Пиши и продавай!
как написать статью, книгу, рекламный текст на сайте копирайтеров

 ΛΛΛ     >>>   

>

Толстой Л.

Крейцерова соната

 

А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже
прелюбодействовал с нею в сердце своем. (Матфея V, 28)
Говорят ему ученики его: если такова обязанность человека к жене, то
лучше не жениться.
Он же сказал им: не все вмещают слово сие: но кому дано.
Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так, и есть
скопцы, которые сделали себя сами скопцами для царства небесного. Кто может
вместить, да вместит.
(Матфея XIX, 10, 11, 12)


I

Это было ранней весной. Мы ехали вторые сутки. В вагон входили и
выходили едущие на короткие расстояния, но трое ехало, так же как и я, с
самого места отхода поезда: некрасивая и немолодая дама, курящая, с
измученным лицом, в полу мужском пальто и шапочке, ее знакомый,
разговорчивый человек лет сорока, с аккуратными новыми вещами, и еще
державшийся особняком небольшого роста господин с порывистыми движениями,
еще не старый, но с очевидно преждевременно поседевшими курчавыми волосами и
с необыкновенно блестящими глазами, быстро перебегавшими с предмета на
предмет. Он был одет в старое от дорогого портного пальто с барашковым
воротником и высокую барашковую шапку. Под пальто, когда оп расстегивался,
видна была поддевка и русская вышитая рубаха. Особенность этого господина
состояла еще в том, что он изредка издавал странные звуки, похожие на
откашливанье или на начатый и оборванный смех.
Господин этот во все время путешествия старательно избегал общения и
знакомства с пассажирами. На заговариванья соседей он отвечал коротко и
резко и или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего
старого мешка, пил чай, или закусывал.
Мне казалось, что он тяготится своим одиночеством, н я несколько раз
хотел заговорить с ним, но всякий раз, когда глаза наши встречались, что
случалось часто, так как мы сидели наискоски друг против друга, он
отворачивался и брался за книгу или смотрел в окно.
Во время остановки, перед вечером второго дня, на большой станции
нервный господин этот сходил за горячей водой и заварил себе чай. Господин
же с аккуратными новыми вещами, адвокат, как я узнал впоследствии, с своей
соседкой, курящей дамой в полумужском пальто, пошли пить чай на станцию.
Во время отсутствия господина с дамой в вагон вошло несколько новых лиц
и в том числе высокий бритый морщинистый старик, очевидно купец, в ильковой
шубе и суконном картузе с огромным козырьком. Купец сел против места дамы с
адвокатом и тотчас же вступил в разговор с молодым человеком, по виду
купеческим приказчиком, вошедшим в вагон тоже на этой станции.
Я сидел наискоски и, так как поезд стоял, мог в те минуты, когда никто
не проходил, слышать урывками их разговор. Купец объявил сначала о том, что
он едет в свое имение, которое отстоит только на одну станцию; потом, как
всегда, заговорили сначала о ценах, о торговле, говорили, как всегда, о том,
как Москва нынче торгует, потом заговорили о Нижегородской ярманке.
Приказчик стал рассказывать про кутежи какого-то известного обоим
богача-купца на ярманке, но старик не дал ему договорить и стал сам
рассказывать про былые кутежи в Кунавине, в которых он сам участвовал. Он,
видимо, гордился своим участием в них и с видимой радостью рассказывал, как
они вместе с этим самым знакомым сделали раз пьяные в Кунавине такую штуку,
что ее надо было рассказать шепотом и что приказчик захохотал на весь вагон,
