ΛΛΛ     >>>   

Гоголь Н. Записки сумасшедшего

Октября 3.

Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру
довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил,
который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее
одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую
кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: "Что
это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как
угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле
поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера". Проклятая
цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю
перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если
бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть
сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал
когда-нибудь вперед за месяц деньги - господи боже мой, да скорее Страшный
суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, - не выдаст, седой
черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету
известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно
ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем
другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает.
Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты,
какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему:
"Это, говорит, докторский подарок"; а ему давай пару рысаков, или дрожки,
или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно:
"Одолжите ножичка починить перышко", - а там обчистит так, что только одну
рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота
во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из
красного дерева, и все начальники на вы. Да, признаюсь, если бы не
благородство службы, я бы давно оставил департамент.
Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик.
На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да
русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из
благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на
перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: "Эге! нет, голубчик, ты
не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь
на ее ножки". Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит
никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я
думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я
сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. "Но ему незачем в
магазин, - я подумал, - верно, это его дочка". Я прижался к стенке. Лакей
отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она
направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами... Господи, боже
мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору.
Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не
узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому
что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь
плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на
другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши
вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут
Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок:
"Здравствуй, Меджи!" Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел
под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже
прошли, а возле меня опять раздалось: "Грех тебе, Меджи!" Что за черт! я
увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. "Эге! -
сказал я сам себе, - да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною
редко случается".- "Нет, Фидель, ты напрасно думаешь, - я видел сам, что
произнесла Меджи, - я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна". Ах ты
ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею
по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же
перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество
подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова
на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще
до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые
пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более
удивился, когда Меджи сказала: "Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не
принес письма моего!" Да чтоб я не получил жалованъя! Я еще в жизни не
слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин.
Оно, конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ
дописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни
точек, ни слога.
Это меня удивило. Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда
слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал.
"Пойду-ка я, - сказал я сам себе, - за этой собачонкою и узнаю, что она и
что такое думает".
Я развернул свой зонтик и отправился за двумя дамами. Перешли в
Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину
мосту и остановились перед большим домом. "Этот дом я знаю, - сказал я сам
себе. - Это дом Зверкова". Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько
кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников - как собак, один на
другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на
трубе. Дамы взошли в пятый этаж. "Хорошо, - подумал я, - теперь не пойду, а
замечу место и при первом случае не премину воспользоваться".

Октября 4.

Сегодня середа, и потому я был у нашего начальника в кабинете. Я
нарочно пришел пораньше и, засевши, перечинил все перья. Наш директор должен
быть очень умный человек. Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Я
читал название некоторых: все ученость, такая ученость, что нашему брату и
приступа нет: все или на французском, или на немецком. А посмотреть в лицо
ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он
сказал лишнее слово. Только разве, когда подашь бумаги, спросит: "Каково на
дворе?" - "Сыро, ваше превосходительство!" Да, не нашему брату чета!
Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит.
Если бы и дочка... эх, канальство!.. Ничего, ничего, молчание! Читал
"Пчелку". Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу,
их всех, да и перепорол розгами! Там же читал очень приятное изображение
бала, описанное курским помещиком. Курские помещики хорошо пишут. После
этого заметил я, что уже било половину первого, а наш не выходил из своей
спальни. Но около половины второго случилось происшествие, которого никакое
перо не опишет. Отворилась дверь, я думал, что директор, и вскочил со стула
с бумагами; но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье
на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! а как глянула: солнце,
ей-богу, солнце! Она поклонилась и сказала: "Папа' здесь не было?" Ах, ай,
ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка! "Ваше превосходительство, -
хотел я было сказать, - не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то
казните вашею генеральскою ручкою". Да, черт возьми, как-то язык не
поворотился, и я сказал только: "Никак нет-с". Она поглядела на меня, на
книги и уронила платок. Я кинулся со всех ног, подскользнулся на проклятом
паркете и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержался и достал платок.
Святые, какой платок! тончайший, батистовый - амбра, совершенная амбра! так
и дышит от него генеральством. Она поблагодарила и чуть-чуть усмехнулась,
так что сахарные губки ее почти не тронулись, и после этого ушла. Я еще час
сидел, как вдруг пришел лакей и сказал: "Ступайте, Аксентий Иванович, домой,
барин уже уехал из дому". Я терпеть не могу лакейского круга: всегда
развалится в передней, и хоть бы головою потрудился кивнуть. Этого мало:
один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставая с места, потчевать
табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного
происхождения. Однако ж я взял шляпу и надел сам на себя шинель, потому что
эти господа никогда не подадут, и вышел. До'ма большею частию лежал на
кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: "Душеньки часок не видя,
Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал".
Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к
подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в
карету, чтобы посмотреть еще разик, - но нет, не выходила.

