<<<     ΛΛΛ     >>>   

Очевидно, что набросок объяснения не поддается эмпирической проверке в той же мере, что и полное объяснение; и к тому же, существует различие между научно приемлемым наброском объяснения и псевдо-объяснением (или наброском псевдо-объяснения). Научно приемлемый набросок объяснения должен быть дополнен более конкретными утверждениями; но он указывает направление, в котором эти утверждения должны быть найдены; и конкретные исследования могут подтвердить или опровергнуть эти указания; т. е. можно показать, что предполагаемый тип исходный условий действительно важен, или что для того, чтобы получить удовлетворительное объяснение, а расчет должны быть приняты факторы иной природы. — Процесс дополнения, требуемый наброском объяснения, в целом предполагает форму постепенно растущего уточнения используемых формулировок; но на любом этапе этого процесса такие формулировки должны иметь некоторое эмпирическое значение: должна существовать возможность указать, по крайней мере приблизительно, какого типа эмпирические данные подходят для их проверки, и какого типа эмпирические данные могут их подтвердить. С другой стороны, в случае неэмпирических объяснений или набросков объяснений, скажем, с помощью ссылок на историческое предназначение определенной нации или на принцип исторической справедливости, использование терминов, не имеющих эмпирического значения, делает невозможным указать, даже приблизительно, тип исследования, имеющего отношение к этим формулировкам и могущего привести к эмпирическим данным, подтверждающим или опровергающим предлагаемое объяснение.

5.5. Пытаясь оценить правильность данного объяснения, нужно сначала попытаться реконструировать так полно, насколько это возможно, рассуждение, представляющее объяснение или набросок объяснения. Особенно важно осознать, каковы лежащие в его основе объяснительные гипотезы, и оценить их область и эмпирическую базу. Воскрешение допущений, похороненных под надгробными плитами "следовательно", "потому что", "поэтому" и т. п., часто показывает, что предлагаемые объяснения слабо обоснованны или вовсе неприемлемы. Во многих случаях эта процедура выявляет ошибку утверждения, что объяснено большое количество деталей события, в то время как, даже в весьма свободной интерпретации, ему была дана только некоторая общая характеристика. Так, например, географические или экономические условия жизни группы людей можно принять в расчет при объяснения некоторых общих черт, скажем, их искусства или моральных кодексе”; но это не означает, что таким образом мы подробно объяснили художественные достижения этой группы людей или систему их морального кодекса; поскольку это означало бы, что только из описания широко распространенных географических или экономических условий с помощью специфических общих законов можно вывести подробное объяснение определенных аспектов культурной жизни группы людей.

Сходная ошибка состоит в обособлении одной из нескольких важных групп факторов, которые должны быть указаны в исходных условиях, и утверждении того, что рассматриваемое событие "детерминируется" и, следовательно, должно объясняться в терминах только этой группы факторов.

Иногда сторонники отдельных школ объяснения или интерпретации в истории указывают в качестве аргумента в пользу их подхода на успешное историческое предсказание, сделанное представителем их школы. Но хотя успех теории в предсказании безусловно подтверждает ее правильность, важно удостовериться в том, что успешное предсказание на самом деле было получено с помощью рассматриваемой теории. Иногда случается, что предсказание на самом деле является гениальной догадкой, сделанной под влиянием теоретической эрудиции автора, но которую невозможно осуществить с помощью одной только теории. Так, сторонник достаточно метафизической "теории" истории может иметь правильное представление об историческом развитии и способен высказать правильные предсказания, даже выраженные в терминологии его теории, несмотря на то, что их нельзя получить с помощью этой теории. Принятие мер предосторожности против таких псевдо-подтверждающих случаев является одной из функций проверки (в) в пункте 3.3.

6. Мы попытались показать, что в истории в неменьшей степени, чем в любой другой области эмпирического исследования, научное объяснение может быть получено только с помощью соответствующих общих гипотез или теорий, представляющих собой совокупности систематически связанных гипотез. Этот тезис очевидным образом контрастирует с известной точкой зрения, что настоящее объяснение в истории достигается с помощью метода; специфически отличающего социальные науки от естественных, а именно, метод эмпатического понимания. Историк, как говорят, представляет себя на месте людей, включенных в события, которые он хочет объяснить; он пытается как можно более полно осознать обстоятельства, в которых они действовали, и мотивы, руководившие их действиями; и с помощью воображаемого самоотождествления с его героями он приходит к пониманию, а, следовательно, и к адекватному объяснению интересующих его событий.