а старик тоже засмеялся, оскалив два желтые зуба.
Не ожидая услышать ничего интересного, я встал, чтобы походить по
платформе до отхода поезда. В дверях мне встретились адвокат с дамой, на
ходу про что-то оживленно разговаривавшие.
- Не успеете,- сказал мне общительный адвокат,- сейчас второй звонок.
И точно, я не успел дойти до конца вагонов, как раздался звонок. Когда
я вернулся, между дамой и адвокатом продолжался оживленный разговор. Старый
купец молча сидел напротив них, строго глядя перед собой и изредка
неодобрительно жуя зубами.
- Затем она прямо объявила своему супругу,- улыбаясь, говорил адвокат в
то время, как я проходил мимо него,- что она не может, да и не желает жить с
ним, так как...
И он стал рассказывать далее что-то, чего я не мог расслышать. Вслед за
мной прошли еще пассажиры, прошел кондуктор, вбежал артельщик, и довольно
долго был шум, из-за которого не слышно было разговора. Когда все затихло и
я опять услыхал голос адвоката, разговор, очевидно, с частного случая
перешел уже на общие соображения.
Адвокат говорил о том, как вопрос о разводе занимал теперь общественное
мнение в Европе и как у нас все чаще и чаще являлись такие же случаи.
Заметив, что его голос один слышен, адвокат прекратил свою речь и обратился
к старику.
- В старину этого не было, не правда ли? - сказал он, приятно улыбаясь.
Старик хотел что-то ответить, но в это время поезд тронулся, и старик,
сняв картуз, начал креститься и читать шепотом молитву. Адвокат, отведя в
сторону глаза, учтиво дожидался. Окончив свою молитву и троекратное
крещение, старик надел прямо и глубоко свой картуз, поправился на месте и
начал говорить.
- Бывало, сударь, и прежде, только меньше,- сказал он. - По нынешнему
времени нельзя этому не быть. Уж очень образованны стали.
Поезд, двигаясь все быстрее и быстрее, погромыхивал на стычках, и мне
трудно было расслышать, а интересно было, и я пересел ближе. Сосед мой,
нервный господин с блестящими глазами, очевидно, тоже заинтересовался и, не
вставая с места, прислушивался.
- Да чем же худо образование? - чуть заметно улыбаясь, сказала дама. -
Неужели же лучше так жениться, как в старину, когда жених и невеста и не
видали даже друг друга?-продолжала она, по привычке многих дам отвечая не на
слова своего собеседника, а на те слова, которые она думала, что он скажет.
- Не знали, любят ли, могут ли любить, а выходили за кого попало, да всю
жизнь и мучались; так, по-вашему, это лучше? - говорила она, очевидно
обращая речь ко мне и к адвокату, но менее всего к старику, с которым
говорила.
- Уж очень образованны стали,- повторил купец, презрительно глядя на
даму и оставляя ее вопрос без ответа.
- Желательно бы знать, как вы объясняете связь между образованием и
несогласием в супружестве,- чуть заметно улыбаясь, сказал адвокат.
Купец что-то хотел сказать, но дама перебила его.
- Нет, уж это время прошло,- сказала она. Но адвокат остановил ее:
- Нет, позвольте им выразить свою мысль.
- Глупости от образованья,- решительно сказал старик.
- Женят таких, которые не любят друг друга, а потом удивляются, что
несогласно живут,- торопилась говорить дама, оглядываясь на адвоката и на
меня и даже на приказчика, который, поднявшись с своего места и
облокотившись на спинку, улыбаясь, прислушивался к разговору. - Ведь это
только животных можно спаривать, как хозяин хочет, а люди имеют свои
склонности, привязанности,- очевидно желая уязвить купца, говорила она.
