<<<     ΛΛΛ     >>>   

сложных структур изживается. Жирондисты провозглашают свободу, которая
будет ограничиваться лишь ее собственной игрой, и они привлекают на помощь
всех тех, кто, благодаря создавшемуся положению вещей, желает, в отсутствие
любой организации, снова добиться если не привилегий, то по меньшей мере --
влияния. Католики, такие как Дюран Мэйян, старые ораторы, такие как Дону или
Сэйе, умеренные, такие как Фуркруа, являются защитниками наиболее крайнего
либерализма в обучении наукам и искусствам. Проект Кондорсе угрожает на их
взгляд возрождением "чудовищной корпорации"1. В этом видится возрождение
того, чего едва избежали, -- "готических университетов и аристократических
академий"2, после чего не нужно будет долго ждать, чтобы восстановилась сеть
духовенства, более опасная, может быть, чем та, которую народный разум
только что низвергнул"3. Вместо и на месте этого корпоративизма
индивидуальная инициатива утвердит истину везде, где она будет реально
свободна: "Верните гению всю широту власти и свободу, которая провозглашена;
объявите его права неотъемлемыми; щедро наделите полезных толкователей
природы, где бы они ни находились, почитанием и публичным вознаграждением;
не ограничивайте узким кругом просвещение, желающее лишь того, чтобы его
познали"4. Никаких организаций, но лишь полученная свобода: "граждане,
просвещенные в литературе и искусствах, приглашены заниматься образованием
на всем пространстве Французской Республики". Ни экзаменов, ни других знаков
компетенции, кроме возраста, опыта и
__________________
1 Duran Maillane, J. Guillaume, Proces-verbaux du Comite
({'Instruction publique de la Convention, t. I, p. 124.
2 Fourcroy, Rapport sur I'enseignement libre des sciences et des
arts (Paris an II), p. 2.
3 Ibid.,p.2.
4 Ibid., p. 2.
87

почитания граждан. Тот, кто хочет преподавать математику, изящные
искусства, или медицину, должен лишь получить в своем муниципалитете
свидетельство о патриотизме и порядочности. Если же он нуждается и
заслуживает помощи, то сможет также просить у местных органов того, чтобы
ему предоставили материалы для обучения и экспериментов. Эти свободно
даваемые уроки будут, по согласованию с учителем, оплачиваться учениками, но
муниципалитеты смогут распределять стипендии для тех, кто в них нуждается.
Образование в условиях экономического либерализма и конкуренции
восстанавливает старую греческую свободу: знание спонтанно передается
словом, и последнее чествует того, кто внес в него новую истину. И словно
для того, чтобы пометить ностальгией и недоступностью свою мечту, чтобы
сообщить ей еще большую античность, делающую его замыслы неприступными, и
лучше скрыть реальные расчеты, Фуркруа предлагает, чтобы после 25-летнего
преподавания, учителя, обремененные годами и почитанием, могли бы, как
когда-то Сократ, признанный лучшей частью Афин, получить содержание для их
долгой старости в Пританее.
Парадоксально, что именно Монтаньяры и лица, наиболее близкие
Робеспьеру, защищали идеи, родственные проекту Кондорсе. Ле Пеллетье, план
которого после его убийства был подхвачен Робеспьером, а затем Роммом
(Жирондисты уже пали), предполагает централизованное и контролируемое
государством на каждом этапе образование. Даже во времена Монтаньяров
беспокоились об "этих 40000 Бастилий, куда предполагается вновь заточить
рождающееся поколение"1. Букье, член Комитета народного образования,
поддержанный Якобинцами, предлагает смешанный план, менее анархический, чем
у Жирондистов и менее жесткий, чем у Ле Пел-
___________
1 Saint-Foy, Journal de la Montagne, n. 29, 12 decembre 1793.
88