Ноября 6.

Разбесил начальник отделения. Когда я пришел в департамент, он подозвал
меня к себе и начал мне говорить так: "Ну, скажи, пожалуйста, что ты
делаешь?" - "Как что? Я ничего не делаю", - отвечал я. "Ну, размысли
хорошенько! ведь тебе уже за сорок лет - пора бы ума набраться. Что ты
воображаешь себе? Ты думаешь, я не знаю всех твоих проказ? Ведь ты
волочишься за директорскою дочерью! Ну, посмотри на себя, подумай только,
что ты? ведь ты нуль, более ничего. Ведь у тебя нет ни гроша за душою.
Взгляни хоть в зеркало на свое лицо, куды тебе думать о том!" Черт возьми,
что у него лицо похоже несколько на аптекарский пузырек, да на голове клочок
волос, завитый хохолком, да держит ее кверху, да примазывает ее какою-то
розеткою, так уже думает, что ему только одному все можно. Понимаю, понимаю,
отчего он злится на меня. Ему завидно; он увидел, может быть,
предпочтительно мне оказываемые знаки благорасположенности. Да я плюю на
него! Велика важность надворный советник! вывесил золотую цепочку к часам,
заказывает сапоги по тридцати рублей - да черт его побери! я разве из
какие-нибудь разночинцев, из портных или из унтер-офицерских детей? Я
дворянин. Что ж, и я могу дослужиться. Мне еще сорок два года - время такое,
в которое, по-настоящему, только что начинается служба. Погоди, приятель!
будем и мы полковником, а может быть, если бог даст, то чем-нибудь и
побольше. Заведем и мы себе репутацию еще и получше твоей. Что ж ты себе
забрал в голову, что, кроме тебя, уже нет вовсе порядочного человека? Дай-ка
мне ручевский фрак, сшитый по моде, да повяжи я себе такой же, как ты,
галстук, - тебе тогда не стать мне и в подметки. Достатков нет - вот беда.

Ноября 8.

Был в театре. Играли русского дурака Филатку. Очень смеялся. Был еще
какой-то водевиль с забавными стишками на стряпчих, особенно на одного
коллежского регистратора, весьма вольно написанные, так что я дивился, как
пропустила цензура, а о купцах прямо говорят, что они обманывают народ и что
сынки их дебошничают и лезут в дворяне. Про журналистов тоже очень забавный
куплет: что они любят все бранить и что автор просит от публики защиты.
Очень забавные пьесы пишут нынче сочинители. Я люблю бывать в театре. Как
только грош заведется в кармане - никак не утерпишь не пойти. А вот из нашей
братьи чиновников есть такие свиньи: решительно не пойдет, мужик, в театр;
разве уже дашь ему билет даром. Пела одна актриса очень хорошо. Я вспомнил о
той... эх, канальство!.. ничего, ничего... молчание.

Ноября 9.

В восемь часов отправился в департамент. Начальник отделения показал
такой вид, как будто бы он не заметил моего прихода. Я тоже с своей стороны,
как будто бы между нами ничего не было. Пересматривал и сверял бумаги. Вышел
в четыре часа. Проходил мимо директорской квартиры, но никого не было видно.
После обеда большею частию лежал на кровати.

Ноября 11.