- Напрасно так говорите, сударыня,- сказал старик,- животное скот, а
человеку дан закон.
- Ну да как же жить с человеком, когда любви нет? - все торопилась дама
высказывать свои суждения, которые, вероятно, ей казались очень новыми.
- Прежде этого не разбирали,- внушительным тоном сказал старик,- нынче
только завелось это. Как что, она сейчас и говорит: "Я от тебя уйду". У
мужиков на что, и то эта самая мода завелась. "На, говорит, вот тебе твои
рубахи и портки, а я пойду с Ванькой, он кудрявей тебя". Ну вот и толкуй. А
в женщине первое дело страх должен быть.
Приказчик посмотрел и на адвоката, и на даму, и на меня, очевидно
удерживая улыбку и готовый и осмеять и одобрить речь купца, смотря по тому,
как она будет принята.
- Какой же страх? - сказала дама.
- А такой: да боится своего му-у-ужа! Вот какой страх.
- Ну, уж это, батюшка, время прошло,- даже с некоторой злобой сказала
дама.
- Нет, сударыня, этому времени пройти нельзя. Как была она, Ева,
женщина, из ребра мужнина сотворена, так и останется до скончания века,-
сказал старик, так строго и победительно тряхнув головой, что приказчик
тотчас же решил, что победа на стороне купца, и громко засмеялся.
- Да это вы, мужчины, так рассуждаете,- говорила дама, не сдаваясь и
оглядываясь на нас,-сами себе дали свободу, а женщину хотите в терему
держать. Сами небось себе все позволяете.
- Позволенья никто не дает, а только что от мужчины в доме ничего не
прибудет, а женщина-жено-утлый сосуд,- продолжал внушать купец.
Внушительность интонаций купца, очевидно, побеждала слушателей, и дама
даже чувствовала себя подавленной, но все еще не сдавалась.
- Да, но я думаю, вы согласитесь, что женщина - человек, и имеет
чувства, как и мужчина. Ну что же ей делать, если она не любит мужа?
- Не любит! - грозно повторил купец, двинув бровями и губами. - Небось
полюбит!
Этот неожиданный аргумент особенно понравился приказчику, и он издал
одобрительный звук.
- Да нет, не полюбит,- заговорила дама,- а если любви нет, то ведь к
этому нельзя же принудить.
- Ну, а как жена изменит мужу, тогда как? - сказал адвокат.
- Этого не полагается,- сказал старик,- за этим смотреть надо.
- А как случится, тогда как? Ведь бывает же.
- У кого бывает, а у нас не бывает,- сказал старик. Все помолчали.
Приказчик пошевелился, еще подвинулся и, видимо не желая отстать от других,
улыбаясь, начал:
- Да-с, вот тоже у нашего молодца скандал один вышел. Тоже рассудить
слишком трудно. Тоже попалась такая женщина, что распутевая. И пошла
чертить. А малый степенный и с развитием. Сначала с конторщиком. Уговаривал
он тоже добром. Не унялась. Всякие пакости делала. Его деньги стала красть.
И бил он ее. Что ж, все хужела. С некрещеным, с евреем, с позволенья
сказать, свела шашни. Что ж ему делать? Бросил ее совсем. Так и живет
холостой, а она слоняется.
- Потому он дурак,- сказал старик. - Кабы он спервоначала не дал ей
ходу, а укороту бы дал настоящую, жила бы небось. Волю не давать надо
сначала. Не верь лошади в поле, а жене в доме.
В это время пришел кондуктор спрашивать билеты до ближайшей станции.
Старик отдал свой билет.
- Да-с, загодя укорачивать надо женский пол, а то все пропадет.
- Ну, а как же вы сами сейчас рассказывали, как женатые люди на ярманке
в Кунавине веселятся? - сказал я, не выдержав.
- Эта статья особая,-сказал купец и погрузился в молчанье.
Когда раздался свисток, купец поднялся, достал из-под лавки мешок,
запахнулся и, приподняв картуз, вышел на тормоз.