Несомненно, что этот метод эмпатии часто применяется и профессионалами и непрофессионалами в истории. Но сам по себе он не составляет объяснения. Скорее, это по сути эвристический метод. Его функция состоит в предложении некоторых психологических гипотез, которые могут служить в качестве объяснительных принципов в рассматриваемом случае. Грубо говоря, идея, лежащая в основе этой функции, такова: историк пытается осознать, каким образом он сам действовал бы в данных условиях и под влиянием определенных мотивов своего героя; он на время обобщает свои чувства в общее правило и использует последнее в качестве объяснительного принципа для истолкования действий рассматриваемых людей. Эта процедура в некоторых случаях может оказаться эвристически полезной, но ее использование не гарантирует правильность полученного таким образом исторического объяснения. Последнее, скорее, зависит от фактической правильности эмпирических обобщений, которые может предложить метод понимания.

Использование этого метода не является необходимым для исторического объяснения. Историк может, например, быть неспособным почувствовать себя в роли исторической личности, которая больна паранойей, но, тем не менее, быть вполне способным четко объяснить ее действия; в частности, с помощью ссылки на принципы психологии девиантного поведения. Таким образом, находится или нет историк в позиции отождествления себя со своим историческим героем не имеет отношения к правильности его объяснения. В расчет принимается только правильность используемых общих гипотез, независимо от того, были они предложены с помощью эмпатии или с помощью строго бихевиористского подхода. Многое в обращении к "методу понимания" представляется обусловленным тем фактом, что он стремится представить изучаемое явление как нечто "правдоподобное" или "естественное" для нас [5]; часто это делается с помощью красивых метафор. Но достигаемый таким образом вид "понимания" должен быть четко отличен от научного понимания. В истории, как и везде в эмпирических науках, объяснение явления состоит в подведении его под общие эмпирические законы. И критерием его правильности является не то, обращается ли оно к нашему воображению, представлено ли оно в наводящих на мысль аналогиях или каким-то иным образом сделано правдоподобным - все это может проянляться также и в псевдо-объяснениях, а исключительно то, основывается ли оно на эмпирически хорошо подтверждаемых допущениях, касающихся исходных условий и общих законов.

7.1. До сих пор мы обсуждали важность общих законов для объяснения и предсказания и для так называемого понимания в история. Теперь кратко рассмотрим некоторые другие процедуры исторического исследования, включающие допущение универсальных гипотез.

Тесно связана с объяснением и пониманием процедура так называемой интерпретации исторических событий в терминах какого-то определенного подхода или теории. Интерпретации, реально предлагаемые в истории, представляют собой или подведение изучаемых явлений под научное объяснение или набросок объяснения, или попытку подвести их под некоторую общую идею, недоступную эмпирической проверке. Ясно, что в первом случае интерпретация является объяснением посредством универсальных гипотез; во втором случае она является псевдо-объяснением, обращенным к эмоциям и вызывающим живые зрительные ассоциации, но не углубляющим наше теоретическое понимание рассматриваемого события.

7.2. Аналогичные замечания применимы к процедуре приписывания "значения" конкретным историческим событиям; их научный смысл состоит в определении того, какие другие события существенно связаны - в качестве "причин" или "следствий" - с изучаемым событием; а утверждение соответствующих связей опять-таки предполагает форму объяснения или наброска объяснения, включающего универсальные гипотезы; это будет видно более четко в последующих разделах.

7.3. В историческом объяснении определенных социальных учреждений большое внимание уделяется анализу развития института до изучаемого состояния. Критики этого подхода говорят, что простое описание такого рода не является подлинным объяснением. Это рассуждение указывает на некоторый иной аспект предыдущих размышлений: очевидным образом, описание развития учреждения не является простым описанием всех событий, предшествовавших ему во времени, включаются только те события, которые "важны" для формирования этого учреждения. Имеет событие или нет отношение к этому развитию - это не вопрос мировоззрения историка, а объективный вопрос, зависящий от того, что иногда называется причинным анализом возникновения данного учреждения [6]. Причинный анализ события состоит к установлении объяснения этого события, а поскольку для этого необходима ссылка на общие гипотезы, то на них и ссылаются допущения о важности тех или иных событий, следовательно, и адекватный анализ исторического развития учреждения.

