<<<     ΛΛΛ     >>>   

ЛЕНИН (УЛЬЯНОВ) Владимир Ильич (1870-1924)

— русский марксист, основатель большевизма — радикально-экстремистского течения в рос. социал-демократии — и идеолог Советской власти как нового типа общественно-полит, строя и цивилизации, основанных на государственности тоталитарного типа. Своими культурологич. теориями, входившими как частный случай в целостную политико-идеол. доктрину, получившую после смерти Л. название ленинизма, непосредственно повлиял на теорию и практику тоталитарной культуры в России, Германии, Италии и др. странах мира, а также на культурологич. разделы и аспекты всех социалистич. и коммунистич. учений 20 в., многих демократич. и либеральных концепций, а косвенно — на всю культурологию 20 в.

Род. в семье средней интеллигенции ( отец — видный губернский чиновник министерства просвещения, мать — дочь известного врача), литературно-худож., филос. и полит, вкусы к-рой были достаточно типичны: демократич. публицистика 60-70-х гг., Некрасов и поэты-искровцы, классич. рус. романисты, материалистич. зап.-европ. и рус. философия, просветит, и революционно-демократич. идеи 18-19 вв., живопись рус. передвижников и т.п. Получил образование в классич. гимназии (1887) и на юрид. ф-те сначала Казанского (исключен за участие в студенч. волнениях, в дек. 1887 арестован и выслан в дер. Кокушкино Казан, губ.), затем Петербург, ун-та (окончил в 1891, экстерном), однако в области юриспруденции практически не работал (неск. месяцев в Самаре, а полученные знания по истории и теории гос-ва и права в дальнейшем использовал по преимуществу как материал для обоснования неизбежности революции и как предмет революц. пересмотра законов и норм в духе полит, диктатуры. Большое влияние на формирование революц. убеждений Л. оказал его старший брат народоволец Александр Ульянов, казненный в мае 1887 за участие в покушении на Александра III, стимулировавший подсознат. стремление Л. к мести режиму за всех пострадавших от него. От брата Л. усвоил моральное и полит, оправдание террора как средства достижения опр. обществ, целей, а также любовь к Чернышевскому, Добролюбову, Писареву, ставшими в его культурфилос. концепции не менее важным идейно-теор. источником, нежели классич. марксизм, с к-рым он познакомился в 1888 в казан. кружке Н. Федосеева — вместе с работами первого рус. марксизма Г. Плеханова.

В 1893 в Петербурге начинается лит. и полит, деятельность Л., тесно связанная с проф. работой революционера-нелегала (с 1895 в рамках “Союза борьбы за

395

освобождение рабочего класса”, затем в создаваемой при активном и лидирующем участии Л. социал-демократич. партии), вскоре (после отбытия трехлетней ссылки в с. Шушенском) переместившаяся в эмиграцию (1900-05, 1907-17). Именно соединенное влияние рево-люц. подполья и эмиграции обусловило особое место Л. и его идей в рус. и мировой культуре 20 в. Пафос первых печатных работ Л. направлен против либерализма (включая легальный марксизм) и умеренного народничества. Осуждая в первом объективизм и ученую аполитичность, а во втором — субъективизм и романтизм, Л. сочетает в своей концепции обществ, развития учет социально-экон. факторов (развитие капитализма в России) и в то же время апологию революционного насилия, способного преобразовать действительность в соответствии с заданным идеальным планом сознательно организуемого и направляемого революционерами-профессионалами. Это противоречивое сочетание объективности (до тех пор, пока она не мешает субъективным планам) и субъективного стремления к достижению поставленных целей (средствами полит, экстремизма) наложило неизгладимый отпечаток на социально-полит., филос. и культурологич. взгляды Л.