 

II

Только что старик ушел, поднялся разговор в несколько голосов.
- Старого завета папаша,- сказал приказчик.
- Вот Домострой живой,- сказала дама. - Какое дикое понятие о женщине и
о браке!
- Да-с, далеки мы от европейского взгляда на брак, - сказал адвокат.
- Ведь главное то, чего не понимают такие люди, - сказала дама, - это
то, что брак без любви не есть брак, что только любовь освящает брак и что
брак истинный только тот, который освящает любовь.
Приказчик слушал и улыбался, желая запомнить для употребления сколько
можно больше из умных разговоров.
В середине речи дамы позади меня послышался звук как бы прерванного
смеха или рыдания, и, оглянувшись, мы увидали моего соседа, седого одинокого
господина с блестящими глазами, который во время разговора, очевидно
интересовавшего его, незаметно подошел к нам. Он стоял, положив руки на
спинку сиденья, и, очевидно, очень волновался: лицо его было красно и на
щека вздрагивал мускул.
- Какая же это любовь... любовь...любовь... освящает брак? - сказал он,
запинаясь.
Видя взволнованное состояние собеседника, дама постаралась ответить ему
как можно мягче и обстоятельнее.
- Истинная любовь... Есть эта любовь между мужчиной и женщиной,
возможен и брак,- сказала дама.
- Да-с, но что разуметь под любовью истинной? - неловко улыбаясь и
робея, сказал господин с блестящими глазами.
- Всякий знает, что такое любовь,- сказала дама, очевидно желая
прекратить с ним разговор.
- А я не знаю,- сказал господин. - Надо определить, что вы разумеете...
- Как? очень просто,- сказала дама, но задумалась. - Любовь? Любовь
есть исключительное предпочтение одного или одной перед всеми остальными,-
сказала она.
- Предпочтение на сколько времени? На месяц? На два дни, на полчаса? -
проговорил седой господин и засмеялся.
- Нет, позвольте, вы, очевидно, не про то говорите.
- Нет-с, я про то самое.
- Они говорят,- вступился адвокат, указывая на даму,- что брак должен
вытекать, во-первых, из привязанности, любви, если хотите, и что если налицо
есть таковая, то только в этом случае брак представляет из себя нечто, так
сказать, священное. Затем, что всякий брак, в основе которого не заложены
естественные привязанности - любовь, если хотите,- не имеет в себе ничего
нравственно обязательного. Так ли я понимаю? - обратился он к даме.
Дама движением головы выразила одобрение разъяснению своей мысли.
- Засим... - продолжал речь адвокат, но нервный господин с горевшими
огнем теперь глазами, очевидно, с трудом удерживался и, не дав адвокату
договорить, начал:
- Нет, я про то самое, про предпочтение одного или одной перед всеми
другими, но я только спрашиваю: предпочтение на сколько времени?
- На сколько времени? надолго, на всю жизнь иногда,- сказала дама,
пожимая плечами.
- Да ведь это только в романах, а в жизни никогда. В жизни бывает это
предпочтение одного перед другими на года, что очень редко, чаще на месяцы,
а то на недели, на дни, на часы,- говорил он, очевидно зная, что он удивляет
всех своим мнением, и довольный этим.
- Ах, что вы! Да нет. Нет, позвольте,- в один голос заговорили мы все
трое. Даже приказчик издал какой-то неодобрительный звук.
- Да-с, я знаю,- перекрикивал нас седой господин,- вы говорите про то,
что считается существующим, а я говорю про то, что есть. Всякий мужчина
испытывает то, что вы называете любовью, к каждой красивой женщине.
- Ах, это ужасно, что вы говорите; по есть же между людьми то чувство,
которое называется любовью и которое дается не на месяцы и годы, а на всю
жизнь?
- Нет, нету. Если допустить даже, что мужчина и предпочел бы известную
женщину на всю жизнь, то женщина-то, по всем вероятиям, предпочтет другого,
и так всегда было и есть на свете,-сказал он и достал папиросочницу и стал
закуривать.
- Но может быть и взаимность,- сказал адвокат.
- Нет-с, не может быть,-возразил он,-так же как не может быть, что в
возу гороха две замеченные горошины легли бы рядом. Да кроме того, тут не