летье и Ромма. Он делает важное различие между "знаниями, необходимыми
гражданину", без которых он не может стать свободным человеком --
государство должно ему их предоставить так же как свободу -- и "знаниями,
необходимыми обществу":
государство "должно им благоприятствовать, но не может их ни
организовать, ни контролировать, как первые. Они служат сообществу, а не
формируют индивида". Медицина входит в них вместе с науками и искусством. В
9 городах страны будут созданы "Школы здоровья", каждая с 7 учредителями, но
в Париже их будет 14. Дополнительно "фельдшер будет давать в госпиталях
уроки, предназначенные для женщин, детей, сумасшедших и венерических
больных". Эти учредители будут одновременно оплачиваться государством (3500
ливров в год) и избираться жюри, организованным "администраторами округа,
объединяющего граждан"1. Таким образом общественное сознание обретет в этом
обучении одновременно свободу выражения и пользу, к которой оно стремится.
С наступлением Термидора имущество больниц национализируется,
Корпорации запрещаются. Общества и Академии упраздняются. Университет с
Факультетами и Медицинскими школами более не существует, но члены Конвента
не имели возможности ни реализовать политику помощи, принцип которой они
приняли, ни ограничить свободную медицинскую практику, ни определить
требующуюся для нее компетенцию, ни, наконец, закрепить формы
соответствующего обучения.
Такое затруднение удивляет, когда думаешь, что в течение десятков лет
каждый из этих вопросов обсуждался на протяжении долгого времени, что
предлагалось такое количество решений, обозначавших теоретическое понимание
проблемы,
_____________
1 Fourcroy, lос. cit.
89

тем более что Законодательное собрание в принципе сформулировало то,
что при Термидоре и Консулате вновь будет открыто как решение.
В течение всего этого периода игнорировалась необходимая структура,
которая могла бы придать единство форме опыта, уже определенного
индивидуальным наблюдением, разбором случаев, ежедневной практикой болезни и
форме обучения, относительно которого хорошо понималось, что оно должно
происходить скорее в больнице, нежели на Факультете, в тесной близости к
конкретному миру болезни. Было неясно, как можно давать с помощью слова то,
что умели делать лишь взглядом. Видимое не было ни говорящим,
ни сказанным.
Если медицинские теории за полвека в значительной степени
модифицировались, и если были в большом количестве выполнены новые
наблюдения, то тип объекта, к которому обращалась медицина, остался прежним.
Позиция познающего и наблюдающего субъекта оставалась той же, концепции
формировались по тем же самым правилам. Или скорее, вся совокупность
медицинского знания подчинялась двум типам регулярности: один тип --
индивидуальное и конкретное видение, разбитое на сектора в соответствии с
нозологической таблицей классов болезней; другой -- продолжающаяся,
глобальная и количественная регистрация климатической и топографической
медицины.
Все попытки педагогической и технической реорганизации медицины
проваливались по причине центральной лакуны: отсутствия новой, связанной и
унитарной модели формирования объектов, способов видения и медицинских
концепций. Политическое и научное единство института медицины требовало для
своей реализации мутации в глубину. Однако у революционных реформаторов это
единство осуществлялось лишь в форме
90

