<<<     ΛΛΛ     >>>   

В 1481 году в Ажене уже был один конфликт между муниципалитетом и общиной из-за внутригородских поборов, в котором молодой Пьер де Лассер принял деятельное участие, войдя в "синдикат" (группу лиц, избравших общего представителя — синдика для ведения судебного дела). Как он сам покажет на допросе в 1514 г., "около 80 лет назад был введен побор, называемый souquet - 3 су 9 денье с пипы вина, для постройки стены в квартале Сен-Жорж. Так он слышал от своего покойного отца. А лет 36 назад он и коммуна названного города жаловались королю на названный побор 8оицие( и на другие подати, которыми их обложили консулы. Между коммуной и консулами в Бордосском парламенте был процесс, чей приговор гласил, что побор будет отменен, но консулы его потом незаконно продолжали взимать".

На деле парламентский комиссар тогда вовсе не отменил, а лишь снизил фиксированную подать. Но массы, как часто бывает, восприняли желаемое за действительное. Люди типа Клерге были искренне убеждены в том, что выступая против консулов, они действуют не только по совести, но и по закону.

Итак, издавна существующая традиция глухого недовольства действиями консулов была актуализирована целеустремленным Клерге, уверенным в правовой основе своих действий и популярным в определенных кругах горожан. Он напомнил, что предшественники консулов обещали отменить "временный" налог souquet, но не сделали этого даже после судебного приговора, и что посему он против любых новых поборов. Выступивший за ним "псаломщик" Пюлле сказал, что акцизы отпугнут от городского рынка крестьян и создадут угрозу голода.

Консулы пригрозили Клерге тюрьмой, но было уже поздно, недовольные покинули ратушу. Можно ли назвать этот взрыв недовольства полностью неожиданным?

Помимо застарелых "грехов", консулат этого созыва уже обременил горожан изрядным числом поборов - после Пасхи были введены рыночные сборы по 3 су с каждого локтя длины прилавка, а также тележечный сбор. Поборы били по малоимущим слоям горожан - по торговцам, не имевшим собственных лавок, но горожан на сей раз возмутила незаконная форма принятия этого налога. И действительно, в консульских счетах и в муниципальном регистре запись об этом налоге отсутствует. Кто принимал решение, и, главное, куда шли собранные деньги?

В тот же день, 2 апреля, состоялась тайная сходка в приходской церкви Сен-Крапази, где от 50 до 80 горожан избрали синдиков для возбуждения судебного иска против консулов. Далеко не все, кто проявлял тогда активность, станут участниками событий 2 июля. Такие члены синдиката, как богатый купец Жиро Шевалье ("Большой Жиро"), мэтр Жан де Броа, нотариус и прокурор городского суда, в июле будут в стане консулов.

Несмотря на то, что собравшиеся заручились тогда формальным разрешением сенешаля на создание синдиката, дело застопорилось. Они сами объясняли это тем, что им не удалось привлечь на свою сторону никого из королевских чиновников.

Впрочем, сходка не прошла даром, она активизировала общественное мнение, привлекла к действиям муниципалитета враждебно-настороженное внимание горожан, громче заговоривших о злоупотреблениях консулов. С первых же часов июльского восстания муниципалитет называли не иначе как "эти воры-консулы". К тому же тогда, в апреле, все же были составлены некоторые статьи, перечислявшие злоупотребления консулов. Более того, королю была отправлена жалоба на злоупотребления консулов. Судя по всему, список подписей участников синдиката начинался с имен четырех аженских нотариусов: Антуан Ринаси, Пьер Валези, Леонар Помарелли и Пьер Бесс. Во всяком случае, когда в середине июля (в самый разгар восстания) в Ажен прибудет чиновник по особым поручениям, на руках у него будет грамота, адресованная именно этим четырем нотариусам "и другим горожанам".

Во втором томе нашего издания мы уже говорили об особом положении нотариусов в городе. Несмотря на образованность, (многие имели университетские степени), относительный достаток и престиж, они далеко не всегда становились полноправными членами городской элиты. Как правило, они уступали по своему богатству местной олигархии - крупным купцам, ростовщикам, землевладельцам. Они хоть и получали свои должности от короля (уплатив за это немалые деньги), но не считались королевскими чиновниками, живя не на жалование, но на гонорары клиентов. Путь из семьи нотариусов в ряды патрициата обычно растягивался на несколько поколений. Но были у нотариусов и определенные козыри - они имели хорошую репутацию в городе, ведь честность была их капиталом. Они прекрасно понимали чаяния своих клиентов — горожан, в совершенстве зная законы и владея терминологией, они без труда могли облечь их волю в форму судебного заявления или прошения. У нотариусов был достаточно велик соблазн использовать недовольство горожан своими "недостойными" правителями и стремление заменить их на новых "достойных" и тем самым ускорить свою интеграцию в ряды патрициата. Нотариусы в дальнейшем будут весьма активны в городских восстаниях эпохи Религиозных войн. Но они же зачастую удерживали движение в рамках законности. Можно быть уверенным, что без нотариусов события 1514 были бы куда более кровавыми...

