Пиши и продавай! |
Если английское слово rough (грубый, неровный и др.) может равно употребляться для характеристики дороги, скалы или рабочей поверхности напильника, в языке навахо нужно использовать три разных, не заменяющих друг друга слова. Поскольку язык навахо имеет общую тенденцию к оптимизации и конкретизации различий, то в нем существуют и обратные ситуации. Одна и та же основа употребляется для обозначения разрыва, светового луча и эхо, понятий, представляющихся носителям европейских языков совершенно разными. Одним и тем же словом обозначается пакет для медикаментов со всем его содержимым, мешок из шкур, в который завертывается содержимое, содержимое как таковое и некоторые его отдельные части. Иногда причина таких языковых особенностей кроется не в том, что представления навахо менее пластичны и более ограничены, но, скорее, в том, что они по-другому структурируют окружающий мир. Так, одно и то же слово в языке навахо использу- 192 ется для описания прыщавого лица и скалы, покрытой наростами. В английском лицо может быть названо грубым или шершавым, но никто не скажет, что скала прыщава — разве что в шутку. Навахо же различают два вида неровных скал: скалы, чьи неровности напоминают поверхность напильника, и скалы, покрытые наростами или вкраплениями. В этих случаях нельзя думать, что разница между способами мировосприятия у навахо и англичан состоит лишь в том, что язык навахо стремится к большей точности. Различия связаны с теми чертами, которые кажутся существенными тому и другому языку. Можно привести примеры, когда язык навахо гораздо менее точен. Навахо обходятся одним словом для обозначения кремня, металла, ножа и некоторых других металлических предметов. Это, очевидно, связано с историческими условиями: после контактов с европейцами металл вообще и ножи в частности заняли место кремня. Навахо совершенно удовлетворяются тем, что кажется европейцу несколько неточным определением последовательности времен. С другой стороны, они крайне озабочены тем, чтобы эксплицировать в языковой форме множество различий, случайных и смутных для англоязычной традиции. По-английски говорят: «я ем», и это значит: «я ем что-то». Точка зрения навахо — иная. Если предмет действительно неопределим, то слово «что-то» следует присоединить к глаголу. Природа языка навахо заставляет их замечать и словесно отражать многие различия в физических явлениях; различия, которыми в большинстве случаев может пренебречь человек, говорящий по-английски, — даже если чувства последнего не уступают восприятию индейца навахо по части наблюдения мельчайших деталей того, что происходит в окружающем мире. Представим, например, такую ситуацию: лесничий навахо и белый смотритель замечают, что проволочная изгородь нуждается в починке. Белый, скорее всего, запишет в своем блокноте: «Нужно привести в порядок изгородь в таком-то месте». Но если о повреждениях сообщает навахо, он должен выбрать одну из форм, указывающих, 193 было ли повреждение причинено человеком, или вызвано другими причинами, из одного, или из нескольких рядов проволоки состоит изгородь. В общем, разница между мышлением навахо и англоязычного человека (и с содержательной стороны, и в связи с формальным лингвистическим моделированием) состоит в том, что первое, как правило, гораздо более специфицировано. Хороший пример — понятия, выражаемые английским глаголом to go (идти, передвигаться). Когда навахо говорит, что он куда-то ходил или ездил, он никогда не применет определить, передвигался ли он пешком, или верхом, или в повозке, или на машине, или на поезде, самолете, или в лодке. Если речь идет о лодке, нужно указать, плыла ли она по течению, или приводилась в движение рассказчиком, или же двигалась благодаря неизвестной или неопределенной силе. Скорость лошади (шаг, рысь, галоп) выражается определенной глагольной формой. Навахо различают начало движения, само движение, прибытие куда-либо, возвращение откуда-нибудь. Это, конечно, не значит, что подобные различения невозможны в английском, однако в последнем они не эксплицируются постоянно. Для носителей английского эти различия кажутся важными только при определенных условиях. Весьма поучителен кросс-культурный анализ категории времени. Люди, начинающие изучать древнегреческий язык, нередко приходят в замешательство от того, что слово opiso иногда значит «позади», а иногда — «в будущем». Носители английского находят это затруднительным, поскольку они привыкли представлять себя движущимися во