теоретического рассуждения, перегруппировывавшего задним числом уже
установленные элементы знания.
Эти колеблющиеся рассуждения явно взыскали единства знаний и
практической медицины, отмечая им идеальное место, но в той же мере они были
основным препятствием для его реализации. Идея совершенно прозрачной,
неограниченной, сверху донизу открытой для взгляда, вооруженного, тем не
менее, привилегиями своей компетенции, области, разрешала собственные
трудности, благодаря возможностям, приписываемым свободе: в ней болезнь
должна была сама, без затруднений, сформулировать для взгляда врача
нерушимую и даруемую истину. Общество же, находящееся под медицинским
наблюдением, осведомленное и просвещенное, должно благодаря этому
освободиться от болезни. Великий миф свободного взгляда, который в
своей верности тому, чтобы открывать, получает свойство
разрушать. Очищенный и очищающий взгляд, свободный от тени,
рассеивает мрак. Космологические ценности, подразумеваемые в Aufklarung1,
еще участвуют в этом. Медицинский взгляд, чьи возможности познаются, еще не
перенял в клиническом опыте новых условий реализации; он не более чем
сегмент диалектики Просвещения, перенесенной в глаз врача.
Благодаря эффекту, обусловленному успехом современной медицины, для
большинства умов, более приверженных темам просвещения и свободы, клиника,
которой они в общем избегают, будет пребывать в дискурсивных структурах, где
она обрела рождение. Будут охотно думать, что клиника родилась в этом
свободном саду, где встречаются с общего согласия врач и больной, где
наблюдение свершается в немоте теорий, единственно ясностью взгляда, где
опыт передается от учите-
______________
1 Здесь -- Просвещение (нем. --Примеч. перев.).
91

ля ученику вне самих слов. К выгоде этой истории, связывающей
плодоносность клиники с научным, политическим и экономическим
либерализмом, забывается, что на протяжении многих лет он
воспроизводил идеологическую тематику, бывшую препятствием в организации
клинической медицины.

Принцип, согласно которому медицинское знание формируется у самой
постели больного, датируется не ранее чем концом XVIII века. Большинство,
если не все медицинские революции совершались от имени этого опыта,
установленного в качестве основного источника и постоянной нормы. Но то, что
модифицировалось беспрестанно, это решетка, следуя которой, опыт проявлялся,
артикулировался в анализируемых элементах и находил дискурсивную
формулировку. Не только названия болезней, не только объединение симптомов
не оставались прежними, но менялись также фундаментальные перцепетивные
коды, налагаемые на тело больных, поле объектов, которым адресовалось
наблюдение, поверхности и глубины, обозреваемые взглядом врача -- вся
система ориентировки этого взгляда.
Итак, начиная с XVIII века, в медицине отмечается определенная
тенденция излагать свою собственную историю так, как если бы постель
больного всегда была местом постоянного и стабильного опыта в
противоположность теориям и системам, которые постоянно изменялись и
скрывали за своими спекуляциями чистоту клинической очевидности. Теория была
элементом постоянной модификации, точкой, из которой разворачиваются все
вариации медицинского знания, местом конфликтов и исчезновений; именно в
этом теоретическом элементе медицинское знание маркирует свою хрупкую
относительность. Клиника, напротив, была элементом позитивного накопления:
это постоянный взгляд на болезнь, это тысячелетнее, и, тем не менее, в
каждый момент новое внимание, которое позволяло медицине не исчезать
полностью с каждой из своих спекуляций, но сохраняться, принимая мало-помалу
облик истины, которая стала бы
93

окончательной без того, чтобы быть тем не менее завершенной;
короче, чтобы развиваться за громкими эпизодами ее истории в
продолжающейся историчности. В инвариантности клиники медицина связала бы
истину и время.
Отсюда все эти несколько мифические рассказы, в которых накапливалась в
конце XVIII и начале XIX веков история медицины. Утверждалось, что именно в
клинике медицина обрела свои исходные возможности. На заре человечества, до
всех напрасных верований, до всех систем, медицина в своей целостности
существовала в непосредственной связи со страданиями, которые она облегчала.
Эта связь происходила скорее от инстинкта и восприимчивости, чем от опыта;
она устанавливалась индивидом от себя самого к себе самому, до того как быть
включенной в социальную сеть: "Чувствительность больного обучает его тому,
что та или иная поза облегчает или усиливает его страдание"1. Именно эта
связь, установленная без посредства знания, удостоверяется здравым
человеком, а само это наблюдение не является осознанным выбором знания. Оно
свершается в непосредственности и слепоте: "Тайный голос здесь нам говорит:
наблюдай природу"2. Умножающееся само по себе, передаваемое от одних к
другим, оно становится общей формой сознания, в которой каждый индивид
одновременно является и субъектом и объектом: "Все неосознанно практикуют
эту медицину... Опыт каждого передается другим людям... эти знания переходят
от отцов к детям"3. До того, как стать знанием, клиника была универсальным
способом связи человечества с самим собой: золотой век медицины. Упадок
начался тогда, когда была введена письменность и секретность, то есть
распределение знания в привилегированных группах и диссо-
_____________
1 Cantin, Projet de reforme adressee a 1'A'isemblee Nationale
(Paris, 1790), p. 8.
2 Ibid.
3 Coakley Lettson, Histoire de I'origine de la medecine (trad.
fr., Paris, 1787), p. 9--10.
94