невероятность одна, тут, наверное, пресыщение. Любить всю жизнь одну или
одного - это все равно, что сказать, что одна свечка будет гореть всю
жизнь,- говорил он, жадно затягиваясь.
- Но вы всє говорите про плотскую любовь. Разве вы не допускаете любви,
основанной на единстве идеалов, на духовном сродстве? - сказала дама.
- Духовное сродство! Единство идеалов!-повторил он, издавая свой звук.
- Но в таком случае незачем спать вместе (простите за грубость). А то
вследствие единства идеалов люди ложатся спать вместе,- сказал он и нервно
засмеялся.
- Но позвольте,- сказал адвокат,- факт противоречит тому, что вы
говорите. Мы видим, что супружества существуют, что все человечество или
большинство его живет брачной жизнью и многие честно проживают
продолжительную брачную жизнь.
Седой господин опять засмеялся.
- То вы говорите, что брак основывается на любви, когда же я выражаю
сомнение в существовании любви, кроме чувственной, вы мне доказываете
существование любви том, что существуют браки. Да брак-то в наше время один
обман!
- Нет-с, позвольте,-сказал адвокат,-я говорю только, что существовали и
существуют браки.
- Существуют. Да только отчего они существуют? Они существовали и
существуют у тех людей, которые в браке видят нечто таинственное, таинство,
которое обязывает перед богом. У тех они существуют, а у нас их нет. У нас
люди женятся, не видя в браке ничего, кроме совокупления, и выходит или
обман, или насилие. Когда обман, то это легче переносится. Муж и жена только
обманывают людей, что они в единобрачии, а живут в многоженстве и в
многомужестве. Это скверно, но еще идет; но когда, как это чаще всего
бывает, муж и жена приняли на себя внешнее обязательство жить вместе всю
жизнь и со второго месяца уж ненавидят друг друга, желают разойтись и
все-таки живут, тогда это выходит тот страшный ад, от которого спиваются,
стреляются, убивают и отравляют себя и друг друга,- говорил он все быстрее,
не давая никому вставить слова и все больше и больше разгорячаясь. Все
молчали. Было неловко.
- Да, без сомнения, бывают критические эпизоды в супружеской жизни,-
сказал адвокат, желая прекратить неприлично горячий разговор.
- Вы, как я вижу, узнали, кто я? - тихо и как будто спокойно сказал
седой господин.
- Нет, я не имею удовольствия.
- Удовольствие небольшое. Я Позднышев, тот, с которым случился тот
критический эпизод, на который вы намокаете, тот эпизод, что он жену убил,-
сказал он, оглядывая быстро каждого из нас.
Никто не нашелся, что сказать, и все молчали.
- Ну, все равно,- сказал он, издавая свой звук. - Впрочем, извините!
А!.. не буду стеснять вас.
- Да нет, помилуйте... - сам не зная, что "помилуйте", сказал адвокат.
Но Позднышев, не слушая его, быстро повернулся и ушел на свое место.
Господин с дамой шептались. Я сидел рядом с Позднышевым и молчал, не умея
придумать, что сказать. Читать было темно, и потому я закрыл глаза и
притворился, что хочу заснуть. Так мы проехали молча До следующей станции.
На станции этой господин с дамой перешли в другой вагон, о чем они
переговаривались еще раньше с кондуктором. Приказчик устроился на лавочке и
заснул. Позднышев же все курил и пил заваренный еще на той станции чай.
Когда я открыл глаза и взглянул на него, он вдруг с решительностью и
раздражением обратился ко мне:
- Вам, может быть, неприятно сидеть со мной, зная, кто я? Тогда я уйду.
- О нет, помилуйте.
- Ну, так не угодно ли? Только крепок. - Он налил мне чаю.
- Они говорят... И всє лгут... - сказал он.
- Вы про что? - спросил я.
- Да все про то же: про эту любовь ихнюю и про то, что это такое. Вы не
хотите спать?
- Совсем не хочу.
- Так хотите, я вам расскажу, как я этой любовью самой был приведен к
тому, что со мной было?
- Да, если вам не тяжело.
- Нет, мне тяжело молчать. Пейте ж чай. Или слишком крепок?
Чай действительно был как пиво, но я выпил стакан. В это время прошел
кондуктор. Он проводил его молча злыми глазами и начал только тогда, когда
тот ушел.