времени. Греки, однако, считали себя неподвижными, а время — надвигающимся сзади, догоняющим человека и, наконец, уходящим в «прошлое», лежащее перед его глазами. Современные европейские языки подчеркивают временные различия. Система грамматических времен считается первоосновой глагольных флексий. Однако это не всегда так. Стрейтберг полагает, что в примитивном индоевропейском языке отсутствовал специальный индикатор настоящего вре- 194 мени. Во многих языках временные различия присутствуют лишь частично или играют несомненно второстепенную роль. У хопи глагольная форма прежде всего отвечает на вопрос о том, какой тип информации передается в утверждении. О какой ситуации идет речь: о действительной или ожидаемой? Или же говорится об общем правиле? Форма, предвосхищающая событие, не нуждается в различении прошедшего, настоящего и будущего. Английский переводчик должен будет выбрать по контексту одну из временных форм: «собирался бежать», «собирается бежать», «побежит». Язык калифорнийских винту еще сильнее подчеркивает степень действительности подразумеваемого действия. Предложение «Гарри рубит лес» должно переводиться пятью различными способами — в зависимости от того, знает ли говорящий об этом по слухам, или же из прямых наблюдений, или он лишь высказывает правдоподобное предположение. Никакой язык не выражает весь чувственный опыт и его возможные интерпретации. То, что люди думают и чувствуют, и то, как они сообщают о своих мыслях и переживаниях, очевидно определяется их личностными особенностями, а также действительно происходящим в окружающем мире. Но, кроме того, существует и еще один, обычно упускаемый из вида, фактор — это моделирующие системы языковых навыков, которые люди приобретают, будучи членами определенного общества. Достаточно важно, имеет ли язык богатую систему метафор и образов, или нет. Некоторые области нашего воображения ограничены, другие — свободны. Лингвистическая детализация одних аспектов ситуации означает пренебрежение другими. Наши мысли имеют одно направление, когда мы говорим на языке, где все объекты классифицируются по их полу; другое — когда классификация строится на основании формы или социального положения объекта. Грамматика — это устройство для выражения отношений. Она различает, что рассматривается как предмет, что — как атрибут, что — как состояние, что — как действие. Представления, связанные с 195 временами года, выражаются у хопи не тем, что мы называем существительными, но, скорее, тем, что мы называем наречиями. А наша грамматика позволяет легко персонифицировать лето, думать о нем как о вещи или состоянии. Концептуальная картина мира может различаться даже в двух тесно связанных друг с другом языках. Воспользуемся еще одним примером из Маргарет Мид: «Американцы стремятся упорядочить объекты в соответствии с единой ценностной шкалой: от лучшего к худшему, от наибольшего к наименьшему, от самого дешевого к самому дорогому и т. п. Они способны выразить предпочтение относительно очень сложных объектов, пользуясь лишь такой шкалой. Столь понятный американцу вопрос о том, каков его любимый цвет, будет совершенно бессмысленным для англичанина и вызовет у последнего встречную реплику: "Любимый цвет чего? Цветка? Галстука?" Каждый объект рассматривается в сложности своих качеств, и цвет выступает лишь одним из таких качеств; речь не идет о цветовой таблице, позволяющей сделать выбор, который может быть применен к большому количеству различных видов объектов. Редукция сложностей к единым шкалам, характерная для американцев, вполне понятна в свете величайшего разнообразия ценностных систем, принесенных в Америку различными группами иммигрантов. Несоразмерные системы нуждались в общем знаменателе; и всеобщее упрощение было неизбежным. В результате, однако, мысль американца ориентирована на одномерную шкалу качеств, в то время как англичане, думая о сложном объекте или событии, и даже сводя его к частям, сохраняют за частью всю сложность целого. Американцы подразделяют шкалу, англичане подразделяют объект». Язык и его изменения не могут быть поняты без сопоставления языкового поведения с другими поведенческими факторами. На разговорном уровне можно сделать множество весьма тонких наблюдений о неосознаваемых национальных традициях и способах миропонимания, внимательно подмечая особые идиомы и обороты речи и сопоставляя их с формами своего собственного языка. То, что русский Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию культурологии 12 тибетцы |
|
|
|