циация непосредственной связи, не имевшей преград и границ между
Взглядом и Речью: то, что было известно, теперь не сообщалось другим и
обращалось к выгоде практики, однажды прошедшей через эзотеризм знания1. Без
сомнения, очень долго медицинский опыт оставался открытым и умел находить
равновесие между наблюдением и знанием, предохранявшее его от ошибки: "В
стародавние времена искусство врачевания формировалось в присутствии своего
объекта, и молодые люди обучались медицинской науке у постели больного"; они
весьма часто получали пристанище в доме самого врача, ученики и утром и
вечером сопровождали учителей в их визитах к клиентам2. Гиппократ был
одновременно и последним свидетелем, и наиболее двусмысленным представителем
этого равновесия:
греческая медицина V века была ничем иным, как систематизацией этой
универсальной и непосредственной клиники; она сформировала первое целостное
сознание, в этом смысле она была столь же "простой и чистой"3, как этот
первичный опыт. Но в той мере, в какой она организует его в
систематизированный корпус знания с целью его "облегчения" и "сокращения
обучения", в медицинский опыт вводится новое измерение, такое, как знание,
которое буквально можно назвать слепым, так как оно лишено взгляда. Это
знание, которое не всегда видит, и есть источник всех иллюзий; становится
возможной медицина, сопряженная с метафизикой: "после того как Гиппократ
свел медицину к системе, наблюдение было оставлено, а философия была в нее
введена"4.
Такое затемнение и дало возможности для долгой истории систем "с
множественностью противоположных и противоре-
_____________
1 Ibid.р.9--10.
2 Р. Moscati, De l 'emploi des systemes dans la medicine
pratique (Strasbourg, an VII), p. 13.
3 P.-A.-O. Manon. Histoire de la medecine clinique (Paris, an
XII), p. 323.
4 Moscati, loc. cit., p. 4--5.
95

чащих друг другу сект"1. История, которая тем самым уничтожается,
сохраняя время лишь в его разрушительных доказательствах. Но под той, что
разрушает, бодрствует другая история, более верная времени, ибо она ближе к
своей исходной истине. И в ней неуловимо сосредотачивается тайная жизнь
клиники. Она. пребывает под "спекулятивными теориями"2, удерживая
медицинскую практику в контакте с чувственным миром и открывая ее в
непосредственном ландшафте истины: "всегда существовали врачи, которые,
выведя с помощью анализа, столь естественного для человеческого разума, из
внешнего облика больного все необходимые данные о его болезненной
чувствительности, довольствуются изучением симптома..."3. Неподвижная, но
всегда приближенная к материальным вещам клиника придает медицине ее
истинное историческое движение; она устраняет системы, между тем как опыт
аккумулирует свою истину. Таким образом ткется плодотворная непрерывность,
которая обеспечивает патологии "неразрывное единообразие этой науки в
различных веках"4. В отличие от систем, принадлежащих векам отрицания,
клиника есть позитивное время знания. Таким образом ее не изобретают, а
вновь раскрывают, она уже существует там, вместе с первичными формами
медицины. Она представлена во всей полноте; достаточно только отринуть то,
что ее отрицает, то, что по отношению к ней есть ничто, то есть престиж
"систем", позволив ей наконец "воспользоваться всеми своими правами"5. Тогда
медицина окажется на одном уровне со своей истиной.
_____________
1 Ibid.,p.26.
2 Dezeimeris, Dictionnciire histor'iqiie de la medec'me (Paris,
1819), 1.1, article "Clinique", p. 830--837.
3 J.-B, Regnault, Considerations sur I'Etat de la medec'me
(Paris, 1819), p.10.
4 P.-A.-O. Manon, Histoire de la medec'me clinique (Paris, an
XII), p. 324.
5 Ibid., p. 323.
96