7.4. Сходным образом, использование понятий "детерминация" и "зависимость" в эмпирических науках, в том числе и в истории, включает ссылку на общие законы [7]. Так, например, мы можем сказать, что давление газа зависит от его температуры и объема, или что, согласно закону Бойля, температура и объем определяет давление. Но несмотря на то, что лежащие в основе законы четко сформулированы, утверждение отношения зависимости или детерминации между определенными величинами или характеристиками, в лучшем случае, говорит о том, что они связаны некоторым неопределенным эмпирическим законом. Это на самом деле очень скудное утверждение: если, например, мы знаем только, что существует эмпирический закон, связывающий две метрические величины (такие как длина и температура-металлического бруска), мы не можем быть уверены даже в том, что изменение одной из двух величин будет сопровождаться изменением другой (поскольку закон может связывать одно и то же значение "зависимой" или "детерминированной" величины с различными величинами другой), мы можем лишь сказать, что с любым определенным значением одной из переменных всегда будет связано одно и то же значение другой. Это, конечно, гораздо меньше того, что имеет в виду большинство авторов, рассуждающих о детерминации или зависимости в историческом анализе.

Итак, расплывчатое утверждение о том, что экономические (географические или любые другие) условия "детерминируют" развитие и изменение всех других аспектов человеческого общества, имеет объяснительное значение только постольку, поскольку его можно обосновать с помощью явных законов, четко говорящих о том, какого рода изменения в человеческой культуре регулярно следуют за определенными изменениями в экономических (географических и т. п.) условиях. Только установление конкретных законов может наполнить общий тезис научным содержанием, сделать его доступным эмпирической проверке и обеспечить его объяснительной функцией. В выработке с наибольшей точностью таких законов видится необходимое направление развития научного объяснения и понимания.

8. Размышления, представленные в настоящей статье, не имеют никакого отношения к проблеме "специфических законов истории": они не предполагают ни конкретного способа отличения законов истории от социологических и других законов, не влекут и не отрицают допущения, что могут быть найдены эмпирические законы, являющиеся в определенном смысле историческими и хорошо подтвержденные эмпирическими данными.

Но было бы лучше упомянуть здесь, что те универсальные гипотезы, на которые явно или неявно ссылаются историки при выработке объяснений, предсказаний, интерпретаций, оценок значимости и т. п., взяты из различных областей научного исследования, поскольку они не являются донаучными обобщениями повседневного опыта. Многие из универсальных гипотез, лежащие в основе исторического объяснения, например, могут в целом быть классифицированы как психологические, экономические, социологические и, может быть частично, как Исторические законы. Кроме того, историческое исследование часто использует общие законы, установленные в физике, химии и биологии. Так, например, объяснение поражения армии с помощью ссылки на отсутствие пищи, изменение погоды, болезни и т. п., основано на обычно неявном предположении о таких законах. Использование годичных колец деревьев для определения дат в истории основывается на применении определенных биологических закономерностей. Различные методы эмпирической проверки подлинности документов, картин, монет и т. п., используют физические и химические теории.

Последние два примера иллюстрируют еще один важный момент: даже если историк стремится ограничить свое исследование до "чистого описания" прошлого, не пытаясь дать объяснений, утверждений о значимости или детерминации и т. п., он постоянно будет использовать общие законы, поскольку объектом его исследований будет прошлое, никогда недоступное прямому изучению. Он должен вырабатывать свое знание косвенными методами: посредством использования универсальных гипотез, связывающих его настоящие данные с событиями прошлого. Этот факт трудно заметить отчасти потому, что некоторые из используемых закономерностей настолько знакомы, что вообще не считается нужным упоминать о них; отчасти потому, что в истории существует привычка ссылаться на различные гипотезы и теории, используемые для выработки знания о событиях прошлого, как на "вспомогательные науки". Вполне вероятно, что некоторые из историков, стремящихся, если не отрицать, то преуменьшить важность общих законов для истории, движимы чувством, что историю должны интересовать только "подлинно исторические законы". Но если мы осознали, что открытие исторических законов (в некотором специфическом смысле этого весьма расплывчатого понятия) не сделает историю методологически автономной и независимой от других областей научного исследования, то проблема существования исторических законов отчасти теряет свою значимость.

Замечания, высказанные в этом разделе, представляют собой конкретные иллюстрации двух важных принципов теории науки: во-первых, неоправданность разграничения в эмпирической науке "чистого описания" и "гипотетического обобщения и построения теории"; они нераздельно связаны в процессе построения научного знания. Во-вторых, точно так же неоправданна попытка установления четких границ между различными областями научного исследования, и автономного развития каждой из областей. Необходимость в историческом исследовании широкого использования универсальных гипотез, подавляющее большинство которых принадлежит областям исследования, традиционно отличающихся от истории, представляет собой только один из аспектов того, что можно назвать методологическим единством эмпирической науки.

Примечания

Статья "The Function of General Laws in History" впервые была опубликована в журнале "Journal of Philosophy", 1942. Перевод выполнен по изданию: "Theories of History", ed. Gardiner, N. У., 1959, с. 344-357.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Могут управлять этими событиями множество событие
Гемпель К. Функция общих законов в истории историографии 12 объяснения