<<<     ΛΛΛ     >>>   

181

невековой латыни и напластований сленгов многих поколений. «Языковое сообщество» — не бессмысленное словосочетание. Использование речевых форм в целом имплицитно содержит информацию о других вещах в целом. Высшее общество в Англии подчеркивает свою обособленность, опуская g в конце слова. Преуменьшение — знак непоколебимой психологической безопасности. Если представитель английского высшего класса является членом команды Кубка Дэвиса, он говорит: «Да, я немного играю в теннис». Люди во многих странах произносят слова определенным образом, чтобы соотнести себя с определенной социальной группой. То, что взрослый или пожилой англичанин чаще будет определяться как выпускник Харроу или Рагби, а не как йоркширец, или выпускник Оксфорда, или военный, доказывает: язык различения идентифицируется с социальным статусом. Вы легко можете определить англичанина по его галстуку и акценту. Идиоматические речевые формы позволяют обществу детально идентифицировать особые позиции и роли его разнообразных членов. Группы и классы бессознательно используют это средство, чтобы избегнуть поглощения большим сообществом. «Он говорит так, как мы», — это декларация о принятии в группу. Эвфемизмы, особые ласкательные выражения, сленг — все это признаки класса.

Неотъемлемый аромат каждой культуры или субкультуры может быть опознан по оттенкам языка. В Берлине 1930 года знакомые, встретившиеся на улице, кланялись и говорили друг другу: «Добрый день». В Вене старшего приветствовали словами «честь имею», близкого знакомого — «благослови тебя (Вас) Бог»; а среди коллег-ученых и аристократов было распространено выражение «Ваш слуга». Та gewisse Liebenswurdigkeit (то есть «определенная любезность»), которая была отличительным признаком венской культуры, наиболее отчетливо и непосредственно проявлялась в определенных выражениях, известных и в северной протестантской Германии, но гораздо реже встречавшихся там в повседневной речи: «живите хорошо», «леди-мать», «целую руку, благо-

182

родная госпожа» и множество других. Когда разносчик приносил на кухню продукты, он говорил: «благослови тебя Бог» — если их получала горничная — или «целую руку, благородная госпожа» — если присутствовала хозяйка дома.

Хотя эта точка зрения может завести слишком далеко, есть все же нечто существенное в перечнях европейских слов, получивших широкое распространение в чужих языках. В английском это : gentleman , fair play, week end, sport. Во французском : liaison, ma i tresse , cuisine. В итальянском : diva, bravo, bel canto. В немецком : Weltschmerz, Sehnsucht, Weltanschauung, Gemutlichkeit. Рассуждая об англичанах, французах и испанцах, де Мадарьяга предположил, что слова fair play , le droit и el honor являются ключом к соответствующим культурам. Вот образчик его рассуждений об английском языке:

«Весьма удовлетворительной кажется мысль о том, что английский — язык действия — является односложным языком. Ведь человек действия, как мы знаем, живет в настоящем, а настоящее вмещает не больше одного слога. Многосложные слова в английском иногда называют "словарными", то есть словами для интеллектуала, книжного червя, эксцентрика, почти не-англичанина. Они изумительны, эти английские односложные слова, особенно те, конечно, что обозначают действие. Точность их соответствия обозначаемому действию столь велика, что невольно хочется думать об английских словах как о подлинных именах этих действий, а обо всех остальных словах — как о заслуживающих сожаления уродцах. Как можно улучшить splash (плескаться, брызгаться), smash (разбивать), ooze (сочиться), shriek (визжать), slush (смазывать), glide (скользить), squeak (пищать, скрипеть), соо (ворковать)? Кто мог бы отыскать что-нибудь лучше hum (гудеть, мямлить), buzz (жужжать), howl (выть) или whir (шуметь, жужжать)? Кто мог бы придумать нечто более слякотное, чем slop (слякоть)? Разве слово sweet (сладкий) не звучит как поцелуй, и можно ли найти лучшее обозначение для непреодолимого препятствия, чем stop ? »

183

Нет сомнения, что повторяющиеся фразеологические обороты, словесные стереотипы разных культур и эпох могут объяснить многое. Они инкапсулируют в себе основные силовые линии и акценты общества, главнейшие культурные интересы, характерные определения ситуации, первичные мотивации.

Если вы божитесь по-английски, ваши слова не будут иметь действия на американскую аудиторию, — и наоборот. Навахо приветствуют друг друга словами «все хорошо», японцы — «почтительная своевременность», американцы — «как дела?» или «как поживаете?» Каждая эпоха обладает собственными шаблонными выражениями. Карл Беккер писал по этому поводу:

«Если бы мы заглянули в ту маленькую заднюю дверь, что служит для всех поколений тайным ходом к знанию, нам стоило бы озаботиться поиском незаметных слов с неопределенными значениями, которым люди позволяют соскальзывать с языка, или с кончика пера, без страха и сомнений; слов, которые потеряли свое метафорическое значение благодаря постоянным повторениям и бессознательно воспринимаются в качестве объективной реальности... Для всех поколений эти волшебные слова имеют свои входы и выходы».

В некотором смысле проблема семантики не является совершенно новой. Римский ученый Варрон в одном из своих трактатов сообщает, что обнаружил двести двадцать восемь различных значений слова «добро». Он исходил из тех же соображений, что и Олдос Хаксли, писавший: «Должен быть какой-нибудь способ очистки и дезинфекции слов. Любовь, чистота, доброта, душа — все это куча грязного белья, нуждающегося в стирке». Мы всегда соединяем при помощи слов различные вещи и вербально разделяем то, что на самом деле едино. Последователь «Христианской Науки» отказывался принимать таблетки витаминов, поскольку считал их «лекарством»; когда ему объяснили, что витамины — это

184

«пища», он легко согласился пользоваться ими. Страховая компания обнаружила, что с «цистернами с бензином» обычно обращались осторожно, тогда как с «цистернами из-под бензина» — беспечно. На самом деле «цистерны из-под бензина» опаснее полных, так как они содержат взрывчатые испарения.

Проблема семантики практически неразрешима, поскольку, как сказал Джон Локк, «показать различные значения и недостатки слов так трудно, когда у нас нет для этого ничего, кроме тех же самых слов». Это одна из причин, по которым столь необходим кросс-культурный подход. Любой, кто боролся с трудностями перевода, вынужден признать, что язык не сводится к словарному составу. Итальянская поговорка « traduttore , tradittore » (переводчик — это предатель) слишком верна. Однажды я спросил у японца, хорошо знавшего английский, как бы он перевел со своего языка выражение из японской конституции, воспроизводящее наше: «Жизнь, свобода и поиски счастья». Он перевел: «Разрешение предаваться похоти». Англо-русско-английский перевод превратил телеграмму «Женевьева исключена за проказы» в «Женевьева повешена за подростковые преступления» * .

Это — очевидные и грубые ошибки. Но посмотрите, как переводится одно и то же место из Ветхого Завета на пол-дюжине разных языков. Существенные различия в длине показывают, что перевод — не просто проблема поиска иностранного слова, точно соответствующего понятию оригинала. Особенно труден перевод поэтических образов. Возможно, что метрика Гомера лучше всего передана в английском переводе Хотрея. Две последние строки из знаменитого эпизода третьей песни «Илиады», в которых идет речь о Касторе и Полидевке, звучат у него так:

* В оригинале игра слов: suspend (временно отстранять, исключать; но и — вешать, подвешивать) превратилось в hang (вешать, казнить). — Прим. перев.

185

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Черный ягненок

69 отделение военной химииnbsp