Это идеальное повествование, столь часто встречающееся в конце XVIII
века, должно быть осмыслено по отношению к недавнему установлению учреждений
и клинических методов:
оно придает им одновременно и всеобщий, и исторический статус. Оно
заставляет оценивать их как восстановление вечной истины в продолжающемся
историческом развитии, единственные события в котором принадлежат
негативному порядку: забвение, иллюзия, затмение. Фактически подобный способ
переписывания истории сам по себе ловко избегает куда более сложной истории.
Он маскирует ее, сводя клинический метод к любому изучению случая, в
соответствии с устаревшим употреблением этого слова, и этим авторизует все
дальнейшие упрощения, которые проводятся над клиникой еще в наши дни в
чистом и простом обследовании индивида.
Чтобы понять смысл и структуру клинического опыта, необходимо
пересмотреть сначала историю учреждений, в которой проявились его
организационные усилия. Вплоть до последних лет XVIII века эта история,
понимаемая как хронологическая последовательность, сильно ограничена.
В 1658 году Франсуа де Ля Боэ открывает клиническую школу при
Лейденской больнице: он публикует наблюдения под названием Collegium
Nosocomium1. Наиболее известным из его приемников станет Боерхав,
возможно, в то время, когда он занимал с конца XVIII века кафедру клиники в
Падуе. В любом случае, именно с Лейдена, с Боерхава и его учеников, с XVIII
века начинается движение по созданию по всей Европе клинических кафедр или
институтов. Именно последователи Боерхава в 1720 году реформируют
Эдинбургский университет и создают клинику по модели Лейденской; она
копируется в Лондоне в Оксфорде, Кембридже, Дублине2. В 1733 году у Ван Сью.
тена требуют план учреждения клиники в Венском госпитале: ее руко-
_____________
1 Leyden,1667.
2 J. Aikin, Observations sur les hopitaux (Paris, 1777), p.
94--95.
97

водителем становится один из учеников Боерхава -- Де Хаен, которому
наследует Столл, а затем Гильденбрант1. Примеру следуют в Геттингене, где
последовательно преподают Брендель, Вожел, Балдинжер, и Ж.П. Франк2. В Падуе
несколько больничных коек отводятся клинике с Книпсом в качестве профессора;
Тиссо, ответственный за организацию клиники в Павие, закрепил этот план во
время своей вступительной лекции 25 ноября 1781 года3. К 1770 году
Лакассень, Буррю, Гильбер и Коломбье хотели организовать в частном порядке и
за свой счет дом здоровья на 12 коек, зарезервированных для острых больных,
где лечащие врачи должны были обучаться практике4, но проект терпит неудачу.
Факультет, медицинская корпорация в целом были очень заинтересованы в
поддержании прежнего положения вещей, когда практическое образование
давалось вне дома, индивидуально, за плату наиболее видными консультантами.
Вначале клиническое обучение было организовано именно в военных госпиталях;
Установление для госпиталей, принятое в 1775 году, формулирует в своей
статье XIII, что каждый учебный год должен включать один "курс практики и
клиники основных болезней, распространенных в армиях и гарнизонах"5. Кабанис
приводит в качестве примера клинику морского госпиталя в Бресте, основанную
Дюбреем под покровительством маршала Де Кастои6. Отметим наконец создание в
1787 году акушерской клиники в Копенгагене7.
___________
1 A. Storck, Instituta Facultatis medicae Vivobonensis (Vienne,
1775).
2 Dezeimeris, Dictumnaire luslorique de la medecine (Paris,
1828), t. I, p. 830--837 (article "Clinique").
3 Tissot, Essen sur les etudes de medicine (Lausanne, 1785), p.
118.
4 Colombier, Code de Justice militaire, II, p. 146--147.
5 Установление для военных госпиталей Страсбурга, Метца, Лилля,
выполненное по приказу короля Р. Haudesierck (1775) cite par Boulin,
Memoires Pour servir a I'histoire de la medecine (Paris, 1776), t.
II, p. 73--80.
6 Cabanis, Observation sur les hopilaux (Paris, 1790), p. 31.
7 J.-B. Demangeon, Tableau historique d'un triple etablissement
reuni en un
98