Сегодня сидел в кабинете нашего директора, починил для него двадцать
три пера и для ее, ай! ай!.. для ее превосходительства четыре пера. Он очень
любит, чтобы стояло побольше перьев. У! должен быть голова! Все молчит, а в
голове, я думаю, все обсуживает. Желалось бы мне узнать, о чем он больше
всего думает; что такое затевается в этой голове. Хотелось бы мне
рассмотреть поближе жизнь этих господ, все эти экивоки и придворные штуки -
как они, что они делают в своем кругу, - вот что бы мне хотелось узнать! Я
думал несколько раз завести разговор с его превосходительством, только, черт
возьми, никак не слушается язык: скажешь только, холодно или тепло на дворе,
а больше решительно ничего не выговоришь. Хотелось бы мне заглянуть в
гостиную, куда видишь только иногда отворенную дверь, за гостиною еще в одну
комнату. Эх, какое богатое убранство! Какие зеркала и фарфоры! Хотелось бы
заглянуть туда, на ту половину, где ее превосходительство, - вот куда
хотелось бы мне! В будуар: как там стоят все эти баночки, скляночки, цветы
такие, что и дохнуть на них страшно; как лежит там разбросанное ее платье,
больше похожее на воздух, чем на платье. Хотелось бы заглянуть в спальню...
там-то, я думаю, чудеса, там-то, я думаю, рай, какого и на небесах нет.
Посмотреть бы ту скамеечку, на которую она становит, вставая с постели, свою
ножку, как надевается на эту ножку белый, как снег, чулочек... ай! ай! ай!
ничего, ничего... молчание.
Сегодня, однако ж, меня как бы светом озарило: я вспомнил тот разговор
двух собачонок, который слышал я на Невском проспекте. "Хорошо, - подумал я
сам в себе, - я теперь узнаю все. Нужно захватить переписку, которую вели
между собою эти дрянные собачонки. Там я, верно, кое-что узнаю". Признаюсь,
я даже подозвал было к себе один раз Меджи и сказал: "Послушай, Меджи, вот
мы теперь одни; я, когда хочешь, и дверь запру, так что никто не будет
видеть, - расскажи мне все, что знаешь про барышню, что она и как? Я тебе
побожусь, что никому не открою". Но хитрая собачонка поджала хвост,
съежилась вдвое и вышла тихо в дверь так, как будто бы ничего не слышала. Я
давно подозревал, что собака гораздо умнее человека; я даже был уверен, что
она может говорить, но что в ней есть только какое-то упрямство. Она
чрезвычайный политик: все замечает, все шаги человека. Нет, во что бы то ни
стало, я завтра же отправлюсь в дом Зверкова, допрошу Фидель и, если
удастся, перехвачу все письма, которые писала к ней Меджи.

Ноября 12.

В два часа пополудни отправился с тем, чтобы непременно увидеть Фидель
и допросить ее. Я терпеть не люблю капусты, запах которой валит из всех
мелочных лавок в Мещанской; к тому же из-под ворот каждого дома несет такой
ад, что я, заткнув нос, бежал во всю прыть. Да и подлые ремесленники
напускают копоти и дыму из своих мастерских такое множество, что человеку
благородному решительно невозможно здесь прогуливаться. Когда я пробрался в
шестой этаж и зазвонил в колокольчик, вышла девчонка, не совсем дурная
собою, с маленькими веснушками. Я узнал ее. Это была та самая, которая шла
вместе со старушкою. Она немножко закраснелась, и я тотчас смекнул: ты,
голубушка, жениха хочешь. "Что вам угодно?" - сказала она. "Мне нужно
поговорить с вашей собачонкой". Девчонка была глупа! я сейчас узнал, что
глупа! Собачонка в это время прибежала с лаем; я хотел ее схватить, но,
мерзкая, чуть не схватила меня зубами за нос. Я увидал, однако же, в углу ее
лукошко. Э, вот этого мне и нужно! Я подошел к нему, перерыл солому в
деревянной коробке и, к необыкновенному удовольствию своему, вытащил
небольшую связку маленьких бумажек. Скверная собачонка, увидевши это,
сначала укусила меня за икру, а потом, когда пронюхала, что я взял бумаги,
начала визжать и ластиться, но я сказал: "Нет, голубушка, прощай!" - и
бросился бежать. Я думаю, что девчонка приняла меня за сумасшедшего, потому
что испугалась чрезвычайно. Пришедши домой, я хотел было тот же час
приняться за работу и разобрать эти письма, потому что при свечах несколько
дурно вижу. Но Мавра вздумала мыть пол. Эти глупые чухонки всегда некстати
чистоплотны. И потому я пошел прохаживаться и обдумывать это происшествие.
Теперь-то наконец я узна'ю все дела, помышления, все эти пружины и доберусь
наконец до всего. Эти письма мне все откроют. Собаки народ умный, они знают
все политические отношения, и потому, верно, там будет все: портрет и все
дела этого мужа. Там будет что-нибудь и о той, которая... ничего, молчание!
К вечеру я пришел домой. Большею частию лежал на кровати.

