речи, разумеется, быть не могло, а отношения с Русью, вероятно, носили бы по крайней мере весьма натянутый характер (о чем см. далее). У Варды Склира, судя по всему, шансы овладеть Константинополем являлись достаточно весомыми (73). Фока, отрезавший столицу от азиатских провинций с суши и с моря, вполне мог вступить в нее после длительной изнурительной блокады, которую и предпринимал. В результате исторически воплотившаяся греко-православная религиозная альтернатива для Руси в это время не реализовалась бы [3].

Василию II все же удалось найти выход из казалось бы безнадежного положения. Последующую причинно-следственную цепочку событий Яхъя Антиохийский кратко излагает следующим образом: “И истощились его (Василия II. – М.В.) богатства, и побудила его нужда послать к царю русов – а они его враги, – чтобы просить их помочь ему в его положении. И согласился он на это. И заключили они между собой договор о свойстве, и женился царь русов на сестре царя Василия, после того, как он поставил ему условие, чтобы он крестился и весь народ его страны...” (74). Киевский великий князь направил в помощь Василию II многотысячный состоявший по большей мере из варягов отряд, который в 987 г. или весной 988 г. прибыл в Константинополь. Именно он сыграл ключевую роль в том, что решившая исход гражданской войны битва при Авидосе (13 апреля 989 г.) была выиграна армией имперского центра (как и другое важнейшее сражение с мятежниками – при Хрисополе в 988 г.), в ходе нее Варда Фока внезапно умер, и волнения на востоке страны постепенно сошли на нет – провинциальная аристократия на время прекратила борьбу за власть.

Но посылка Владимиром русского корпуса в Византию не означала того, что анализируемая точка бифуркации была пройдена окончательно. Первостепенное значение для великого князя имело выполнение византийской стороной ключевого для Киева параметра заключенной внешнеполитической “сделки” – обусловленный, в частности крещением Руси, брак Владимира с сестрой правивших василевсов Анной. А. Поппэ в этой связи писал: “Этот языческий князь… добился такого брачного союза, о котором многие христианские правители не могли и мечтать… Решение о принятии новой веры в свете ожидаемых отношений с византийским императором было особенно значимым. Русский князь, став христианином, не только становился членом европейской семьи правителей, но сразу же благодаря рожденной в багряной палате (Порфире, в обитом ярко-красным шелком особом покое константинопольского императорского дворца, где появлялись на свет лишь дети правившего в тот момент василевса. – М.В.) царственной супруге занимал почетное место в этой иерархии” (75).

Однако, согласно традиционной в науке точке зрения, Василий II, получив русскую военную помощь, не спешил выполнять данное ранее обещание; резко против брака с “северным варваром” была настроена и Анна. Это вынудило Владимира совершить поход на Корсунь (Херсонес), центр византийских владений в Крыму, и осадить его. Лишь после того как город был взят, а затем возвращен империи в качестве брачного выкупа Анна стала супругой киевского князя. А. Поппэ было высказано (76) и затем поддержано многими исследователями (Г. Поскальски, Л. Мюллер, В. Водов, М. Арранц и др.) (77) мнение, согласно которому Владимир выступал в этом эпизоде не как противник, но как союзник Византии, подавляя восстание сочувствовавших “союзу двух Фок” херсонитов (78). В любом случае, именно и только после взятия Корсуни туда прибывает из Константинополя принцесса Анна (79), брак с которой и стал важнейшим внешне- и внутриполитическим статусным выигрышем Владимира.

Падение Херсонеса, датируемое в историографии времен после 7 апреля и до 27 июля 989 г. (80), знаменовало собой завершение прохождения Русью анализируемой точки бифуркации, означало окончательный “выбор вер” в пользу принятия в общегосударственном масштабе христианства греко-православного обряда, из Византии.

