Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Я бы с милой, блаженствуя, жил Без короны своей, а без милой прожить Не могу я на свете, нет сил- Что останется мне без нее, дорогой? Никому не желаю я доли такой: Лучше ведать в изгнаньи покой!
Так как мы уже знакомы с трубадурами, то лучше всего характеризовать немецких певцов любви, сопоставляя их с поэтами Прованса. Первоначальная рыцарская поэзия немцев носит на себе следы самобытного происхождения. Она далека в эту пору от провансальской лирики, так как воспевает не утонченную, не условную, искусственную любовь, подчиняющуюся известным правилам и порядку, а простое, здоровое, вполне реальное чувство. Но с течением времени утонченность, выработанная в Южной Франции, проникает и сюда. Лирическая поэзия немцев из оригинальной превращается в подражательную. Живое, человеческое чувство превращается в служение дамам. Сама форма произведений, соответственно содержанию, меняет свой характер. Стихотворные размеры становятся чрезвычайно разнообразными, рифма достигает своего высшего развития. Но, сделавшись подражательной, любовная лирика немцев навсегда сохранила известную индивидуальность, только ей свойственную. Прежде всего, любовь, воспеваемая миннезингерами, отличается большей скромностью и носит на себе следы идеализма, так долго отличавшего немцев от других западноевропейских наций. В их любви есть что-то светлое, мечтательное, возвышенное. В этой ее особенности сказался во всей полноте исторически выработавшийся характер немецкого народа. "Рыцарская поэзия в Германии, - по словам проф. Кирпичникова, - не могла назваться веселым искусством (gai saber), так как немецкая натура сейчас же сказалась в обработке мотивов печальных, трагичных. В трубадурах жизнь бьет ключом; они наслаждаются ею без оглядки, довольные собой и всем окружающим; даже в песне, воспевающей безнадежную любовь к высокопоставленной красавице, сквозит самодовольная улыбка ограниченного, но уверенного в себе романца, сына кроткой, услужливой природы. В песне миннезингера перед нами северный человек, вдумчивый, наклонный к уничтожающей всякую полную радость рефлексии, ищущий темных сторон и в наслаждении, человек, у которого моменты увлечения жизнью сменяются часами горького презрения к ней". Приведенная характеристика является удачным обобщением, но и она допускает исключения. Такое исключение представляет, например, старейший из немецких миннезингеров, Генрих фон Вельдеке. Своей беззаботностью и весельем он сильно напоминает трубадуров. Его мировоззрение светло. Он хвалит каждого человека, который умеет быть счастливым, не теряя своей чести, и нападает на тех завистливых людей, сердца которых переполняются горечью при виде чужого счастья. Правда, и он, подобно всем средневековым поэтам всяких категорий, недоволен современностью, но это недовольство является естественной тенью его возвышенного взгляда на жизнь. Любовь в его представлении неразрывно связывается с честью, и разрыв между ними сулит всякие беды, которые верно предвидит всякий, знакомый не только с настоящим, но и с прошлым людей. Стремяся к истинной любви, Стремились к чести в то же время; Теперь пороки расцвели - Иное народилось племя. Кто знает то, чего уж нет, И то, что есть, тот чает бед, Выносит опасений бремя. Любовь представляется поэту настолько светлым чувствам, что никакие страдания и тревоги не в состоянии омрачить ее. Счастлив тот, кто любит, не опасаясь ее страданий, так как сердце, испытавшее истинную любовь, способно на все лучшее. Кто, о любви мечтая, мог Служить любви без опасений Ее страданий и тревог, Тот был счастливцем вне сомнений. Все, что есть лучшего, все в ней- Что с жизнью сталось бы моей, По счастливому выражению обертена ненависть распространенным |
|
|
|
|