 

III

- Ну, так я расскажу вам... Да вы точно хотите? Я повторил, что очень
хочу. Он помолчал, потер руками лицо и начал:
- Коли рассказывать, то надо рассказывать все с начала: надо
рассказать, как и отчего я женился и каким я был до женитьбы.
Жил я до женитьбы, как живут все, то есть в нашем кругу. Я помещик и
кандидат университета и был предводителем. Жил до женитьбы, как все живут,
то есть развратно, и, как все люди нашего круга, живя развратно, был уверен,
что я живу, как надо. Про себя я думал, что я милашка, что я вполне
нравственный человек. Я не был соблазнителем, не имел неестественных вкусов,
не делал из этого главной цели жизни, как это делали многие из моих
сверстников, а отдавался разврату степенно, прилично, для здоровья. Я
избегал тех женщин, которые рождением ребенка или привязанностью ко мне
могли бы связать меня. Впрочем, может быть, и были дети и были
привязанности, но я делал, как будто их не было. И это-то я считал не только
нравственным, но я гордился этим.
Он остановился, издал свой звук, как он делал всегда, когда ему
приходила, очевидно, новая мысль.
- А ведь в этом-то и главная мерзость,- вскрикнул он. - Разврат ведь не
в чем-нибудь физическом, ведь никакое безобразие физическое не разврат; а
разврат, истинный разврат именно в освобождении себя от нравственных
отношений к женщине, с которой входишь в физическое общение. А это-то
освобождение я и ставил себе в заслугу. Помню, как я мучался раз, не успев
заплатить женщине, которая, вероятно полюбив меня, отдалась мне. Я
успокоился только тогда, когда послал ей деньги, показав этим, что я
нравственно ничем не считаю себя связанным с нею. Вы не качайте головой, как
будто вы согласны со мной,- вдруг крикнул он на меня. - Ведь я знаю эту
штуку. Вы все, и вы, вы, в лучшем случае, если вы не редкое исключение, вы
тех самых взглядов, каких я был. Ну, все равно, вы простите меня,- продолжал
он,- но дело в том, что это ужасно, ужасно, ужасно!
- Что ужасно? - спросил я.
- Та пучина заблуждения, в которой мы живем относительно женщин и
отношений к ним. Да-с, не могу спокойно говорить про это, и не потому, что
со мной случился этот эпизод, как он говорил, а потому, что с тех пор, как
случился со мной этот эпизод, у меня открылись глаза, и я увидал все совсем
в другом свете. Все навыворот, все навыворот!..
Он закурил папироску и, облокотившись на свои колени, начал говорить.
В темноте мне не видно было его лицо, только слышен был из-за
дребезжания вагона его внушительный и приятный голос.

 

