<<<     ΛΛΛ     >>>   

Политические измерения этих глубоких изменений в технологии и доставке систем тонут в причудливых соблазнах: больше — значит лучше, движение равняется свободе. С точки зрения технологического изобилия “больше” означает не просто “лучше”, а “неизбежно”. Изобилие равняется выбору, равняется свободе. Прогресс измеряется движением к высшим плоскостям доступности. Но “больше” может означать и “меньше”: больше грязи, больше насилия, большую удаленность личности как от самой себя, так и от сообщества. В самом деле, существует мрачная перспектива, что большее число каналов приведет к меньшей свободе слова, бесконечным вариациям одних и тех же тем или коммутации как фиговому листку выбора. Словарь изменений позволяет проникнуть в суть общественных результатов. Например, концепция электронной супермагистрали помогает определить возможную роль правительства — минимальную, ограниченную планированием, некоторыми функциями уличного регулирования и сбором незначительной платы. Но размышление об изменениях в другой плоскости — скажем, с точки зрения их влияния на образование, грамотность или конкурентоспособность рабочей силы — приводит к другому определению власти правительства [5]. Гонка в сторону электронной супермагистрали с ее изображением самостоятельной личности — важный аспект дискуссии в большинстве развитых обществ. Но, возможно, она является также отвлечением внимания от геополитических последствий новых технологий.

В этом окружении будут на редкость довольны правительства, которые никогда не прочь ввести цензуру. А те, кто мечтает навязать всеобщее подчинение своим взглядам, станут употреблять в своей кампании государственный аппарат. Чем выше концентрация прессы (и других элементов индустрии развлечений и информации), тем легче правительство может воздействовать (иногда трудно уловимым образом) на ее поведение. Если в узком месте наблюдается высокая концентрация, совсем не важно, сколько источников стремятся отклониться от прямого курса; если только не существует всеобщего носителя, возможности контроля окажутся достаточными для осуществления правительственного воздействия. Высокодецентрализованная пресса, с сотнями и тысячами независимых издателей газет и владельцев телевизионных станций, может оказаться лучшим показателем свободного общества, чем рынок, на котором господствуют многонациональные корпорации. Но если эти тысячи должны проходить сквозь ушко одной иглы, эффект будет точно таким же.

Эта книга является попыткой заново открыть и переопределить доводы в пользу общественного вмешательства в рынок идей. Ответом для переходных обществ не может быть закрытие, взгляд внутрь, твердолобый, фанатичный отказ от зарубежных программ. Эти общества, как и их аналоги в Западной Европе и Соединенных Штатах, должны сейчас усилить свободу слова, укрепить рынки, обеспечивающие конкуренцию, и в то же время построить и поддерживать жизнедеятельность законных демократических институтов.

Задача заключается в формулировании правовой структуры, которая наилучшим образом сможет служить целям демократического дискурса. Именно эта задача беспокоит большинство современных обществ: и тех, которые осуществляют переход к постсоветскому обществу — в Восточной и Центральной Европе и в бывшем Советском Союзе, — и тех, которые сложились в Европейском Союзе и в Соединенных Штатах. Великие революции в области СМИ — радиовещание, телевидение, кабель, спутник, — хотя и расширяли потенциальные инструменты дискурса, совсем не обязательно способствовали улучшению осуществления политического участия. Вряд ли можно считать ответом фразу, что новые технологии, по всей видимости, более благоприятны для демократических процессов. Мы видели, что здесь, как и прежде, плоды изобилия каналов иногда иллюзорны и зачастую горьки.

Продвижение демократических процессов может оказаться просто лозунгом, притом лозунгом, не дающим указания на характер и устойчивость политической организации, которая сама по себе является организатором и коллективным осуществлением всех коммуникативных возможностей в государстве. Если продвижение здоровой зоны дискуссии и обсуждения ведет к ослаблению сплоченности и разрушению господствующих идей национальной идентичности, общество находится в серьезной опасности. Но все большее число обществ, похоже, сталкивается с чем-то вроде изломов, вызванных этим враждебным соприкосновением. Открытая территория диалога традиционно нуждается в некотором понятии общего основания, определенной точке совместных усилий и устремлений. С ослаблением этих идей общего основания возникают сначала соперничающие, а затем и разрушительные национальные идентичности.

Своими кодексами правовые системы посылают сообщения, которые дополняют и вносят вклад в то, что мы видим на экране; невидимая формальная структура является частью видимого текста. Дэвид Морли (David Morley) пишет, что для правильного рассмотрения “значения” телевизионной программы нужно понять обстоятельства ее изготовления, слова и изобразительный ряд программы (“артефакт СМИ”) и взаимосвязь между текстом и аудиторией [6]. Право традиционно влияет на все аспекты этого потока. Повсюду в мире правительства посредством субсидий, антитрестовского законодательства и установления государственной монополии распоряжаются условиями, в которых производится продукция СМИ. Через цензуру, относительно мягкую или довольно жесткую, правительство влияет на слово и изобразительный ряд. Исторические модели регулирования определяют методы доставки текста аудитории, включая оформление и окружение программ, и глубину зрительского выбора. Однако во времена глобальных перемен власть правительства в каждой из этих областей уже не является такой сильной, способной лишить право, в его глубочайшем смысле, влияния на обстоятельства изготовления и первичный источник представления.

