ΛΛΛ     >>>   

Орнатская Л.А. Анекдот и жизнь

Санкт-Петербургское философское общество

Анекдот как феномен культуры. Материалы круглого стола 16 ноября 2002 г. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С.87-94

[87]

Сначала, как и полагается, анекдот.

Отложим комментарии на потом.

Известны многочисленные попытки представить анекдот как миф и даже более того — все анекдототворчество как новую мифологию. Трудно, однако, согласиться с рассмотрением анекдота как варианта или разновидности мифа, ибо миф — это не просто сказка,

[88]

предполагающая доверие к рассказанному. Все искусство, в том числе и сказка, ориентировано на это доверие, оно не может без него существовать («над вымыслом слезами обольюсь»). Все искусство, вербальное прежде всего, вышло из мифа, а следовательно, содержит его возможности. И с этой точки зрения совершенно правомерны сравнения его конкретных форм с мифом и языка с языком мифологии. Анекдот не является исключением. Его сравнение с мифом может быть очень продуктивно. Но, назвав анекдот мифом, мы тем самым приписываем ему соответствующий онтологический статус, и, как следствие, лишаем его собственных специфических функций — именно тех, которые делают анекдот анекдотом. Сравнение анекдота с мифом более продуктивно, когда они рассматриваются в оппозиции друг к другу. Заметим, кстати, что практика «мифологизации» культуры (ее место в последние годы все чаще занимает практика «виртуализации»), означающая в пределе объявление всех конкретных культурных форм мифом, дала много эвристически и теоретически ценного материала, в частности, предложила один из способов собирания культуры в едином исследовательском поле, но в то же время породила и своеобразный культурный редукционизм, когда при рассмотрении культуры за скобку выносится все то, что не вмещается в прокрустово ложе мифа. Выходом из такой ситуации очень часто являются расширительные интерпретации мифа, законно вызывающие вопрос: а что же тогда не миф?

Если первичное определять через вторичное, то миф — это сказка, в которой рассказанное сакрализируется, приобретает сверхъестественный характер, характер непреложной истины, возвышающейся над человеком и от него совершенно не зависящей. Миф отличает не только содержание рассказанного (именно здесь многие ищут прежде всего сходство), сколько отношение к нему, которое собственно, и конституирует миф как таковой. В миф надо верить особой, обязательной верой, не допускающей никакого сомнения и никакой рефлексии. Благодаря этому, миф выступает не только как определенное отношение к миру, но и как форма существования самого мира, т.е. как форма фактического существования несуществующего вообще или уже не существующего. Истина мифа — это истина бытия, ибо для мифологического человека миф есть подлинное бытие, иного бытия он не знает. Миф для него — форма устроительства мира, способ его систематизации и иерархизации: боги, герои,

[89]

обыкновенные люди. При этом в мифе выражается особая бдительность относительно абсолютов, конечных опорных точек мира. И реакцией на мифологический рассказ является священный трепет и чувство дистанцирования.

Анекдот с этой точки зрения — это противоположность мифа. В нем выражается скепсис относительно высших ценностей и абсолютов, утверждаемых мифом. Анекдот легко превращает верх в низ, абсолютное в относительное, невозможное в необходимое, обыденное в фантастическое, но не для того, чтобы создать новые мифы и иерархии, а для того, чтобы поставить под сомнение существующие. Анекдот дезавуирует миф не только своим содержанием, ставящим под вопрос ценности и достоверности данной культуры, но и способом своего бытия: мифами заведуют жрецы, анекдотами распоряжаются шуты и пересмешники, ибо анекдот всего лишь только шутка: он принципиально несерьезен, необязателен, безответственен и беззаботен. Жрец и шут — это два типа культурной деятельности, две культурные роли, отношения между которыми в разные времена складываются по-разному, но никогда не совпадают.

Миф опирается на магию, связь с магией — это его обязательный признак. Магия анекдота — в полном отсутствии магии. Миф цепляется за факты, которым при этом придается мистическое значение. Факты в мифе нужны не сами по себе, это своеобразный способ трансценденции, путь к истине подлинного мира, к его подоплеке. Анекдот рассматривает факты в перспективе обыденной жизни, где все непрерывно меняется, наслаивается друг на друга и бесследно исчезает. Анекдот отказывается от превращения фактов в ценности, заведомо «не ценит» то, о чем рассказывает, поскольку рассказанное необходимо только для того, чтобы над ним посмеяться. Факты в анекдоте выступают как одна из возможностей «чистого воображения», не несущего никакой дополнительной магической нагрузки, доверяющего себе только как воображению, т.е. отдающего отчет в том, что рассказанное всего лишь плод фантазии. Если анекдот чем-то дорожит, то это прежде всего — игра воображения. Конечная цель анекдота — смех и то особое удовольствие, которое он вызывает, но отнюдь не истина сама по себе. У мифа и анекдота, таким образом, разные телеологии. Смех для анекдота — это и последняя инстанция, удостоверяющая его право на дальнейшую жизнь. Других прав у него нет.

[90]

Следует, однако, заметить, что речь идет о «живом» мифе и «живом» анекдоте. Подобно тому как миф живет только в опыте мифологического субъекта, и анекдот как анекдот реализуется лишь в живом опыте тех, кто его творит, рассказывает и слушает. Именно с этой точки зрения их можно противопоставлять как два вида представления фактичности (или отсутствия таковой). Но даже тогда, когда мы берем для сравнения десакрализованные мифы (например, мифы Древней Греции или греческие трагедии в восприятии современного человека), это различие достаточно определенно. Мифы рождают устойчивые образы — картинки, имеющие ценность и сами по себе с в связи с открывающейся в мифе перспективой: они содержат тайну, недосказанное, то, что в современной серьезной литературе получило название «шифров трансцендентного». Анекдот играет по другим правилам, его образы эфемерны, неустойчивы; если их и можно представить в виде картинки, то это, как правило, карикатура, говорящая открытым текстом.

Часто, говоря о сходстве анекдота и мифа, указывают на то, что и анекдот и миф выстраиваются по принципу абсурда. Однако это два различных способа легитимизации абсурда. Абсурдность мира в анекдоте и мифе утверждается по-разному. Миф ее освящает. По принципу абсурда живут боги и герои, однако, он выше человеческих возможностей и не допускает понимания его как абсурда, ибо в мифе абсурд — это высший закон, а не бессмыслица или невидаль. В анекдоте обыгрываются, доводятся до уровня абсурда обыденные ситуации, и анекдотический человек прекрасно осознает их абсурдность. Миф серьезен по отношению к абсурду, он беспомощен перед ним: мифологическому человеку только и остается, что узаконить его. Анекдот смеется над абсурдом. И именно для того чтобы посмеяться, он непрерывно творит его. Анекдот играет с миром и его фактичностью, не выказывая к ним никакого пиетета. Его явно создает не мифологический человек, а безбожник или, по крайней мере, скептик, убежденный в том, что об одном и том же явлении или вещи можно одновременно высказать два противоположных суждения. Если мифологический абсурд — форма субстанциализации мира, то анекдотический работает на его десубстанциализацию и дезонтологизацию. Мистификация, предпринимаемая в анекдоте, в конечном счете, имеет целью разрушение всех возможных мистификаций. Анекдот непрерывно сталкивает противоположности,

[91]

 ΛΛΛ     >>>   

Анекдот
Нацумэ Сосэки. Развитие современной Японии