IV

- Да-с, только перемучавшись, как я перемучался, только благодаря этому
я понял, где корень всего, понял, что должно быть, и потому увидал весь ужас
того, что есть.
Так изволите видеть, вот как и когда началось то, что привело меня к
моему эпизоду. Началось это тогда, когда мне было невступно шестнадцать лет.
Случилось это, когда я был еще в гимназии, а брат мой старший был студент
первого курса. Я не знал еще женщин, но я, как и все несчастные дети нашего
круга, уже не был невинным мальчиком: уже второй год я был развращен
мальчишками; уже женщина, не какая-нибудь, а женщина, как сладкое нечто,
женщина, всякая женщина, нагота женщины уже мучала меня. Уединения мои были
нечистые. Я мучался, как мучаются 0,99 наших мальчиков. Я ужасался, я
страдал, я молился и падал. Я уже был развращен в воображении и в
действительности, но последний шаг еще не был сделан мною. Я погибал один,
но еще не налагая руки на другое человеческое существо. Но вот товарищ
брата, студент, весельчак, так называемый добрый малый, то есть самый
большой негодяй, выучивший нас и пить и в карты играть, уговорил после
попойки ехать туда. Мы поехали. Брат тоже еще был невинен и пал в эту же
ночь. И я, пятнадцатилетний мальчишка, осквернил себя самого и содействовал
осквернению женщины, вовсе не понимая того, что я делал. Я ведь ни от кого
от старших не слыхал, чтоб то, что я делал, было дурно. Да и теперь никто не
услышит. Правда, есть это в заповеди, но заповеди ведь нужны только на то,
чтобы отвечать на экзамене батюшке, да и то не очень нужны, далеко не так,
как заповедь об употреблении ut в условных предложениях.
Так от тех старших людей, мнения которых я уважал, я ни от кого не
слыхал, чтобы это было дурно. Напротив, я слыхал от людей, которых я уважал,
что это было хорошо. Я слышал, что мои борьбы и страдания утишатся после
этого, я слышал это и читал, слышал от старших, что для здоровья это будет
хорошо; от товарищей же слышал, что в этом есть некоторая заслуга,
молодечество. Так что вообще, кроме хорошего, тут ничего не виделось.
Опасность болезней? Но и та ведь предвидена. Попечительное правительство
заботится об этом. Оно следит за правильной деятельностью домов терпимости и
обеспечивает разврат для гимназистов. И доктора за жалованье следят за этим.
Так и следует. Они утверждают, что разврат бывает полезен для здоровья, они
же и учреждают правильный, аккуратный разврат. Я знаю матерей, которые
заботятся в этом смысле о здоровье сыновей. И наука посылает их в дома
терпимости.
- Отчего же наука? - сказал я.
- Да кто же доктора? Жрецы науки. Кто развращает юношей, утверждая, что
это нужно для здоровья? Они. А потом с ужасной важностью лечат сифилис.
- Да отчего же не лечить сифилис?
- А оттого, что если бы 0,01 тех усилий, которые положены на лечение
сифилиса, были положены на искоренение разврата, сифилиса давно не было бы и
помину. А то усилия употреблены не на искоренение разврата, а на поощрение
его, на обеспечение безопасности разврата. Ну, да не в том дело. Дело в том,
что со мной, да и с 0,9, если не больше, не только нашего сословия, но всех,
даже крестьян, случилось то ужасное дело, что я пал не потому, что я подпал
естественному соблазну прелести известной женщины. Нет, никакая женщина не
соблазнила меня, а я пал потому, что окружающая меня среда видела в том, что
было падение, одни - самое законное и полезное для здоровья отправление,
другие - самую естественную и не только простительную, но даже невинную
забаву для молодого человека. Я и не понимал, что тут есть падение, я просто
начал предаваться тем отчасти удовольствиям, отчасти потребностям, которые
свойственны, как мне было внушено, известному возрасту, начал продаваться
этому разврату, как я начал пить, курить. А все-таки в этом первом падении
было что-то особенное и трогательное. Помню, мне тотчас же, там же, не
выходя из комнаты, сделалось грустно, грустно, так что хотелось плакать,
плакать о погибели своей невинности, о навеки погубленном отношении к
женщине. Да-с, естественное, простое отношение к женщине было погублено
навеки. Чистого отношения к женщине уж у меня с тех пор не было и не могло
быть. Я стал тем, что называют блудником. А быть блудником есть физическое
состояние, подобное состоянию морфиниста, пьяницы, курильщика. Как
морфинист, пьяница, курильщик уже не нормальный человек, так и человек,
познавший нескольких женщин для своего удовольствия, уже не нормальный, а
испорченный навсегда человек - блудник. Как пьяницу и морфиниста можно
узнать тотчас же по лицу, по приемам, точно так же и блудника. Блудник может
воздерживаться, бороться; но простого, ясного, чистого отношения к женщине,
братского, у него уже никогда не будет. По тому, как он взглянет, оглядит
молодую женщину, сейчас можно узнать блудника. И я стал блудником и остался
таким, и это-то и погубило меня.

 

