<<<     ΛΛΛ     >>>   

— Не мучась от любви, ни дня Не прожил я, но вот забота: Сколь поцелуев ждет меня? Ведь обо всем хочу отчета»9*].

[«Нынче вот уж месяц ровно Милого со мною нет.

Сердце мрачно и безмолвно Нынче вот уже месяц ровно.

"С Богом", — он сказал; укровно Я живу, забыв весь свет, Нынче вот уж месяц ровно»].

295

Преданность: «Mon ami, ne plourez plus; Car tant me faittes pitie Que mon euer se rent conclus A vostre douice amistie. Reprenez autre maniere; Pour Dieu, plus ne vous douiez, Et me faittes bonne chiere: Je vueil quanque vous voulez»

[«Друг мой, что слезам катиться? Я ни в чем Вам не перечу, Сердце жалостно стремится Дружбе сладостной навстречу. Пременитеся, с сих пор Не печальтесь, умоляю, Радостный явите взор: Что и Вы, того желаю»].

Нежность, женская непосредственность этих стихов, которые свободны ото всех по-мужски тяжеловесных, надуманных рассуждений и лишены красочных украшений и фигур, навеянных Романом о розе, несомненно, делают их для нас привлекательными. В них раскрывается одно-единственное, только что схваченное настроение. Тема, зазвучавшая в сердце, тут же воплощается в образ, не нуждаясь в том, чтобы прибегать за помощью к мысли. Но именно поэтому такие стихи особенно часто обладают свойством, характерным как для музыки, так и для поэзии любой эпохи, где вдохновение покоится исключительно на увиденном в течение одногоединственного мгновения: тема чиста и сильна, песнь начинается ясной и устойчивой нотой, вроде трели дрозда, — но уже после первой строфы у поэта или певца полностью все исчерпано; настроение улетучивается, и дальнейшая разработка тонет в бессильной риторике. Отсюда и то постоянное разочарование, которое уготовано нам почти всеми поэтами XV в.

Вот пример из баллады Кристины Пизанской: «Quant chacun s'en revient de l'ost [«Из войска всяк спешит в свой кров. Pour quoy demeures tu derriere? Тебя ж какая держит сила? Et si scez que m'amour entiere Ведь я свою любовь вручила T'ay baillee en garde et depost»36 Тебе в защиту и покров»].

Здесь, казалось бы, может последовать тонкая средневековая французская баллада на манер Леноры. Но поэтессе более нечего сказать, кроме этих начальных строк; еще две краткие, незначительные строфы — и стихи приходят к концу.

Как свежо начинается Le debat dou cheval et dou levrier [Прение коня и борзой] Фруассара: «Proissart d'Escoce revenoit [«Фруассар с Шотландией простился, Sus un cheval qui gris estoit, На сером скакуне пустился Un blanc levrier menoit en lasse. Он к дому, с белою борзой. "Las", dist le levrier, "je me lasse, Ta говорит: "Серко, постой, Grisel, quant nous reposerons? Пусть налегке, невмочь трусить. Il est heure que nous mengons"»37 Пора бы нам перекусить"»].

Но тон этот не выдерживается, и стихотворение быстро сникает. Тема лишь увидена, она не претворяется в мысль. Иной раз темы дышат поразительной убедительностью. В Danse aux Aveugles [Ганце Слепцов] Пьера Мишо мы видим человечество, извечно танцующее вокруг тронов Любви, Фортуны и Смерти38. Однако разработка с самого начала не поднимается выше среднего уровня. Exclamacion des os Sainct Innocent (Вопль костей с

296

кладбища Невинноубиенных младенцев] неизвестного автора начинается призывом костей в галереях знаменитого кладбища: «Les os sommes des povres trespassez, [«Усопших бедных ломаные кости, Су amassez par monceaulx compassez, Разбросаны по кучкам на погосте, Rompus, cassez, sans reigle ne Нестройно, без правила и кружал...»] compas... »39

Зачин вполне подходит, чтобы выстроить мрачную жалобу мертвецов; однако из всего этого не получается ничего иного, кроме memento mori самого заурядного свойства.

Все эти темы — лишь образы. Для художника такая отдельная картинка заключает в себе материал для подробной дальнейшей разработки, для поэта, однако, этого отнюдь не достаточно.

Итак, не превосходит ли своими выразительными возможностями живопись XV в. литературу вообще во всех отношениях? Нет. Всегда остаются области, где выразительные средства литературы по сравнению с живописью богаче и непосредственнее. Такова прежде всего область смешного. Изобразительное искусство, если оно и нисходит до карикатуры, способно выражать комическое лишь в незначительной мере. Комическое, изображаемое всего-навсего зрительно, обладает склонностью переходить снова в серьезное. Только там, где к изображению жизни комический элемент примешивается в не слишком уж больших дозах, где он всего лишь приправа и не способен перебить вкус основного блюда, изображаемое может идти в ногу с тем, что выражают словесно. Такого рода комическое, вводимое в весьма малой степени, мы находим в жанровой живописи.

Здесь изобразительное искусство все еще полностью на своей территории.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Хейзинга И. Осень средневековья 10 монтрёй
Значение его в этом случае
Принадлежащие мастеру авиньонской школы произведения на тот же сюжет в лувре
Хейзинга И. Осень средневековья 2 истинно
Проза в этом отношении стоит ближе к живописи