Ноября 13.

А ну, посмотрим: письмо довольно четкое. Однако же в почерке все есть
как будто что-то собачье. Прочитаем:
Милая Фидель, я все не могу привыкнуть к твоему мещанскому имени. Как
будто бы уже не могли дать тебе лучшего? Фидель, Роза - какой пошлый тон!
однако ж все это в сторону. Я очень рада, что мы вздумали писать друг к
другу.
Письмо писано очень правильно. Пунктуация и даже буква ъ везде на своем
месте. Да эдак просто не напишет и наш начальник отделения, хотя он и
толкует, что где-то учился в университете. Посмотрим далее:
Мне кажется, что разделять мысли, чувства и впечатления с другим есть
одно из первых благ на свете.
Гм! мысль почерпнута из одного сочинения, переведенного с немецкого.
Названия не припомню.
Я говорю это по опыту, хотя и не бегала по свету далее ворот нашего
дома. Моя ли жизнь не протекает в удовольствии? Моя барышня, которую папа
называет Софи, любит меня без памяти.
Ай, ай!.. ничего, ничего. Молчание!
Папа' тоже очень часто ласкает. Я пью чай и кофей со сливками. Ах, mа
chere, я должна тебе сказать, что я вовсе не вижу удовольствия в больших
обглоданных костях, которые жрет на кухне наш Полкан. Кости хорошо только из
дичи, и притом тогда, когда еще никто не высосал из них мозга. Очень хорошо
мешать несколько соусов вместе, но только без каперсов и без зелени; но я не
знаю ничего хуже обыкновения давать собакам скатанные из хлеба шарики.
Какой-нибудь сидящий за столом господин, который в руках своих держал всякую
дрянь, начнет мять этими руками хлеб, подзовет тебя и сунет тебе в зубы
шарик. Отказаться как-то неучтиво, ну и ешь; с отвращением, а ешь...
Черт знает что такое! Экой вздор! Как будто бы не было предмета
получше, о чем писать. Посмотрим на другой странице. Не будет ли чего
подельнее.
Я с большою охотою готова тебя уведомлять о всех бывающих у нас
происшествиях. Я уже тебе кое-что говорила о главном господине, которого
Софи называет папа'. Это очень странный человек.
А! вот наконец! Да, я знал: у них политический взгляд на все предметы.
Посмотрим, что папа':
...очень странный человек. Он больше молчит. Говорит очень редко; но
неделю назад беспрестанно говорил сам с собою: "Получу или не получу?"
Возьмет в одну руку бумажку, другую сложит пустую и говорит: "Получу или не
получу?" Один раз он обратился и ко мне с вопросом: "Как ты думаешь, Меджи
получу или не получу?" Я ровно ничего не могла понять, понюхала его сапог и
ушла прочь. Потом, ma chere, через неделю папа' пришел в большой радости.
Все утро ходили к нему господа в мундирах и с чем-то поздравляли. За столом
он был так весел, как я еще никогда не видала, отпускал анекдоты, а после
обеда поднял меня к своей шее и сказал: "А посмотри, Меджи, что это такое".
Я увидела какую-то ленточку. Я нюхала ее, но решительно не нашла никакого
аромата; наконец потихоньку лизнула: соленое немного.
Гм! Эта собачонка, мне кажется, уже слишком... чтобы ее не высекли! А!
так он честолюбец! Это нужно взять к сведению.
Прощай, ma chere, я бегу и прочее... и прочее... Завтра окончу письмо.
Ну, здравствуй! Я теперь снова с тобою. Сегодня барышня моя Софи...
А! ну, посмотрим, что Софи. Эх, канальство!.. Ничего, ничего... будем
продолжать.
...барышня моя Софи была в чрезвычайной суматохе. Она собиралась на
бал, и я обрадовалась, что в отсутствие ее могу писать к тебе. Моя Софи
всегда чрезвычайно рада ехать на бал, хотя при одевании всегда почти
сердится. Я никак не понимаю, ma chere, удовольствия ехать на бел. Софи
приезжает с балу домой в шесть часов утра, и я всегда почти угадываю по ее
бледному и тощему виду, что ей, бедняжке, не давали там есть. Я, признаюсь,
никогда бы не могла так жить. Если бы мне не дали соуса с рябчиком или
жаркого куриных крылышек, то... я не знаю, что бы со мною было. Хорош также
соус с кашкою. А морковь, или репа, или артишоки никогда не будут хорошо...
Чрезвычайно неровный слог. Тотчас видно, что не человек писал. Начнет
так, как следует, а кончит собачиною. Посмотрим-ка еще в одно письмецо.
Что-то длинновато. Гм! и числа не выставлено.
Ах, милая! как ощутительно приближение весны. Сердце мое бьется, как
будто все чего-то ожидает. В ушах у меня вечный шум, так что я часто,
поднявши ножку, стою несколько минут, прислушиваясь к дверям. Я тебе открою,
что у меня много куртизанов. Я часто, сидя на окне, рассматриваю их. Ах,
если б ты знала, какие между ними есть уроды. Иной преаляповатый, дворняга,
глуп страшно, на лице написана глупость, преважно идет по улице и
воображает, что он презнатная особа, думает, что так на него и заглядятся