В отличие от Плеханова, развивавшего идеи Маркса и Энгельса в ортодоксальном, “западнич.” духе, предполагавшем приоритет экономики над политикой и идеологией; складывание объективных истор. условий для осуществления социалистич. революции; относит. свободу революционера от партии, к к-рой он принадлежит, и т.п., Л., также придерживавшийся в марксизме вполне ортодоксального направления, в то же время невольно склонялся к нац. традициям социализма в России, учитывавшим ее по преимуществу крестьянский характер, общую социальную пассивность народных масс, гегемонию профессионально-революц. меньшинства, идеократич. тип росс. гос-ва, авторитет печатного слова, приоритет политики над экономикой, культурой, бытом, строгую партийность, выражавшуюся в жестком централизме, конспиративности, бесприкословной дисциплине, подчинении меньшинства большинству, подконтрольности всех сфер деятельности партийному руководству. Полемизируя с Л., Плеханов обвинял его в бланкизме, постнароднич. волюнтаризме и субъективизме, в верности традиционным для России принципам вост. деспотизма (“идеал Иран. шаха”). Однако органич. соединение марксистских идей с заговорщицкой тактикой П. Ткачева и С. Нечаева, со стихийно-анархич., почвенными истоками “рус. бунта” Стеньки Разина, соединявшего в себе, по пушкинской характеристике, “бессмысленность” и “беспощадность”, обусловило понятность и популярность большевизма как нац. феномена рус. культуры (гораздо большие, нежели прозап. меньшевизма или народничества, проникнутого индивидуализмом), что привело, по словам Н. Бердяева, к “русификации и ориентализации марксизма” в России (Бердяев Н.А. Истоки и смысл рус. коммунизма. М., 1990. С. 86-89).

Не случайно соратник Л. в Окт. революции Троцкий, сравнивая вождя росс. пролетариата с Марксом, усматривал в Л. национально-рус, начало: “свободу от рутины и шаблона, от фальши и условности, решимость мысли, отвагу в действии”, революц. размах, “страшную” простоту, утилитарность и аскетизм — как “внешнее выражение внутр. сосредоточения сил для действия”, “хозяйскую мужицкую деловитость — только в грандиозном масштабе”, “интуицию действия”, что “по-русски зовется сметкой”, — “мужицкую сметку, только с высоким потенциалом, развернувшуюся до гениальности” (Троцкий Л.Д. К истории рус. революции. М., 1990. С. 234-236). Именно эти черты Л. во многом обусловили его подход к культуре, культурному наследию, культурной политике, определили общий характер его культурологических высказываний и сочинений. Отсюда у Л. идет явное предпочтение “дела” — “слову” (даже худож. лит-ра для Л. — “лит. дело”), трудящихся — интеллигенции, политики — культуре, народных масс — неповторимым личностям, организац. дисциплины — идейным “исканиям” и “шатаниям” “невменяемых” художников. Отсюда — отношение к культуре вообще как к ненужной “роскоши”, своего рода “барству”, и сведение культуры к прикладным средствам политики, орудиям пропаганды, не имеющим самостоят. ценности в обществ, жизни.

Из немногочисл. работ Л., специально посвященных проблемам культуры в контексте общеполит. суждений и оценок, со всей очевидностью вытекает его стройная и последоват. теор. концепция культуры как специфич. “придатка” политики, — от политики производного и политике подчиненного. Уже в сравнительно ранних работах “С чего начать?” (1901) и “Что делать?” (1902) Л. обращается к филос., научным и лит. явлениям исключительно утилитарно: с т.зр. их социально-полит., революц. целесообразности; когда полит, функции тех или иных культурных явлений (напр., лит-ры) исчерпываются, они отбрасываются (подобно лесам при строительстве здания). Зато работу полит, организации (нелегального кружка, редакции газеты, партии), классовую и межпартийную борьбу, вооруженное восстание, революцию в целом Л. возводит в ранг высокого проф. “искусства” и тем самым причисляет к высшим формам культурной деятельности. Здесь же Л. обосновывает принцип “нетерпимости” по отношению к любой “несоциалистич. идеологии” и неизбежность идеол. борьбы в культуре за утверждение полит, идеалов; выступает против “свободы критики”, представляющей опасность для авторитета и влияния социалистич. культуры и идеологии.