Такова, как кажется, последовательность фактов. Чтобы понять смысл и
выделить проблемы, которые она ставит, необходимо сначала повторить
некоторые утверждения, значение которых должно бы быть уменьшено.
Исследования случаев;
их детализированное протоколирование, связь с возможным объяснением --
являются очень древней традицией медицинского опыта; организация клиники все
же не соотносится с открытием индивидуального случая в медицине. Начиная с
Возрождения, количества сборников описанных случаев достаточно, чтобы это
доказать; с другой стороны, столь же широко была признана и необходимость
обучения с помощью самой практики. Посещение больниц начинающими врачами
было известным делом, и случалось, что некоторые из них завершали свое
образование при больнице, где они жили и практиковали под руководством
врача1. В этих условиях какой новизной и каким значением должны были
обладать эти учреждения, которыми XVIII век и особенно его последние годы
столь дорожили? В чем эта протоклиника могла отличаться одновременно и от
стихийной практики, составлявшей единое целое с медициной и от той клиники,
что организуется позднее в более сложное и соподчиненное образование, где
связываются форма опыта, метод анализа и тип обучения? Можно ли наметить
специфическую структуру, которая была бы свойственна, без сомнения,
медицинскому опыту, современницей которого она бы была?
1. Эта протоклиника есть нечто большее, нежели последовательное и
коллективное изучение случая; она должна объединить и сделать чувствительным
организованное тело нозологии.
___________________
1 Такова была ситуация во Франции, например, в Hopital General; па
протяжении всего XVIII века ученик хирурга жил при Сальпетриер, следовал за
хирургом во время его визитов и сам осуществлял некоторые простые лечебные
процедуры.
99

Клиника, таким образом, не становится ни открытой для всех,
какой может быть ежедневная практика врача, ни специализированной,
какой она станет в XIX веке. Она не является ни замкнутой областью того, что
избрано для изучения, ни статистическим полем, открытым всему, что должно
быть определено. Она снова закрывается в дидактической тотальности
идеального опыта. Она не должна демонстрировать случаи, их драматические
моменты, индивидуальные особенности, но проявлять в исчерпывающем обзоре
весь круг болезней. Клиника в Эдинбурге стала на долгое время моделью жанра;
она была организована таким образом, что в ней собирались "случаи, которые
казались наиболее подходящими для обучения"1. До того как стать встречей
больного и врача, истины, требующей раскрытия, и невежества, клиника
должна конституционально образовывать полностью структурированное
нозологическое поле.
2. Специфичен ее способ распределения в больнице. Она не является его
прямым выражением, так как принцип выбора устанавливает между протоклиникой
и способом распределения избирательное ограничение. Этот выбор не просто
количествен, хотя оптимальное число коек не должно по Тиссо превышать
тридцати2, он не только качественен, хотя касается предпочтения того или
иного высоко поучительного случая. Отбирая, клиника искажает самой своей
природой способ проявления болезни и ее связь с больным; в больнице имеют
дело с индивидами, являющимися безличными носителями той или иной болезни;
роль больничного врача заключается в том, чтобы открыть болезнь в больном, и
эта интернальность болезни де-
_________________
1 Aikin, Observations sur les hopilaiw (Paris, 1777), p. 94--95.
2 Tissot. Memoir pour la construction d'un hopital clinique, in
Essai sur les etudes medicales (Lausanne, 1785).
100