все. Ничуть. Я даже и внимания не обратила, так как бы и не видала его. А
какой страшный дога останавливается перед моим окном! Если бы он стал на
задние лапы, чего, грубиян, он, верно, не умеет, - то он бы был целою
головою выше папа' моей Софи, который тоже довольно высокого роста и толст
собою. Этот болван, должно быть, наглец преужасный. Я поворчала на него, но
ему и нуждочки мало. Хотя бы поморщился! высунул свой язык, повесил огромные
уши и глядит в окно - такой мужик! Но неужели ты думаешь, ma chere, что
сердце мое равнодушно ко всем исканиям, - ах нет... Если бы ты видела одного
кавалера, перелезающего через забор соседнего дома, именем Трезора. Ах, ma
chere, какая у него мордочка!
Тьфу, к черту!.. Экая дрянь!.. И как можно наполнять письма эдакими
глупостями. Мне подавайте человека! Я хочу видеть человека; я требую пищи -
той, которая бы питала и услаждала мою душу; а вместо того эдакие пустяки...
перевернем через страницу, не будет ли лучше:
...Софи сидела за столиком и что-то шила. Я глядела в окно, потому что
я люблю рассматривать прохожих. Как вдруг вошел лакей и сказал: "Теплов" -
"Проси, - закричала Софи и бросилась обнимать меня... - Ах, Меджи, Меджи!
Если б ты знала, кто это: брюнет, камер-юнкер, а глаза какие! черные и
светлые, как огонь", - и Софи убежала к себе. Минуту спустя вошел молодой
камер-юнкер с черными бакенбардами, подошел к зеркалу, поправил волоса и
осмотрел комнату. Я поворчала и села на свое место. Софи скоро вышла и
весело поклонилась на его шарканье; а я себе так, как будто не замечая
ничего, продолжала глядеть в окошко; однако ж голову наклонила несколько
набок и старалась услышать. о чем они говорят. Ах, ma chere, о каком вздоре
они говорили. Они говорили о том, как одна дама в танцах вместо одной
какой-то фигуры сделала другую; также, что какой-то Бобов был очень похож в
своем жабо на аиста и чуть было не упал; что какая-то Лидина воображает, что
у ней голубые глаза, между тем как они зеленые, - и тому подобное. "Куда ж,
- подумала я сама в себе, - если сравнить камер-юнкера с Трезором!" Небо!
какая разница! Во-первых, у камер-юнкера совершенно гладкое широкое лицо и
вокруг бакенбарды, как будто бы он обвязал его черным платком; а у Трезора
мордочка тоненькая, и на самом лбу белая лысинка. Талию Трезора и сравнить
нельзя с камер-юнкерскою. А глаза, приемы, ухватки совершенно не те. О,
какая разница! Я не знаю, ma chere, что она нашла в своем Теплове. Отчего
она так им восхищается?..
Мне самому кажется, здесь что-нибудь да не так. Не может быть, чтобы ее
мог так обворожить камер-юнкер. Посмотрим далее:
Мне кажется, если этот камер-юнкер нравится, то скоро будет нравиться и
тот чиновник, который сидит у папа в кабинете. Ах, ma chere, если бы ты
знала, какой это урод. Совершенная черепаха в мешке...
Какой же бы это чиновник?..
Фамилия его престранная. Он всегда сидит и чинит перья. Волоса на
голове его очень похожи на сено. Папа' всегда посылает его вместо слуги.
Мне кажется, что эта мерзкая собачонка метит на меня. Где ж у меня
волоса как сено?
Софи никак не может удержаться от смеха, когда глядит на него.
Врешь ты, проклятая собачонка! Экой мерзкий язык! Как будто я не знаю,
что это дело зависти. Как будто я не знаю, чьи здесь штуки. Это штуки
начальника отделения. Ведь поклялся же человек непримиримою ненавистью - и
вот вредит да и вредит, на каждом шагу вредит. Посмотрим, однако же, еще
одно письмо. Там, может быть, дело раскроется само собою.
Ma chere Фидель, ты извини меня, что так давно не писала. Я была в
совершенном упоении. Подлинно справедливо сказал какой-то писатель, что
любовь есть вторая жизнь. Притом же у нас в доме теперь большие перемены.
Камер-юнкер теперь у нас каждый день. Софи влюблена в него до безумия. Папа'
очень весел. Я даже слышала от нашего Григория, который метет пол и всегда
почти разговаривает сам с собою, что скоро будет свадьба; потому что папа'
хочет непременно видеть Софи или за генералом, или за камер-юнкером, или за
военным полковником...
Черт возьми! я не могу более читать... Все или камер-юнкер, или
генерал. Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам,
или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, -
срывает у тебя камер-юнкер или генерал. Черт побери! Желал бы я сам
сделаться генералом: не для того, чтобы получить руку и прочее, нет, хотел
бы быть генералом для того только, чтобы увидеть, как они будут увиваться и
делать все эти разные придворные штуки и экивоки, и потом сказать им, что я
плюю на вас обоих. Черт побери. Досадно! Я изорвал в клочки письма глупой
собачонки.