Наиболее четко и ясно концепция культуры была изложена Л. в статье “Партийная организация и партийная лит-ра” (1905), опубл. в легальной газете, издававшейся М. Горьким,— “Новая Жизнь”, и ставшей достоянием широкой читающей публики, в т.ч. творч. интеллигенции. В этом воинствующем манифесте большевизма по вопросам культуры постулируются осн. принципы тоталитарной культуры: 1) все явления культуры — составные части единого полит, (“общепроле-

396

тарского”) дела; 2) все компоненты культуры, связанные в одно целое классовым подходом и социал-демократич. “партийной работой”, становятся “подотчетными” партии, к-рая призвана “следить” за ними, “контролировать” их; 3) индивидуальное творчество подчиняется “коллективности”, вплоть до решения вопросов науки, философии, эстетики “по большинству голосов”, — тем самым, якобы, преодолеваются “бурж. индивидуализм”, “лит. карьеризм” и “барский анархизм” деятелей культуры, а сами явления культуры оказываются не только в тесной и неразрывной связи с полит. движением данного класса, но и способны прямо “слиться” с ним; 4) все формы “неклассовой” культуры, вне— или надпартийная позиция творч. работников объявляются “лицемерием”,“фальшивыми вывесками”; 5) свобода творчества объявляется иллюзией (сознат. обманом или бессознат. самообманом): в бурж. об-ве это замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от “подкупа, от содержания”, в социалистическом — “идея социализма и сочувствие трудящимся”. В своей полемич. книге “Материализм и эмпириокритицизм” (1908) Л. распространил принцип “партийности” на философию и науку, изобличая мнимую “нейтральность” философов по отношению не только к религии, агностицизму и идеализму, но и к социологии, истории, политэкономии, даже к естествознанию; тем самым ученые превратились у Л. в “ученых приказчиков” класса капиталистов или теологов. Культура, т.о., по Л., всегда нормативна и без исключения подлежит закономерностям социально-полит, явлений (классов, партий, обществ, движений, гос. образований, идеол. течений и т.п.).

В цикле статей Л. о Л. Толстом (1908-11) великий рус. художник и мыслитель предстает в качестве классово-противоречивого полит, явления, в к-ром причудливо соединились черты помещика и патриархального крестьянина, психология “хлюпика”-интеллигента и изощренная “поповщина”. Л. однозначно решает, что в наследии Толстого “отошло в прошлое”, а что “принадлежит будущему”, руководствуясь совр. ему “т.зр. социал-демократич. пролетариата”. Так, Л. одобряет Толстого-публициста за то, что тот “бичевал” “бурж. науку”, боролся с “казенной церковью”, отрицал “частную поземельную собственность”, обличал капитализм и расходился с либеральной публицистикой (тем самым выступая как “зеркало революции”); но он же отвергает учение Толстого о “непротивлении злу” насилием, его призывы к “нравств. самоусовершенствованию”, его апелляцию к “вечным” началам нравственности и религии, его доктрину “совести” и всеобщей “любви” — как реакционные тенденции, приносящие революции “самый непосредственный и самый глубокий вред”. По той же модели Л. судит о Герцене, Белинском, славянофилах, Чернышевском, Добролюбове, Некрасове и Тургеневе, Гончарове и Щедрине, Чехове и Горьком, Розанове и Суворине, Маяковском и Д. Бедном, “веховцах” и А. Аверченко.

В классич. культурном наследии следует, по Л., отбирать лишь то, что представляется “нужным”, политически прагматичным, т.е. соответствует целям и задачам большевиков в рус. революции (принцип культурной селекции). Отождествляя культурно-истор. процесс с социально-историческим, Л. обосновал концепцию “трех этапов” в истории рус. культуры 19-20 вв. в соответствии с той ролью, какую играли в росс. революционном движении три класса — дворяне, разночинцы и пролетариат. Соответственно культурное значение тех или иных явлений и деятелей отеч. культуры измеряется лишь мерой их революционности (на этом основании Л., напр., отрицал к.-л. место в истории рус. мысли и лит-ры “архискверного” Достоевского; имя Вл. Соловьева он вычеркнул из списков деятелей рус. культуры, заслуги которых должны быть увековечены воздвижением скульптурных памятников; с презрением отзывался о полит, беспринципности и худож. “невменяемости” Ф. Шаляпина и т.п.).