лает ее всегда скрытой в больном, спрятанной в нем как криптограмма. В
клинике, наоборот, озабочены болезнью, носитель которой безразличен: то, что
представлено -- это болезнь сама по себе, в присущем ей теле, принадлежащем
не больному, но истине; это "разнообразные болезни, обслуживающие текст"1:
больной -- это лишь то, посредством чего текст, иногда сложный и
туманный, дан для чтения. В больнице больной -- только субъект своей
болезни, то есть речь идет о случае. В клинике, где речь идет лишь о
примере, больной -- случай своей болезни, транзиторный объект, которым она
овладевает.
3. Клиника не представляет собой инструмента для открытия еще не
известной истины. Это некий способ расположить уже добытую истину и
представить ее так, чтобы она систематически раскрывалась. Клиника -- это
вид нозологического театра, ученик которого в начале действия не знает
разгадки. Тиссо предписывает заставлять ее долго искать. Он советует
поручать каждого клинического больного двум студентам, и именно они будут
обследовать его "с тактом, мягкостью, и добротой, удивительной для этих
несчастных обездоленных"2. Они начнут с расспросов о месте его рождения, о
царящих там правилах, о его ремесле, его предшествующих болезнях, о том, как
началась его последняя болезнь, о принятых снадобьях. Они проведут
исследование его жизненных функций (дыхания, пульса, температуры), его
природных функций (жажды, аппетита, выделений) и его животных функций
(чувствительности, способностей, сна, боли). Они должны также
"пропальпировать ему низ живота, чтобы установить состояние его внутренних
органов"3. Но что они ищут, какой герменевтический
_______________
1 Cabanis, Observations sur les hopitaux, p. 120.
2 Tissot.loc. cit., p. 120.
3 Ibid.p. 121--123.
101

принцип должен направлять их исследование? Каковы установленные
соотношения между констатированными феноменами, выясненными предшествующими
событиями и отмеченным расстройством? Не что иное как то, что позволит
произнести имя, имя болезни. Однажды данное название, из которого врач
свободно выводит причины, прогноз, назначения, "задаваясь вопросом: что не
так в этом больном? Что же можно изменить?"1 По отношению к последующим
методам исследования, этот, рекомендуемый Тиссо, за исключением нескольких
деталей, совсем не менее скрупулезен. Отличие этого расспроса от
"клинического обследования" состоит в том, что в нем не инвентаризируется
больной организм, в нем отмечаются элементы, которые позволят ухватить
идеальный ключ -- ключ, имеющий четыре функции, поскольку он представляет
собой способ обозначения, принцип связи, закон эволюции и корпус
предписаний. Иными словами, взгляд, обозревающий страдающее тело, достигает
истины, которой взыскует лишь проходя через догматический момент
имени, в котором собирается двойная истина:
скрытая, но уже представленная истина болезни, и ясно выводимая истина
исхода и средств. Но это все же не взгляд сам по себе, обладающий
возможностью анализа и синтеза, но истина дискурсивного знания, приходящая
извне как награда бдительному взгляду школьника. В этом клиническом методе,
где плотность видимого не скрывает ничего, кроме настоятельной и лаконичной
истины, которая называет, речь идет не об обследовании, а о
расшифровке.
4. В этих условиях понятно, что клиника располагает лишь одним
направлением: тем, что идет сверху вниз, от установившегося знания к
невежеству. В XVIII веке не существует иной клиники, кроме педагогической, к
тому же в ограниченной фор-
_____________
1 Ibid,p. 124. 102

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Определить стандарты практики
Заполненной формой его конечности
Образует сочетание с другими элементами