Декабря 3.

Не может быть. Враки! Свадьбе не бывать! Что ж из того, что он
камер-юнкер. Ведь это больше ничего, кроме достоинство; не какая-нибудь вещь
видимая, которую бы можно взять в руки. Ведь через то, что камер-юнкер, не
прибавится третий глаз на лбу. Ведь у него же нос не из золота сделан, а так
же, как и у меня, как и у всякого; ведь он им нюхает, а не ест, чихает, а не
кашляет. Я неоколько раз уже хотел добраться, отчего происходят все эти
разности. Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный
советник? Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь
титулярным советником? Может быть, я сам не знаю, кто я таков. Ведь сколько
примеров по истории: какой-нибудь простой, не то уже чтобы дворянин, а
просто какой-нибудь мещанин или даже крестьянин, - и вдруг открывается, что
он какой-нибудь вельможа, а иногда даже и государь. Когда из мужика да
иногда выходит эдакое, что же из дворянина может выйти? Вдруг, например, я
вхожу в генеральском мундире: у меня и на правом плече эполета, и на левом
плече эполета, через плечо голубая лента - что? как тогда запоет красавица
моя? что скажет и сам папа, директор наш? О, это большой честолюбец! это
масон, непременно масон, хотя он и прикидывается таким и эдаким, но я тотчас
заметил, что он масон: он если даст кому руку, то высовывает только два
пальца. Да разве я не могу быть сию же минуту пожалован
генерал-губернатором, или интендантом, или там другим каким-нибудь? Мне бы
хотелось знать, отчего я титулярный советник? Почему именно титулярный
советник?

Декабря 5.

Я сегодня все утро читал газеты. Странные дела делаются в Испании. Я
даже не мог хорошенько разобрать их. Пишут, что престол упразднен и что чины
находятся в затруднительном положении о избрании наследника и оттого
происходят возмущения. Мне кажется это чрезвычайно странным. Как же может
быть престол упразднен? Говорят, какая-то донна должна взойти на престол. Не
может взойти донна на престол. Никак не может. На престоле должен быть
король. Да, говорят, нет короля, - не может статься, чтобы не было короля.
Государство не может быть без короля. Король есть, да только он где-нибудь
находится в неизвестности. Он, статься может, находится там же, но
какие-нибудь или фамильные причины, или опасения со стороны соседственных
держав, как-то: Франции и других земель, заставляют его скрываться, или есть
какие-нибудь другие причины.

 ΛΛΛ     >>>   

В испании есть король
Гоголь Н. Вий школьная