ΛΛΛ     >>>   

Червонная C. Пантюркизм и панисламизм в российской истории

Современный мусульманский мир — это миллиарды людей разных рас и национальностей, расселенных по всей планете, это сотни народов, сосредоточенных в широком «поясе Сахары»[1], это страны, которые гигантской дугой, протянувшейся от Восточного Китая до Дарданелл и Босфора, граничат с Россией. Проблемы, которыми живет этот мир, непосредственно касаются внешней и внутренней политики, духовной жизни, культуры, национальной безопасности нашего государства. Это проблемы не только соседей, но и наших граждан, коренных народов страны, республик, являющихся субъектами Российской Федерации.

Восточные славяне с глубокой древности находились в непосредственном соседстве с племенами и народами, которые, согласно представлениям, укоренившимся в теориях так называемого «евразийства» и подхваченным идеологами «пантуранизма»[2], относятся к суперэтнической «туранской» общности. Понятие «Туран» возникло как антипод «Ирана» — страны, где господствует персидская культура. Огромное пространство «Турана» вверх, к северу от Ирана, и вширь, от Кавказа до Саян, рассматривалось как прародина «туранских» народностей, к которым причислялись все этносы урало-алтайской языковой семьи. При этом тюркский мир мыслился как ось этого обширного «Турана» — соответственно, пантюркизм выступал как концентрированное выражение более широкого и более расплывчатого пантуранизма.

Главной особенностью исторического развития России как многонационального государства было то, что ее мусульманскими подданными были прежде всего народы тюркского мира. Идея мусульманской солидарности, «единства в вере» в их сознании и в национально-освободительном движении тесно переплеталась с комплексом представлений о родственности тюркских народов, об исторической общности их судьбы. И хотя к XX веку Россия имела в своем составе уже многие группы мусульман отнюдь не тюркского происхождения (среди них и ираноязычное население Памира, и представители кавказской языковой семьи), все же тюрки здесь преобладали, составляя основную массу мусульман поздней Российской империи[3], а затем и Советского Союза[4]. Можно сказать, что для России мир ислама — это прежде всего тюркский мир.

Разумеется, было бы неверно все тюркоязычное население бывшей Российской империи отождествлять с последователями ислама: в силу различных исторических обстоятельств некоторые этнические группы российских тюрок приняли православие (например, гагаузы, небольшая часть татар, известная под субэтнонимами кряшен и нагайбаков), буддизм (тувинцы), иудаизм (крымчаки), караимизм (караимы) или остались в системе своеобразного «двоеверия» — сочетания христианства и шаманизма, языческих культов, анимистических религиозных представлений (что характерно для чувашей, якутов, хакасов, алтайцев, шорцев и ряда других тюркских народностей). Однако численное большинство тюркского населения, приверженного суннитскому исламу, остается настолько подавляющим, а культурное, цивилизаторское значение ислама в тюркском мире столь явно доминирует, что все случаи отклонения тюркских народов от этой религии воспринимаются скорее как исключение, а общие представления о совпадении ареалов расселения народов тюркского происхождения с историческими границами распространения ислама в России можно считать достаточно оправданными.

Тюрки-мусульмане составляют немалую часть населения нынешней Российской Федерации (около 15 миллионов человек) и являются носителями богатейшей культуры. Особенно важно то, что они сосредоточены в стратегически приоритетных регионах Российского государства, где находятся ценнейшие источники сырья и важнейшие экономические комплексы, — Среднем Поволжье, значительной части Центральной Азии и Северного Кавказа, некоторых территориях Урала и Сибири. Решение краеугольных проблем безопасности, стабильности, территориальной целостности, межнационального согласия, дееспособности российской системы федерализма во многом зависит от общего вектора национальных движений тюркских народов, политических ориентиров этих движений, настроений в тюркской среде, развития тюрко-славянского диалога и взаимопонимания.

В этой связи надо подчеркнуть, что те проблемы, которыми живет тюрко-мусульманский мир, те идеологические концепции, какие выдвигаются национальными движениями тюрко-мусульманских народов в Новое и Новейшее время, — это собственно российские проблемы, плоть от плоти российской социальной действительности, национальной политики, общественной мысли. Важнейшими из концепций, выдвинутых национальными движениями этих народов, стремившихся сохранить свою этнокультурную и религиозную идентичность, найти пути и формы более тесной консолидации, были теории пантюркизма и панисламизма. Эти теории не были импортированы в Россию извне, они возникли на российской почве, их развитие было частью общенациональной российской истории, и их место в сокровищнице ценностей, выработанных ее народами и мыслителями, определяется их зависимостью от российской социально-политической действительности и способностью повлиять на судьбы России.

Как любое крупное течение общественной мысли, тюркизм (пантюркизм) не имеет точной даты рождения. Истоки тюркской консолидации можно проследить в очень древних пластах тюркского фольклора, в недрах формирующегося этнического самосознания тюркских народов, интуитивно искавших и возможной опоры в родственных культурах, и союза друг с другом. Такого рода поиски формируют этическую традицию, веками развивавшуюся в тюркском мире (как, впрочем, и любой другой лингвокультурной, суперэтнической общности, например славянской, угро-финской, кавказской). Эти традиции не мешали, однако, «братьям по языку и крови» — независимо от того, называли они себя так или вовсе игнорировали свое родство, выстраивая союзы на иной основе, — вступать в конфликты, вести кровопролитные войны, вытеснять друг друга из освоенного и благоприятного жизненного пространства.

Вместе с тем в народной исторической памяти объединительная тенденция, фигурирующая как некая мифологема «братства», «близости» (с избранными, ближайшими или всеми группами, общающимися на похожих языках), всегда противостояла вызовам внутренней вражды и разобщенности. Идеологам тюркизма (как и подобных ему интеграционных течений в других общностях) было на что опереться в поведенческих нормах и духовных императивах, основанных на аксиоме «Мы — братья». История надежд на тюркскую солидарность и горьких разочарований в ней насчитывает не меньше столетий, чем вся история каждого из тюркских народов и их меняющейся совокупности.

Однако есть у пантюркизма и иной, более конкретный контекст, более прочный фундамент, определяемый историческими процессами Нового времени, вызовами модернизации и той особой ситуацией, в которой оказались тюркские народы России к концу XIX века.

 ΛΛΛ     >>>   

Червонная C. Пантюркизм и панисламизм в российской истории истории 6 русское
Трактовка пантюркизма в политологическом словаре
Черчилль У. Речь в Фултоне истории