Накануне и в разгар Пер. мир. войны Л. сформулировал концепцию “двух культур” в каждой нац. культуре, предполагающую различать “господствующую культуру” эксплуататорских классов и “элементы демократич. и социалистич. культуры”, присущей “трудящимся и эксплуатируемой массе”(“Критич. заметки по нац. вопросу”, 1913). Деление Л. нац. культуры на две неравные части очень близко типологич. соответствию между элитарной и массовой культурами и содержит в себе этот оттенок; однако у Л. различение “двух культур” имеет прежде всего полит, смысл — господства и подчинения: культура как инструмент политики в руках разных социальных сил имеет разл., а подчас и противоположное содержание и направленность, служа тому или иному господину в его властных целях. В основании ленинской концепции “двух культур в одной” лежат старые просветит, идеи (франц. энциклопедистов) о социальном и культурном неравенстве и возможности его преодолеть силами культуры (ср., в частности, афористич. выражение Дизраэли: “Two nations”, столь любимое и часто повторяемое Л.). Другой принципиальный источник теории Л. — бинарный, расколотый характер самой рус. культуры, постоянно воссоздающей антиномич. пары и идейную конфронтацию (западники — славянофилы, консерваторы — радикалы, революционеры — либералы и т.п.). Вывод о противоборстве “двух культур” в одной справедлив в отношении рус. культуры (и смежных с ней др. нац. культур России), и здесь Л. не одинок: вместе с ним его разделяли такие его современники, как Мережковский и Вяч. Иванов, Блок и Бунин, Бердяев и Гершензон. Однако перенесение этих представлений на всю мировую культуру было неправомерным обобщением, продиктованным полит. фанатизмом и партийно-классовой тенденциозностью мыслителя.

Революционеры и социалисты, по утверждению Л., должны “брать” из каждой нац. культуры “только” ее демократич. и социалистич. элементы, к-рые в принципе интернациональны, — “в противовес” бурж. “культуре” (у Л. в кавычках!) с ее принципом “культурно-нац.

397

автономии”, т.е. национализмом, с которыми необходимо бороться. “Ассимилирование наций” — это, по Л., один из “величайших двигателей” культуры, превращающих капитализм в социализм, и один из показателей всемирного культурно-истор. прогресса. Воплощением социалистич. интернационализма Л. считал общую для разл. наций “пролетарскую культуру” как высшее достижение мировой культуры, разделяя в этом отношении утопич. воззрения А. Богданова, Луначарского, Воровского, Бухарина и др. своих соратников по большевизму. Между тем на практике сторонниками пролетарского интернационализма в условиях мировой войны оказывалось незначит. меньшинство представителей отеч. культуры; в то время как принципы культурно-нац. автономии разделяло культурное большинство России — от Гучкова и П. Струве до Плеханова — т.е., по Л., “чрезвычайно широкое и глубокое течение”, склоняющееся к “шовинизму” (в ленинском понимании). Т.о., концепция “двух культур” послужила основой для будущей “селекционной” культурной политики, благодаря к-рой нормативные требования к актуальной культуре могли отражать интересы, вкусы и идейные взгляды не большинства нации или деятелей культуры, а большевистского меньшинства, монополизировавшего критерии оценки и отбора культурных явлений и мастеров культуры, включаемых в “социалистич. культуру”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Само это развитие имеет по преимуществу волновой характер
Человек способен действовать вопреки угрожающим возможностям
Культурология XX век. Энциклопедия. 10 культуры
Проблема символа в системе культуры
Лотман юрий михайлович анатолий николай