Действительно, внезапные эксперименты политических соглашений и эпидемия национальной дезинтеграции немало обязаны преобразованию сетей коммуникаций. Я уже разбирал то, как “Радио Свобода—Радио Свободная Европа”, “Голос Америки” и Би-би-си внесли определенную лепту в крушение старого режима. Мы никогда не узнаем обоснованность всех их притязаний, но правительства действуют из убеждения, что первостепенное значение имеет изменение моделей отправки и получения сигналов. Из-за сетей, которые являются одновременно и более глобальными и более местными, будет изменяться то, что каждый человек считает предназначением лояльности и предметом заботы. Это то, что я называл географией разума, географией, которая передвигается с переориентацией центров производства историй, организаций их распространения и режимов установления взаимосвязи.

Не должно вызывать удивление то, что поучения другим в действительности являются поучениями нам самим. Проблемы, с которыми сталкивается Польша, Россия и Венгрия, стоят также и перед Европейским Союзом и Соединенными Штатами и, в разной степени, — перед другими странами мира. Неясно даже, будут ли вообще существовать широкие различия в распространении новых технологий — по крайней мере внутри этих стран, — хотя сейчас разрыв кажется огромным. Сущность глобализации — это общее качество представленных вопросов коммуникаций: хотя развитие СМИ на всем протяжении истории имело глобальные последствия, существует опасность сильного изменения роли государства в контролировании и воздействии на структуру и содержание, а следовательно, и в формировании национальной идентичности и демократического процесса. Глобализм связан с утратой контроля и со значительными потерями с точки зрения сохранения набора лояльностей, составляющих любую конкретную национальную идентичность.

Возникло серьезное глобальное соперничество между нововведениями современности и традиционными подходами. Хотя об этой борьбе за души людей написано много статей и книг, гораздо меньше говорится о соперничестве за структуру СМИ и об открытости, делающей возможным это соревнование. Соединенные Штаты и другие страны экспортируют не только свои телевизионные программы, но, в качестве необходимого дополнения, и поддерживающую их регулятивную структуру и деловые организации. Новые законы, регулирующие СМИ, намеренно действуют в целях обеспечения видимости изменений и движения к социальной ответственности, только когда эти цели далеки от своего осуществления. Законы лицемерно запрещают непристойность или обуздывают насилие в культуре, в которой все сильнее расцветают порнография и образы насилия. Законодательство дает успокоение — формальное представление о том, что все находится под контролем, хотя это совсем не так. В переходных обществах законы о СМИ включают в себя не реалии, а устремления. В лучшем случае они отражают надежды на разнообразие, возможность многочисленных национальных идентичностей, включение справедливости в использование языка и стремление к объективности. Законы о СМИ выражают отношение общества к речи и общественной сфере и позволяют в определенной степени проникнуть в суть конструкции политического дискурса. Эти структуры довольно часто осознаются теми, кто смотрит новости и кто должен истолковывать их связь с истиной, объективностью и со своей жизнью.

ВЫВОДЫ

Отнюдь недостаточно, подобно Кассандре, предсказать невзгоды, которые могут приключиться с нами. Представление о реконструкции, восстановлении и лечении, необходимое во время геополитических перемен, нуждается в указании надлежащей роли институтов общества. Данные предложения возникают из предпринятого исследования.

Относительно национальной идентичности:

1.

Существует рынок лояльности как на глобальном уровне, так и внутри каждого государства. Основная функция государства заключается в том, чтобы посредничать между конкурентами на своем собственном рынке; законодательство о СМИ является средством организации и регулирования этого рынка.

2.

Правительства участвуют в глобальном рынке лояльности через прямой экспорт взглядов путем субсидирования или поощрения предприятий, которые частным образом достигают аналогичных целей. Правительства стремятся к глобальным регулятивным соглашениям и законам о СМИ в третьих странах, поддерживающих их позицию на рынке лояльности.

3.

Внутри государства национальная идентичность состоит из набора идей, мифов и установок, используемых господствующей группой или коалицией для удержания власти (и, разумеется, другими группами для оспаривания или достижения власти). Правительства могут конкурировать на своем внутреннем рынке лояльности путем выдвижения внутренне контролируемой идеи национальной идентичности, что они почти всегда и делают. На правильно функционирующем рынке правительство не действует в качестве цензора, а взаимодействует с другими группами интересов в диалогическом развитии обычаев, определении стандартов и построении целесообразных ограничений или табу.

4.

Цензура — осуждаемый и все более трудный с технологической точки зрения “кратчайший” путь поддержания порядка на рынке лояльности. Чтобы компенсировать оправданный отказ от применения ее в качестве инструмента регулирования, становятся необходимыми альтернативные методы правительственного участия на рынке лояльности, направленные на поддержание власти правительства (а иногда и на утверждение сохраняющейся легитимности государства). Эти методы включают поддержку конкурирующих служб общественного вещания, систему покровительства и субсидий, обогащающую национальную идентичность, и признание самого правительства сильным “оратором”.

Относительно общественной сферы и инфрастуктуры коммуникаций:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Распределение прав свободы слова является сложным продуктом деятельности правительства
Правительственных публикаций