Но события вполне могли развиваться и кардинально иным образом. Херсонес в конце 80-х годов Х в. был отлично укреплен и считался едва ли не неприступным. Почти со всех сторон город окружало море, с сушей он соединялся лишь узким перешейком. Его стены достигали 15 метров в высоту и от 3 до 6–10 метров в толщину; на наиболее опасных участках город окружала вторая, дополнительная стена. Херсониты имели неограниченный доступ к питьевой воде и продовольственные запасы, сделанные на случай осады, к тому же город едва ли был полностью блокирован с суши и с моря, что позволяло снабжать его необходимым. Осада продолжалась несколько месяцев и носила изнурительный для русских войск характер, жители оказывали им ожесточенное сопротивление. В конце концов Херсонес пал, но только вследствие предательства (81), т.е. акта, отнюдь исторически не обязательного и не “предопределенного”.

Следовательно, финальная фаза прохождения Русью “византийско-православной” конфессиональной точки бифуркации в случае неуспеха осады Херсонеса вполне могла не состояться [4], ее воплощение в реальной истории являлось не более чем альтернативно-вариантным. Иными словами, возникшая после поражения византийской армии в Ихтиманском ущелье историческая флуктуация не обязательно должна была результироваться введение христианства на Руси “так и тогда”.

Главный вывод из проведенного выше ретроальтернативного (альтернативно-исторического) анализа может быть сформулирован следующим образом. Принятие Русью в качестве государственной религии христианства из Византии на рубеже 980-х – 990-х годов не было исторически предопределено и уж тем более неизбежно; вся исторически реализовавшаяся ситуация “выбора вер” на всем своем протяжении, от начальной до конечной своей фазы, являлась лишь возможным, но далеко не обязательным вариантом, допустимо было воплощение и иных, альтернативных и поливариантных сценариев.

Поэтому, на наш взгляд, нет веских препятствий для утверждения, согласно которому в случае воплощения обозначенных выше реально вероятностных путей развития событий [2–4] представима сравнительно долговременная реализация на Руси пятой, языческой (“Перуновой”) религиозной альтернативы. И личное крещение Владимира (причем бесспорно находившееся в прямой связи с заключенным с империей соглашением) существенно ранее принятия новой веры в качестве официальной государственной религии (82) не имело всеподавляющего значения - его бабка, христианка княгиня Ольга, не один год вполне благополучно управляла языческой страной. Да и сам Владимир уничтожил общегосударственный культ Перуна далеко не сразу после того, как лично принял веру Христову, а в его сознании ко времени начала массовой христианизации населения страны “языческая составляющая” продолжала играть существенную роль (83).

Как указывалось, особую весомость и косвенную опору ретроальтернативные построения приобретают, если находят себе исторические аналогии, опору в фактах воплотившейся истории, в событиях “сбывшегося”.

Исторические типологические параллели потенциальной возможности сравнительно долговременной реализации на Руси пятой (“Перуновой”) религиозной дилеммы обнаруживаются, что представляется особо существенным, на территориально во многом той же исторической сцене, что и события исхода Х в., в том же Восточноевропейском регионе эпохи средневековья, в истории оформившегося в первой половине – середине XIII в. Великого княжества Литовского. Знаменателен уже сам тот факт, что в это время складывается и начинает постепенно расширять свои границы формально конфессионально языческое – на государственном уровне – политическое образование, причем изначально населенное не только литовцами язычниками, но и православными восточными славянами. Напомним в этой связи, что переход европейских стран (кроме земель прибалтийских славян; принадлежавших миру ислама областей Пиренейского полуострова и некоторых других частей Южной Европы, а также Волжской Болгарии) к христианству в качестве государственной религии в основном завершается к XI в.

Долгое время в великом княжестве имело место сосуществование языческого и христианского начал, не венчавшееся победой последнего. Наиболее ярко это прослеживается в истории правителей Литовско-Русского государства.