V

- Да, так-с. Потом пошло дальше, дальше, были всякого рода отклонения.
Боже мой! как вспомню я все мои, мерзости в этом отношении, ужас берет! О
себе, над которым товарищи смеялись за мою так называемую невинность, я так
вспоминаю. А как послышишь о золотой молодежи, об офицерах, о парижанах! И
все эти господа и я, когда мы, бывало, тридцатилетние развратники, имеющие
на душе сотни самых разнообразных ужасных преступлений относительно женщин,
когда мы, тридцатилетние развратники, входим чисто-начисто вымытые,
выбритые, надушенные, в чистом белье, во фраке или в мундире в гостиную или
на бал - эмблема чистоты - прелесть!
Ведь вы подумайте, что бы должно быть и что есть. Должно бы быть то,
что, когда в общество к моей сестре, дочери вступит такой господин, я, зная
его жизнь, должен подойти к нему, отозвать в сторону и тихо сказать; ,
"Голубчик, ведь я знаю, как ты живешь, как проводишь ночи и с кем. Тебе
здесь не место. Здесь чистые, невинные девушки. Уйди!" Так должно бы быть; а
есть то, что, когда такой господин является и танцует, обнимая, ее, с моей
сестрой, дочерью, мы ликуем, если он богат и с связями. Авось он удостоит
после Ригольбош и мою дочь. Если даже и остались следы, нездоровье,- ничего.
Нынче хорошо лечат. Как же, я знаю, несколько высшего света девушек выданы
родителями с восторгом за сифилитиков. О! о мерзость! Да придет же время,
что обличится эта мерзость и ложь!
И он несколько раз издал свои странные звуки и взялся за чай. Чай был
страшно крепкий, не было воды, чтобы его разбавить. Я чувствовал, что меня
волновали особенно выпитые мною два стакана. Должно быть, и на него
действовал чай, потому что он становился все возбужденнее и возбужденнее.
Голос его становился все более и более певучим и выразительным. Он
беспрестанно менял позы, то снимал шапку, то надевал ее, и лицо его странно
изменялось в той полутьме, в которой мы сидели.
- Ну, вот так я и жил до тридцати лет, ни на минуту не оставляя
намерения жениться и устроить себе самую возвышенную, чистую семейную жизнь,
и с этой целью приглядывался к подходящей для этой цели девушке,- продолжал
он. - Я гваздался в гное разврата и вместе с тем разглядывал девушек, по
своей чистоте достойных меня. Многих я забраковывал именно потому, что они
были недостаточно чисты для меня; наконец я нашел такую, которую счел
достойной себя. Это была одна из двух дочерей когда-то очень богатого, но
разорившегося пензенского помещика.
В один вечер, после того как мы ездили в лодке и ночью, при лунном
свете, ворочались домой и я сидел рядом с ней и любовался ее стройной
фигурой, обтянутой джерси, и ее локонами, я вдруг решил, что это она. Мне
показалось в этот вечер, что она понимает все, все, что я чувствую и думаю,
а что чувствую я и думаю самые возвышенные вещи. В сущности же, было только
то, что джерси было ей особенно к лицу, также и локоны, и что после
проведенного в близости с нею дня захотелось еще большей близости.
Удивительное дело, какая полная бывает иллюзия того, что красота есть
добро. Красивая женщина говорит глупости, ты слушаешь и не видишь глупости,
а видишь умное. Она говорит, делает гадости, и ты видишь что-то милое. Когда
же она не говорит ни глупостей, ни гадостей, а красива, то сейчас
уверяешься, что она чудо как умна и нравственна.
Я вернулся в восторге домой и решил, что она верх нравственного
совершенства и что потому-то она достойна быть моей женой, и на другой день
сделал предложение.
Ведь что это за путаница! Из тысячи женящихся мужчин не только в нашем
быту, но, к несчастью, и в народе, едва ли есть один, который бы не был
женат уже раз десять, а то и сто или тысячу, как Дон-Жуан, прежде брака.
(Есть теперь, правда, я слышу и наблюдаю, молодые люди чистые, чувствующие и
знающие, что это не шутка, а великое дело. Помоги им бог! Но в мое время не
было ни одного такого на десять тысяч.) И все знают это и притворяются, что
не знают. Во всех романах до подробностей описаны чувства героев, пруды,
кусты, около которых они ходят; но, описывая их великую любовь к
какой-нибудь девице, ничего не пишется о том, что было с ним, с интересным
героем, прежде: ни слова о его посещениях домов, о горничных, кухарках,
чужих женах. Если же есть такие неприличные романы, то их не дают в руки,
главное, тем, кому нужнее всего это знать,- девушкам. Сначала притворяются
перед девушками в том, что того распутства, которое наполняет половину жизни
наших городов и деревень даже, что этого распутства совсем нет. Потом так
приучаются к этому притворству, что наконец, как англичане, сами начинают
искренно верить, что мы все нравственные люди и живем в нравственном мире.
Девушки же, те, бедные, верят в это совсем серьезно. Так верила и моя
несчастная жена. Помню, как, уже будучи женихом, я показал ей свои дневник,
из которого она могла узнать хотя немного мое прошедшее, главное - про
последнюю связь, которая была у меня и о которой она могла узнать от других
и про которую я потому-то и чувствовал необходимость сказать ей. Помню ее
ужас, отчаяние и растерянность, когда она узнала и поняла. Я видел, что она
хотела бросить меня тогда. И отчего она не бросила!
Он издал свой звук, помолчал и отпил еще глоток чаю.

 ΛΛΛ     >>>   

классики 4 адвокат
Говорил этот другой голос
Толстой Л. О социализме классики

сайт копирайтеров Евгений