Таким образом, уже в апреле в Ажене сформировалась группа горожан, недовольных консулатом и обладавших при этом определенным престижем.

Однако на ассамблее 2 июля голоса этих участников апрельской сходки в Сен-Крапази были не слышны. Протест "мелкого народа" был для них полной неожиданностью, как и для самих городских властей. Но они сразу поняли, какие возможности открывает перед ними начавшаяся смута. И пока в ратуше стоял "великий шум", и пока Клерге и его товарищи продолжали уже на улице возмущаться "ворами-консулами", нотариусы и их единомышленники спешно дописывали "статьи", составлять которые начали еще на сходке в Сен-Крапази. Назавтра этот документ будет предъявлен консулам от имени всей коммуны.

Весть о конфликте в ратуше быстро распространилась по городу и его окрестностям. Так, например, семидесятилетний земледелец Ле Байонне на следствии показал, что он работал на своем поле, когда услыхал от прохожих, что консулы намереваются ввести новые поборы с продовольствия, для чего и собрались в ратуше. Тогда он оставил работу и поспешил в город. По дороге он узнал, что ассамблея уже вотировала налоги. И тогда, не сговариваясь с Клерге, он буквально повторил его слова: "Это будет преступлением, потому что если уж введут побор, то навсегда, как произошло с поборами с вина и телег, введенными в свое время для ремонта башни". Эти слова долетели до ушей "присяжного" Марка де Тапи, который шел из ратуши. Он вмешался в разговор, назвав Ле Байонне негодяем, которого следовало бы отправить в тюрьму. Ведь если кому и придется платить новый побор, так это такому состоятельному человеку, как он сам: там где Ле Байонне уплатит 3 су, ему придется выложить 50 экю. На том и разошлись. Но когда вечером Ле Байонне шел мимо лавки Марка де Тапи, тот остановил его и спросил, продолжает ли он держаться прежнего мнения о решении ассамблеи. А когда тот ответил, что никогда с этим решением не согласится, де Тапи снова пригрозил тюрьмой и сказал, обращаясь к другому "присяжному", что следовало бы дать каждому из 400—500 аженских негодяев, подобных Ле Байоне, по десяти франков, чтобы они убрались из города.

Этот разговор показывает, что власти еще не представляют размеров грозящей опасности, они хоть и раздражены упрямством "негодяев", но пока вполне уверены в себе. А между тем опасность возрастала с каждой минутой. На улицах появлялись группы возбужденных людей. Везде, где показывался герой дня Клерге, его встречали возгласы одобрения, "ему говорили, что он хорошо сказал сегодня утром, что они разделяют его мнение".

Уже с самого начала движение приобрело некоторые элементы организации. Возможно, что у восставших существовал и план действий. Во всяком случае - налицо некий порядок. По словам одного из участников, "жители из прихода Сент-Иллер, Сен-Крапази и Сен-Фуа имели своих капитанов, которые собирали каждый в своем квартале коммуну". Затем приходские отряды сошлись на улице Молинье, откуда двинулись к ратуше.

Предположение о предварительном плане все же маловероятн. Скорее всего это движение, как и во многих других городах, сразу же использовало готовые формы квартального ополчения. Именно на эти структуры возлагались заботы об охране ворот и организацию ночного патрулирования в случае опасности. В каждом квартале избирали своего капитана из числа достаточно активных и представив тельных горожан. Нагрузка эта не давала особых привилегий и власти, зато была хлопотным делом. Эти должности (квартальные старосты, десятские, капитаны) становились уделом достаточно авторитетных и, порой, весьма амбициозных горожан, не имевших по тем или иным причинам доступа к муниципальной власти. Для представителей патрициата куда более привлекательными выглядели высшие муниципальные или, еще лучше — королевские должности. От "соседских", квартальных обязанностей они старались лишь ,уклоняться. Но как показывает опыт социальной борьбы во французских городах и, в частности, в Париже, зря они недооценивали значения этих традиционных форм городской солидарности.