В 1246 г. великий литовский князь Миндовг (середина 1230-х - 1263) принял православие, в 1252 г. “крестился в веру латинскую”, а позже вновь обратился к язычеству, которое исповедовало большинство собственно литовского населения страны. До 1268 г. великим княжеством правил его сын, православный князь-инок Войшелк (84) (ситуация, во многом зеркальная по отношению к годам правления княгини Ольги и частично – князя Владимира). Язычником являлся великий князь Тройден (1270–1282), хотя четыре его брата приняли православие (85). Великий князь Гедимин (1316-1341) всю жизнь оставался язычником (86). Согласно отчету послов к Гедимину от папских легатов, прибывших в Ригу в 1324 г., этот правитель говорил им: “Если когда-либо я имел намерение креститься, то пусть меня сам дьявол крестит... Говорил я еще, что позволю христианам молиться по обычаю их веры, русским - по их обычаям и полякам по своему, а сами мы будем молиться по нашим обычаям” (87). Великий князь Ольгерд (1345-1377) первоначально был крещен в православие, но, вступив на великокняжеский престол, обратился к язычеству и даже иногда преследовал христиан-литовцев (88), хотя это не мешало тому, что его дети были воспитаны в православии; под конец жизни Ольгерд вновь стал православным (89).

К исходу XIV в. подавляющее большинство населения Великого княжества Литовского, Русского и Жемойтского составляли православные восточные славяне (90), а половина жителей Вильны (Вильнюса) исповедовала православие (91).

Но именно в это время, в правление князя Ягайлы (1377–1381, 1382–1393) (92), согласно условиям Кревской унии 1385 г. между Польшей и Великим княжеством Литовским, христианство католического обряда стало официальной государственной религией страны, и великий князь, отрекшийся от православия и даже переменивший крещальное имя Яков на Владислав (93), приступил к массовому обращению в новую веру в большинстве своем остававшихся язычниками литовцев.

В рамках общей темы нами отдельно не рассматривается вопрос о том, в силу каких внутри- и внешнеполитических причин христианство, глубоко укорененное на большей части территории Великого княжества Литовского, долгое время оставалось религией не государственной. Сущностно важно здесь констатировать иное: в течение примерно полутора веков в Европе существовало государство (если брать достаточно рыхлое, “федеративно” организованное великое княжество как политическую целостность), окруженное (кроме южных рубежей, и то лишь с определенного времени) христианскими политическими образованиями, в период своего максимального расширения (до 1385 г.) простиравшееся от Прибалтики до Северного Причерноморья, в котором христианство не являлось официальной государственной религией. Иначе говоря, как единый государственный организм Великое княжество Литовское конфессионально оставалось ко времени заключения Кревской унии формально языческим. Однако это не являлось радикальным препятствием для адекватного его функционирования – международного (в первую очередь, не вело к исключению мирного, в том числе союзнического, взаимодействия с соседними христианскими странами, не порождало перманентную враждебность с их совокупностью) и внутреннего (т.е. не мешало взаимовыгодному политическому и военному сотрудничеству языческой собственно Литвы и ее знати и восточнославянского христианского населения и его элиты).

Пример Литовско-Русского государства в период до конца XIV в., таким образом, демонстрирует то, что принципиальную возможность продолжительной реализации “языческого” религиозного альтернативно-исторического (ретроальтернативного) сценария было бы поспешно, с нашей точки зрения, исключать и для Руси, где культ “бога богов” Перуна в качестве официального общегосударственного мог сохраняться сравнительно долгое время. При этом едва ли возникают серьезные сомнения в том, что пусть не в 80-е годы Х в., а несколько позднее, но Русь в конечном счете все-таки приняла бы христианство в качестве государственной религии. Иной вопрос – из какого центра.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Попали политические молодёжные организации
Васильченко А. История гитлерюгенда истории 6 организаций
Были пройти молодёжную служебную повинность руководителем деятельности
История конца хх века в поисках метода
Оценивая же в целом историографию нацизма