Шествие возглавлял молодой судовщик Антуан Шарль, который нес острием вверх обнаженную шпагу. Оборачиваясь к идущим сзади, он кричал: "Марш, марш! Коммуна! Вперед, вперед!" Его сопровождала толпа мальчишек, кричавших по его знаку: "Да здравствует король и коммуна!" За ним шли два сержанта коммуны с деревянными жезлами — "так, как если бы они были королевскими сержантами". Один из них был Клерге, жезл которого венчал букет цветов, и он твердил одно и то же: "Дети мои, вот уже 30 лет я мечтал об этом. Я дал вам хлеб в руки!" А дальше, вооруженные камнями, палками, шпагами и кинжалами шли восставшие, их число перевалило за тысячу. Кричали: "Да здравствует король и коммуна!" "Где воры-консулы? Их всех надо перебить и выбросить во рвы". Угрозы раздавались в адрес "присяжных" и других "жирных горожан". Прошли по центральным улицам, где в страхе позапирались в своих домах буржуа. В сумерках вступили на городскую площадь. Но она казалась безлюдной, а ратуша - запертой. На мгновение толпу охватила растерянность. Но тут мясник Пьер Лавиль заметил людей, спрятавшихся за угловым выступом дома. Он узнал консулов Годая и Альбрекомбра, "присяжных" Робера Легети и сьера дю Бюскона, а также трактирщика Луи Вергу. Они давно уже стояли в затененном месте, наблюдая за восставшими. "Какие новые поборы хотели вы сегодня ввести? Отвечайте немедленно!" — вскричал Лавиль. К ним уже бежали люди. Годай вырвался из рук мясника и скрылся в лавке аптекаря. "Если бы его схватили, то убили бы, - замечает очевидец, - потому что народ был охвачен сильной яростью".

Воспользовавшись тем, что толпа хлынула к аптеке, остальные "отцы города" укрылись в доме самого Годая, попав туда через соседний двор. Они забаррикадировались, ожидая штурма.

В жестах толпы, стихийно возродившей коммуну, с легкостью прочитываются ритуальные обоснования, проявлявшиеся и в других восстаниях. Самозванные "сержанты" сразу же взяли в руки символ власти — жезлы, ведущие свое происхождение он фасций римских ликторов. Во главе толпы оказался человек со шпагой, что символизировало военную силу коммуны. По его команде лозунги выкрикивает толпа мальчишек. Их участие указывало на чистоту помыслов восставших, ведь дети связывались с непорочностью, их действия носили заведомо бескорыстный и анонимный характер (заметим, что даже дотошные следователи не задались целью выяснить, кто из детей участвовал в шествии 2 июля). Действиям восставших придавался, таким образом, очистительный характер. Отсюда и намерение побросать трупы "воров-консулов" во рвы (риу15 - сточные канавы):

община намеревалась избавиться от тех, кто угрожал ее существованию, как избавляются от мусора и нечистот. В Ажене толпа лишь грозилась так поступить, но трупы, арманьяков в 1418 г. в Париже и трупы гугенотов в 1562-1572 гг. во многих городах Франции во время погромов выбрасывались в сточные канавы или в реки. То, что именно мясник первым поднял руку на консула было чистой случайностью, но и случайность эта являлась частью традиции - фигура мясника обычно окружалась неким зловещим ореолом, в мяснике что-то напоминало табуированную фигуру палача. Мясниками были люди энергичные и физически сильные, обладавшие известным достатком и пользовавшиеся уважением соседей. Но чаще всего доступ к муниципальным должностям им был закрыт, что рождало чувство уязвленности и недовольства. Вспомним роль мясников в Париже начала XV в.

В тот вечер консулу Санду де Годаю, да и всем аженцам очень повезло. Стоило бы пролиться крови, как "фольклорное" начало в восстании возобладало бы над рациональным. И тогда...

Но штурма не произошло. "Присяжный" де Бюскон не последовал за беглецами, то ли не успев скрыться, то ли понадеявшись на собственную популярность. Будучи достаточно смелым человеком, он вступил в переговоры с толпой. "Многие спрашивали его, куда скрылся де Годай. Он сказал, что не знает, но что если им что-либо нужно, то пусть скажут ему об этом, и он предложит им правосудие. Но жители заявили, что схватят консулов живыми или мертвыми. Тогда он сказал им, что уже поздно. И что он заставит консулов завтра дать им удовлетворение в том, что они потребуют". Далее, рассказывает де Бюскон, один из жителей из квартала Ла Шапель, имени которого он вовсе не знает, сказал:

"Так как мы не можем схватить ни консулов, ни присяжных, то схватим вот этого". Но кто-то другой возразил: "Оставь его, он из наших". Де Бюскона спросили, их ли он сторонник. Он ответил утвердительно "из боязни, что ему причинят зло". Ему предложили в этом поклясться, и он сказал "да" и поднял правую руку. Договорившись, что завтра в пять утра он придет для разговора с ними в монастырь кармелитов, собравшиеся разошлись. Консулов спасло слово "завтра".

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Представителей для переговоров с консулами
Консулы попытались обсудить свою тактику